Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На газетных клочках, брошенных вам на подтирку, собственной кровью будете строчить ежедневные ходатайства о помиловании, да только дальше мусорного бака они не пойдут. А в тот день, когда вы окончательно поймете, что в этой жизни есть только одна-единственная истинная ценность, и эта ценность — сама жизнь, вас поведут якобы на помывку, но как только вы зайдете в душевую кабинку, в вентиляционном окошке, как раз на уровне затылка, покажется дуло мелкокалиберного пистолета Марголина, но выстрела вы не услышите, не успеете. А потом труп вывезут в крытом фургончике и бросят в яму с известью. Впечатляет?
— Да вы поэт, ваше благородие, — отшутился Нил от сковавшей сердце ледяной жути.
— Уж ежели вы перешли на табель о рангах, сударь мой, извольте титуловать меня превосходительством. Выслужил-с, как-никак профессор. — Евгений Николаевич откинулся в кресле, извлек из кармана замшевого пиджака синюю пачку, протянул Нилу. — Угощайтесь, голландские. — Нил взял сигарету, повел ноздрями, отмечая непривычную изюмно-черносливовую отдушку, закурил от протянутой через стол пьезокристаллической зажигалки. — Хороши, заразы, а? Есть ради чего пожить маленько?
Профессор неспешно сложил губы в кружочек и выпустил идеальное колечко дыма.
— Конечно, это было минутное настроение, — сказал Нил, затянувшись. — Но видели бы вы, какое неописуемо счастливое лицо глянуло на меня, когда пьяненький служитель откинул простыню. Я еще подумал, а так ли надо разыскивать и карать настоящего убийцу, если свершилось не злодейство, а, может быть, благодеяние.
— Хорошо благодеяние!.. Слушайте, а не попросить ли Тамару Анатольевну сварить нам по чашке кофейку? У нее кофе божественный.
— Если можно, — сглотнув, сказал Нил. — Кофе я люблю…
— Ах, нет! — взглянув на часы, воскликнул профессор. — Никак не могу, опаздываю, извините… Давайте-ка завтра, часиков, скажем, в четырнадцать ноль-ноль. А пока — анализы, лечебная физкультура, обед, отдых, здоровый сон. Я скажу Тамаре Анатольевне, что вам разрешены прогулки по территории. Надеюсь, не станете злоупотреблять доверием. А то тут намедни один умелец из хроников подкоп под стеной учинил, чтобы за водкой бегать…
— Не беспокойтесь, — заверил Нил. — Я за водкой не побегу.
II
— Ну-с, пока наша уважаемая Тамара Анатольевна кофейком озадачивается, давайте-ка пройдемся по анкетным данным, если вы не против. Кое-что, знаете ли, обращает на себя внимание.
Нил усмехнулся.
— Догадываюсь. Две графы. Имя и место рождения. Нилом звали деда по отцовской линии. Лично я ни с кем из его родни не знаком, но слышал, что все мужчины в роду Баренцевых — либо Нилы, либо Романы. А родился я точно в городе Гуанчжоу, Китайская Народная Республика. Не из эмигрантов. Отец работал в Китае военным специалистом.
— Интересно. Что-нибудь про Китай помните?
— Очень смутно. Меня оттуда увезли когда мне только пошел третий год.
— Это когда у нас с ними отношения окончательно испортились?
— Пораньше. Мы с матерью уехали, а отца отозвали оттуда только через несколько лет…
— Вот как?
— Ей надо было продолжить учебу.
Продолжение учебы было, конечно, ни при чем — то, что мать по возвращении восстановилась на третьем курсе консерватории, которую бросила после своего скоропалительного романтического брака, было сопутствующим обстоятельством, но никак не причиной отъезда. Равно как не были причиной и контры между супругами, и стремление обеспечить малышу нормальные условия и уход — к услугам семьи имелась вполне приличная по тем местам поликлиника, полагались даже бесплатные денщик и кухарка.
Суть же заключалась в том, что мать Нила и, соответственно, жена капитана Баренцева, Ольга Владимировна Баренцева, особа волевая и целеустремленная, положила себе за правило каждый день упражняться в вокале по три часа. Первое время, пока они жили на городской квартире, в добротном старом доме, отведенном для местных ганьбу[1] средней руки, особых проблем ее пение не вызывало. Зато потом, когда в гарнизоне завершили строительство жилого городка и в распоряжение советского инструктора капитана Баренцева был выделен аж целый коттедж, стали проявляться некоторые неудобства. Полнозвучное, мощное меццо-сопрано Ольги Владимировны даже при закрытых окнах сбивало с ноги солдат на плацу, перекрывая лающие команды китайских сержантов и старшин, не говоря уже о тихих, вкрадчивых голосах китайских замполитов. В присущей им окольной манере китайцы принялись при каждом удобном случае расхваливать капитану выдающиеся певческие данные его уважаемой супруги, и тут свою роковую роль сыграло принципиальное различие культур. Капитан Баренцев, до той поры относившийся к жениному рвению с плохо скрываемым раздражением, преисполнился гордости за ее успехи и даже намекнул китайцам, что сумел бы, пожалуй, уговорить жену периодически давать концерты в гарнизонном Доме политпросвещения и культуры. Он искренне хотел сделать приятное китайским коллегам и не без удовольствия смотрел, как их широкие лица расплываются в безбрежных улыбках.
— Осень холосо, — от имени всех сказал переводчик. — Мы будем осень сясливы слюсать товалися Оля Владимина на насей ссене.
Известия о предстоящем концерте подхлестнули и без того кипучую энергию Ольги. Вместо трех часов она начала репетировать по пять. Где-то откопала аккомпаниатора — неисповедимыми путями оказавшегося в этих краях старичка-румына, прямого, как палка, с висячими моржовыми усами. Маэстро Думитреску был ко всему безучастен, терпелив, как мул, безотказен, как часы «Павел Буре», и к тому же немножко понимал по-русски. Для Ольги это был идеальный вариант. Репетиции нередко затягивались допоздна, и тогда многострадальный капитан с орущим малышом на руках уходил через дорогу, в штаб полка, где можно было выдрыхнуться на широком кожаном диване в приемной начальника.
Руководство китайской народной армии трепетно относилось к партийно-политической работе, и под Дом политпросвещения было выделено едва ли не лучшее здание в округе — центральный храм упраздненного пролетарской властью буддийского монастыря. Бритых монахов в красно-желтых ризах сменили бритые солдаты в хаки, вместо тханок на резных лакированных стенах прилепились красочные плакаты, призывающие единодушно следовать мудрым указаниям Великого Кормчего, давать отпор любому империалистическому агрессору, соблюдать правила личной гигиены, вырвать собачьи ноги последышам черного лиса Чан Кайши и нещадно истреблять злонамеренных воробьев — главных вредителей полей. Но прямо напротив главного входа, на возвышении-алтаре, как и встарь, с рассеянной застывшей улыбкой сидел в позе лотоса монолитный каменный Будда, убрать которого, увы, можно было только вместе с храмом. Высотой Будда был метров пять, поэтому, для правильности идейных пропорций, по обе стороны от божественного учителя старорежимного благочестия были на громадных полотнищах вывешены выписанные в свой натуральный десятиметровый рост великие близнецы-братья века нынешнего — Сталин и Мао. Широкие окна с разноцветными стеклами были когда-то специально расположены так, чтобы свет от них собирался в один пучок на лилейном пупке, выпирающем из центра необъятного Буддиного пуза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Чужая корона - Ольга Шёпот - Короткие любовные романы / Остросюжетные любовные романы / Современные любовные романы
- Предпоследний герой - Анна и Сергей Литвиновы - Остросюжетные любовные романы
- Сюрприз заказывали? - Ирина Быстрова - Остросюжетные любовные романы
- Власть Веры - Регина Грез - Мистика / Остросюжетные любовные романы / Современные любовные романы
- Исход контракта 2 (СИ) - Мария Зябликова - Остросюжетные любовные романы
- Искусительница, или Капкан для ялтинского жениха - Юлия Шилова - Остросюжетные любовные романы
- Дневник убийцы - Максим Медвецкий - Остросюжетные любовные романы
- У каждого должна быть она - Роман Казимирский - Остросюжетные любовные романы
- Не целься в любовь - Вика Турм - Остросюжетные любовные романы
- Цвет боли. Красный - Эва Хансен - Остросюжетные любовные романы