Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это наркозная, – сказал санитар. – Здесь ждите.
Он ждал так долго, что даже перестал от скуки бояться, решив, что про него забыли. Но снова отворилась дверь, лежа не было видно, кто зашел, сильные руки забрали запястье и вывернули локоть.
– Вы сейчас делаете наркоз? – спросил он, извернувшись и взглядывая через подбородок в лицо дородной докторши в халате. Та молча похлопала вену, выбирая место для катетера. – Вам что, трудно ответить?! – неожиданно для самого себя разозлился Вадим.
– Я неразговорчивая медсестра, – ухмыльнулась девушка. – Аллергии не было? Какой-то вы в крапинку…
С катетером его ввезли в операционную и переложили на стол. Другая сестра подсоединила к пальцам наперстки, считавшие пульс. Вошел пугавший его анестезиолог и приветливо улыбнулся.
– Ну, как? – Он наклонился над распростертым Вадимом, всматриваясь в лицо.
– Какой-то он в крапинку, – повторила сестра, присоединяя к катетеру аппарат с колбами. – Все как обычно делать?
– Как обычно. Значит так, Вадим. – Анестезиолог обратился к нему по имени. – Сейчас возьмешь трубку, потом, когда скажу, досчитаешь до десяти. Поехали, – скомандовал он.
Вадим сжал зубами трубку, собираясь по команде считать, но накатившая теплая волна замыла все цифры, и он заснул.
* * *Кнопка пластиковой папки упруго щелкнула. Бумаги внутри уплотнились, прижавшись краями. Дело было сделано. Уходящий проводом в стену, захрипел механическим лязгом телефон.
– Да.
– Вадим Николаевич! Из управы пришли.
Вадим задумчиво потер трубкой лицо.
– Пришли?
– Да. На диване сидят.
Весенний ветер вдувал в окно занавески.
– Ниночка, вы позвоните, пожалуйста, в тот центр, ну, который с английским. Попробуйте перенести. Если что, отмените занятия.
– Хорошо, Вадим Николаевич.
– Спасибо! И пригласите из управы. Пожалуйста.
Шорох
Я вошел, был коридорчик, заспанныйчеловек с пятном на щеке, пятноэто мне показалось ужасным, показалкомнату. Мрачная была комната. Явошел, еще жутче мне стало.Лев Толстой.«Записки сумасшедшего»
Дома было уютно. Он лежал в темноте, думая, как это хорошо, что день прошел, что тихо и что никому до него нет дела. Завтра будет опять день, со своими проблемами, похожий на все предыдущие и будущие дни, но это завтра, а пока можно ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться. Ночные звуки не мешали, а, наоборот, как будто говорили: все хорошо, все, как нужно, ты дома. Сосед за стеной захрапел, где-то наверху ребенок заплакал, испугавшись сна. И опять замолчал. Хотелось спать. Он закрыл глаза, и темнота стала абсолютной. Жизнь замерла до утра.
Через два часа он как будто проснулся, весь в холодном поту. Ему было страшно. В полудреме он даже не понял своей комнаты и себя в ней: помещение выглядело странным, чужим. Он попробовал обмануться и сделать вид, что ничего не происходит, – улегся удобно, зажмурился и тут же проснулся совсем, так было жутко. Комнату свою он узнал, и вещи были те же, но что-то нарушило пошлую гармонию, как если бы провели мокрой тряпкой по пыльному стеклу: теперь это была не пыль, а грязь. Все показалось обрыдлым, зряшным. Такого он никогда раньше не испытывал и даже если бы захотел, не смог бы понять причину – небольшой он был философ и не для этого рожден. Но он чувствовал, что привычное стало предсмертным, и невозможно было больше оставаться здесь. Неловко поворачиваясь в темноте, больно задевая углы, он выбрался в коридор.
Все спали, и все было как обычно. Почти. Обострившийся страхом слух уловил в тишине незнакомую примесь. Шорох. Как будто кто-то большой медленно шел по коридору. Иногда казалось, что почудилось, – нет никакого шороха, но вот опять что-то шуршит, движется, и невозможно себя успокаивать. Закричав от ужаса, он бросился бежать, и впервые, вопреки своему естеству, ему захотелось вырваться на свободу, туда, где были воздух, свет, жизнь.
Это был его дом, здесь он родился и вырос, знал каждую ступеньку. Когда-то малышом прятался в чуланчике под лестницей и радовался, что кто-то проходит по ней, а его не видит. Вот бы и сейчас сделаться маленьким, зажмуриться, и все страшное пройдет мимо, его не заметив! Но паника ослепила, сделала неповоротливым и глупым, он бежал не туда, скользил, путался.
Еще поворот. Сзади тот же шорох, ближе. Еще поворот. Тупик. Бежать дальше некуда.
* * *Боли он не чувствовал и скорее понимал, чем ощущал, что его едят. Это было так дико, так похоже на ночной кошмар, что даже просыпаться не хотелось, а хотелось досмотреть до конца, чтобы потом обрадоваться мысли про всего-навсего сон и жить дальше с уходящим воспоминанием о невозможной беде. Разве мог он умереть здесь и сейчас?! Но жуткие челюсти, где-то за спиной, сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. По-настоящему. Кто-то хрустел его, ЕГО, хитиновым покровчиком, казавшимся вечным и прочным. И с этим-то монотонным механическим хрустом пришла смерть. Жука-короеда не стало.
Ева
1Ангел держит в руках лилию – символ рождения и смерти. Рыжеволосая Мария в простой белой рубахе до пят вжалась в стену. Она не рада благой вести и боится надменного посланника, но уже все решено, и за ее головой плотный полукруг нимба, и голубая ткань, а перед кроватью кроваво-красная пелерина.
* * *Максим сбавил шаг и встал за спины людей, окруживших картину. Поколебавшись, он прикоснулся к плечу, пережатому кожаным ремешком.
– Ева?
– Да?
– Максим. На вечере в прошлую среду, помните?
Конец ознакомительного фрагмента.
- Пятница, 13. Книга первая - Александр Травников - Русская современная проза
- Код 315 - Лидия Резник - Русская современная проза
- Нас шестнадцать (сборник) - Мария Рэйвен - Русская современная проза
- Гроссмейстер и Жемчужина. Фауст XXI века. Перед Апокалипсисом - Илья Уверский - Русская современная проза
- Понедельник. Израиль 2017 - Коллектив авторов - Русская современная проза
- 36 и 6 - Елена Манжела - Русская современная проза
- Собачья радость - Игорь Шабельников - Русская современная проза
- Дочь смерти. Смерть ради новой жизни - Анна Пальцева - Русская современная проза
- Юбилей смерти - Яна Розова - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза