Другими словами, как и большая часть команды, я день-деньской ношусь от борта к борту, пытаясь скомпенсировать качку. Совершенно бессмысленное занятие.

— Разве наш вес имеет какое-то значение для такого огромного корабля? — как-то раз спросил я капитана.

Тот уставился на меня налитым кровью глазом:

— Предпочел бы стать балластом?

Это заткнуло мне рот. Видел я этот «балласт». Моряков набили в трюм, как сардин, чтобы понизить центр тяжести галеона. Если тебе нет места наверху, ты становишься балластом. Мне еще грех жаловаться.

— Когда мы приблизимся к цели, — пообещал однажды капитан, — я отберу отдельную команду для выполнения нашей великой миссии. Работай от души и до седьмого пота — тогда, может, в ней найдется место и для твоей почти бесполезной задницы.

Я не уверен, что хотел бы этого, но вряд ли что-то может быть хуже, чем бессмысленно носиться по палубе. Однажды я спросил капитана, далеко ли до Марианской впадины: сколько бы мы ни плыли, море никак не менялось. Мы ни к чему не приближались и ни от чего не удалялись.

— В воде не ощущаешь, плывем мы или стоим на месте, — ответил тот. — Но мы узнаем, когда цель будет близка, по знакам и мрачным предзнаменованиям.

Я не осмелился спросить, каких-таких мрачных предзнаменований он ждет.

16. Уборщик

Когда море спокойно и мне не нужно бегать взад-вперед, я иногда остаюсь на палубе поболтать с Карлайлом. Наш корабельный уборщик — обладатель таких коротких ярко-красных волос, что они напоминают персиковый пушок, и самой дружелюбной улыбки на всем галеоне. Он далеко не мальчик — скорее, ровесник офицеров, но не один из них. Кажется, у него свое расписание и свои правила, мало совпадающие с приказами капитана, и он — единственный на корабле, у кого сохранилась хоть какая-то логика.

— Я сам выбрал себе работу, — говорил он мне. — Потому что она очень нужная. И потому что вы все такие неряхи.

Сегодня я замечаю, как крысы разбегаются во все стороны от его швабры и исчезают в укромных уголках.

— Проклятые создания! — Карлайл макает швабру в ведро с мутной водой и продолжает мыть палубу. — Никак от них не избавиться.

— На старых кораблях всегда водятся крысы, — замечаю я.

Карлайл поднимает бровь:

— Ты думаешь, это крысы? — При этом он не говорит, кем еще они могут быть. Если честно, животные так быстро бегают и так хорошо прячутся, что я никак не могу толком их разглядеть. Это беспокоит меня, и я решаю сменить тему:

— Расскажите мне что-нибудь про капитана!

— Он твой капитан. Ты должен уже сам знать о нем все, что следует.

Но уже по его тону я понимаю, что он в курсе многих вещей, известных лишь избранным. Но если я хочу получить ответ, мне следует лучше формулировать вопросы:

— Расскажите, как он потерял глаз.

Карлайл вздыхает, оглядывается по сторонам, убеждаясь, что никто не подслушает, и шепотом начинает:

— Я так понял, что попугай потерял его первым. Мне рассказывали так: попугай продал глаз ведьме, чтобы та сварила зелье, которое превратило бы его в орла. Но ведьма обманула его, выпила зелье сама и улетела. Тогда попугай выклевал глаз капитану, чтобы не одному ходить с повязкой.

— Враки! — ухмыляюсь я.

Карлайл с торжественным лицом разбрызгивает по палубе мыльную воду:

— Эта история правдива ровно настолько, насколько нужно. — Деготь между досками, кажется, пытается спастись от его потопа.

17. Заплатил бы, чтобы поглядеть

Штурман утверждает, что вид из вороньего гнезда принесет мне «просветление, успокоение и хорошее поведение».

Если это тест с выбором ответа, то я предпочел бы первое и второе, хотя учитывая, где я нахожусь, с тем же успехом можно жирно обвести третье.

Воронье гнездо — это маленькая бочка наверху грот-мачты. По виду туда влезает один, от силы два человека. Я нахожу это подходящим местом для того, чтобы остаться наедине с моими мыслями. Следовало бы уже запомнить, что моим мыслям не позволено такой роскоши.

Ранним вечером я взбираюсь по истрепанным тросам, окутавшим корабль, как паутина. На горизонте блекнут последние отблески заката, и на небе неохотно показываются незнакомые созвездия.

Ближе к вороньему гнезду сеть тросов суживается и кажется все более ненадежной. Наконец я переваливаюсь через борт насаженного на мачту бочонка и тут же обнаруживаю, что он совсем не такой маленький. Как и нижняя палуба, снаружи он кажется меньше, но внутри он футов сто в диаметре. Здесь, удобно откинувшись на бархатных креслах, сидят члены экипажа, потягивают переливающийся неоновым светом мартини, глядят перед собой отсутствующим взглядом и слушают джазовую группу.

— Ты один? Иди за мной, — приглашает официантка и ведет меня к свободному бархатному креслу, с которого открывается вид на пляшущий по воде лунный свет.

— Ты прыгун? — спрашивает бледный мужчина, сидящий рядом со мной. У него в стакане плещется что-то голубое и, похоже, радиоактивное. — Или пришел просто посмотреть?

— Я пришел прочистить голову.

— Угощайся, — предлагает он, указывая на свой искрящийся стакан. — Пока ты не нашел своего собственного коктейля, можешь попробовать мой. Здесь каждый находит свою смесь, а то на безрыбье придет рак и утащит за бочок. Так здесь заканчиваются все прибаутки. Даже те, которые не в рифму.

Я оглядываю собравшихся — дюжина человек впала в какой-то эйфорический транс:

— Не понимаю, как все это помещается в вороньем гнезде.

— Растяжимость — основной принцип восприятия, — отвечает мой собеседник. — Но если резинка трескается, полежав на солнце, то, мне кажется, воронье гнездо тоже однажды почувствует, что мы злоупотребляем его эластичностью и съежится до своего настоящего размера. Тогда всех, кто внутри, расплющит — кости, кровь, кишки просочатся сквозь щели в дереве. — Он поднимает свой стакан: — Заплатил бы, чтобы на это поглядеть!

В нескольких ярдах от нас матрос в синем комбинезоне вылезает на борт вороньего гнезда и прыгает, раскинув руки, навстречу верной смерти. Я не спускаю глаз с воды, но он исчез. Все собравшиеся вежливо аплодируют, а группа начинает играть «Оранжевое небо», хотя небо лиловое, как синяк.

— Почему вы все просто сидите? — кричу я. — Разве вы не видели, что случилось?

Мой собутыльник только руками разводит:

— Прыгуны совершают то, что совершают. Наше дело — похлопать в ладоши и почтить их память. — Он бросает взгляд за борт: — Здесь так высоко лететь, что даже не видно, как они расплющиваются. — Он залпом допивает коктейль: — Заплатил бы, чтобы на это поглядеть!

18. Загадочная пепельница

В школе никто не желает мне зла.

Я говорю себе это каждое утро после очередного выпуска новостей, где нет ничего про землетрясения в Китае. Я повторяю это, торопясь с урока на урок. Я напоминаю себе об этом, когда прохожу мимо парня, который хочет меня убить, но вряд ли знает, кто я такой.

— Ты делаешь из мухи слона, — сказал папа. Может, он и прав, но это значит, что все-таки была «муха». В минуты просветления мне хочется дать самому себе затрещину за то, что выдумал такую глупость. Что вы думаете о человеке, для которого желание себя поколотить — признак просветления?

— Тебе нужен внутренний центр, — сказала бы мама. Она по уши в медитациях и веганстве — видимо, потому, что ненавидит зарабатывать деньги тем, что вычищает кусочки мяса у людей между зубов.

С центровкой, однако, легче сказать, чем сделать. Это я понял, когда однажды сходил на урок лепки из глины. У учителя горшки выходили как-то сами собой, но на самом деле требовалась огромная точность и сноровка. Нужно вдавить шарик глины точно в центр гончарного круга, прижать его посередине большим пальцем и медленно, равномерно расплющивать. Каждый раз, когда я брался за дело, уже на этом этапе заготовка теряла равновесие и расползалась в разные стороны. От моих попыток что-то исправить становилось только хуже: края рвались, стенки проваливались вовнутрь, и очередная «загадочная пепельница», как называл мои потуги учитель, отправлялась обратно в ведро с глиной.

Что же происходит, когда твой мир теряет равновесие, а ты совершенно не умеешь возвращать его обратно? Остается только принять неравный бой и ждать, пока стенки провалятся и твоя жизнь станет одной большой загадочной пепельницей.

19. Заргон расплывается

Мы с друзьями, Максом и Шелби, иногда собираемся вместе по пятницам после школы. Мы верим, что пишем компьютерную игру, но это тянется уже два года безо всякого ощутимого прогресса. Наверно, дело в том, что каждый из нас постоянно совершенствуется в своей области и нам постоянно приходится начинать заново, потому что предыдущие наработки кажутся нам детскими и недостойными профессионалов.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 46

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Бездна Челленджера - Нил Шустерман бесплатно.

Похожие на Бездна Челленджера - Нил Шустерман книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Возрождение Теневого клуба - Нил Шустерман - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
Stalingrad, станция метро - Виктория Платова - Современная проза
Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон - Современная проза
Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер - Светлана Борминская - Современная проза
Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
Лёха-ротвейлер - Ирина Денежкина - Современная проза

Оставить комментарий