Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Илья вежливо слушал, уставясь на стенку, по которой вприпрыжку бежали к Реке счастливые нарисованные обитатели Леса — доброго безопасного Леса, где едят мед и траву и вечный досуг заполнен смехом (потом он рассмотрел подпись под сюжетом — эта была притча про Пятачка, в которого вошли бесы).
— Я, надо вам сказать, не сторонник пресловутых процентных норм, — журчал тем временем директор, копаясь в носу, тщательно там утрамбовывая. — Сидеть, вычислять… С плеча надо, по-нашенски — сегрегация, и никаких гвоздей, просто не понадобятся! Пусть, Илья Борисович, могучие, величавые, плавно несущие свою капусту Щи будут отдельно, а юркие, пронырливые, поналезшие, чтоб им, Тараканищи — отдельно. В щелях, так сказать, обетованных! Традиции, знаете ли, русской национальной гигиены, труды доктора-урапата Дубровина…
Он неожиданно резко направил настольную лампу Илье в лицо и заорал:
— Покажь язык, язык-то — высунь, высунь — желтый, небось, язык, картавый! Ну-ка, скажи быстро народную мудрость: «Жаден жидок до наживы, да жидок на расправу» — а-а, не можешь!..
Ошеломленный Илья чуть не свалился с табуретки.
— Та-ак, значит, не хотишь показывать эту часть тела, — удовлетворенно заявил директор, сжимая подушечку для иголок. — Так и запишем, занесем, всю подноготную — язык обрезанный, речь нечленораздельная. Чего ерзаешь — стигматы на заду? Ох, Тит твою, скользкий ты, как я погляжу, мойшастый, изворотливый… Но на ваши хитрые тухесы у нас есть кое-что с винтом!..
Он полез в стол, достал ветеранский «поплавок» Черной Тыщи и, старательно выпучив налитые глаза — ну чисто урапат! — принялся привинчивать себе на грудь. Закончив это доброе дело, он снова подмигнул Илье и ласково заулыбался:
— Ну, не хотите язык показывать — и не надо! Это я так. Любопытно ж просто — вот, говорят, у вас и смегмы нет, совсем даже не скапливается… А вы к нам, как я догадываюсь, на практику прибыли, ваньку валять? Так, так. Превосходно. Кувырколлегия. Шлют и шлют. Доколе?!. М-да. Ну что ж, выползайте прямо завтра с рассветом на математику в десятый «В», поучите их, хе-хе, различным вычислениям. Циркуль им покажите, угольник, отвес. Классы у нас сильные, дети своеобразные (директор вздрогнул, перекрестился). Урок проведете, внеклассное мероприятие организуете — ну, скажем, поход в Лес — за грибами там, за ягодами… Дерзайте, что поделать!.. Практикант познается на практике.
Илья старательно записал у себя на запястье: «10 «В», утрозавтра», нарисовал бегущего человечка с копьем.
— Сейчас чаек будем пить, — пообещал удивительный директор. — На травках! Пойду самовар поставлю. С ржаными сухариками и монастырскими бубликами. Вот мацы, правда, нет, чего нет, того… Не держим-с! Уж не взыщите!.. Вы ее как, кстати, любите — с кровушкой или хорошо прожаренную?!
— Да ну что вы, владыко директор, столько беспокойства вам, я пойду, — смущенно замахал руками Илья. — Готовиться надо.
— Ну, ступай себе с Богом, ирод! — согласился Иван Лукич, рефлекторно делая из полы третье ухо и показывая на прощанье Илье. Затем он подошел к окну, скрестил руки на груди и задумчиво выглянул на подворье Директории:
— Погода, погода-то какая — благодать! Лужицы уже сковал мороз. Снежок! И день стоит как бы хрустальный… А уж про ночи я и не говорю, Илья Борисыч! «Ты каждый раз, ложась в постель, смотри во мглу слюды — и помни, что метет метель и что ползут жиды…» Так что завтра у вас прекрасный волнующий денечек — начало вашей практической педагогической деятельности!.. Не проспите!
4И вот, вот — он едет нынче в школу. Друг мой, тернист наш путь, как сказано в одной зимней сказке…
«Оборони, Шаддай, — мысленно охнул Илья, — опять изрекаю!» Из провалов и расселин памяти, из прошлого бездонного, как покрытая паром бадья из обледенелого колодезного сруба, поднимались, вспучиваясь, всей массой, выползали чужие неуклюжие слова и выговаривались, становясь своими. Называлось сие — «книжная речь», припадков и судорог особо не вызывало, на ножичек озаренно не падали, а лечили битьем под вздох и окунаньем в снег. Шло это, нашептывалось из древней яви, что ниспала в темную бездну, из той жизни, что текла на Руси до Нового Крещения…
«Станция Храм-на-Большой Ордынке! Переход на станции Архипова и Марьина Роща», — сурово объявил голос кликуши.
Илья, очнувшись, сорвался со своего ящика в углу вагона и бросился к выходу.
Открытая клеть, впритык набитая людьми, тяжело тащилась на поверхность из шахты метро. Натужно скрипели ржавые тросы. Вокруг кашляли, отхаркивая в ладонь мокроту, терли гноящиеся, воспаленные глаза, передергивали заволоку на затылке. Угрюмые лица, изъеденные «желтой саррой». Злоба дня, ощутимо текущая в ненависть вечера. Мужик справа от Ильи, клерк в кухлянке, досыпал на ходу, бережно прижимая к груди складной алтарь, острым углом заезжая Илье под ребра. Слева на Илью навалилась божья старушка, державшая в одной руке кошелку с очистками, собранными по тайным дням на помойках (из них пекли целебные лепешки и продавали с молитвой — многим помогало), а другой клешней сжимавшая ручонку в варежке внучонка в потрепанной овчинке, сосавшего сладкую ледышку. Старушка, поджимая губы, степенно рассказывала: «…Ну, полез Богдан-богатырь во нору, а там еврейчата, мал мала меньше, пищат, поганцы… Подавил их всех Богдахан-батыр, забрал ясак заветный, вернулся к себе на деревню и стал с Марьей-царевной жить-поживать да добра наживать…»
В морозном тумане слепым пятном висело ярило. Тускло сверкали обледеневшие купола церквей (поди, все до единой — у жидов на аренде). Двое послушников у входа в метро ломиками выкалывали вмерзшую корягу — на дрова.
Илья осторожно оглядывался. Места были нехорошие, и задерживаться тут было не надо. Позвонить бы, Люде…
Вон и будка. Правда, она уже занята. В будке находилась девка — в крашеных розовых песцах и ополченской шапке-ушанке. Илья немного подождал, пугливо бродя вокруг, зябко поеживаясь, сунув руки под мышки. Холодно, странничек, холодно. Стужа-с. Нисантябрь-брь-брь…
Народишко сновал к метро и обратно, волокли всякое-разное. Видел Илья, как из мешка просыпались мороженые клубни и закатились в сугроб, но не ринулся подбирать, солидно отошел, запомнив место.
Рында с разбитой мордой сидел на грязном снегу, в драбадан, — отдавал задарма (за пойло) новехонькую алебарду.
Послушники у крыльца тщились поддеть корягу ломиком, пыхтели, поминая мать Отца нашего, утирали пот с клейменых лбов.
К сожалению, девка в будке устроилась основательно — она и слушала, поддакивая, и сама что-то бойко бубнила в трубку, потом даже в азарте стащила с себя ушанку и оказалась почему-то стриженой наголо…
Илья вежливо постучал в стекло. Девка скосила на него подбитый синий глаз, отмахнулась шапкой и повернулась задом.
Илья вздохнул и, пересиливая себя, робко потянул дверь будки, чуть-чуть приоткрыв ее…
Ах, ты ж, дочь ночи, спаси и помилуй, Яхве, люди твоя — девка была на коньках!
Сухой снежной россыпью летели мысли Ильи — не связываться, не рассусоливать, немедленно и без раздумий — улепетывать, да поздно, вляпался уже, зацепился…
По ледяным пустырям Замоскворечья, среди черных пней сгнивших световых опор, среди всего выломанного, выбитого, загаженного метались «команды» подростков всех возрастов — с кистенями и железными палицами, на всех — бойцовые коньки, страшные сверкающие лезвия — одним ударом ноги, говорят, путника на спор перерубают. «Ночные кони». Проходу от их никому не было, пощады — никакой, и спасались только пробираясь глубокими сугробами.
— Эй, хрен песцовый! — раздался наглый звонкий голос.
Спрашивается, ну вот почему он обязан реагировать на подобное обращение?..
Илья отступил от злосчастной будки и обернулся. Трое «коней», зажав под мышками бамбуковый шест, в боевом порядке — цугом — неслись прямо на него.
Они резко затормозили, так что взвизгнула сталь, ледяная крошка брызнула Илье в лицо, залепила очки. Илья стащил их и, протирая рукавицей, подслеповато всматривался в окружавших его монстров.
С одного боку топтался белобрысый прыщавый поганец, бритый наголо по моде «глаци», в блестящем панцире с выбитым изображением толстощекой мертвой головы и надписью «Плохиш — Главный Жидовин!» На поясе у него болтался заточник в меховых ножнах. Прыщавец то и дело хватался за ножны, разевая слюнявый рот, блаженно полузакрывал глаза, покачивался на коньках — как бы в такт неслышной внутренней музыке — явно обожрался, сволочь, вареных подснежников.
С другой стороны Илью теснил к будке узкоглазый темнолицый злодей в камуфляжном комбинезоне и рогатой каске времен этрусско-хазарской резни. На руках у него были толстые от впаянного свинца кожаные перчатки с раструбами и иглами, а через плечо был перекинут волосяной аркан.
- Заратуштра - Андрей Гоголев - Русская современная проза
- Дневник Снежной королевы - Эла Бо - Русская современная проза
- Железная лига - Игорь Левашов - Русская современная проза
- Гордый наряд лебедя. Сказки - Ольга Бойко - Русская современная проза
- За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка - Юрий Шкапов - Русская современная проза
- Сказка о похищенной царевне. фантастически детективная - Сергей Генералов - Русская современная проза
- Президент Московии: Невероятная история в четырех частях - Александр Яблонский - Русская современная проза
- Ночь. Сборник стихов - Артем Дымов - Русская современная проза
- Вера Штольц и Даниэль Дефо - Владислав Картавцев - Русская современная проза
- Тонкий вкус съедаемых заживо. История лжи и подлости - Евгений Горбунов - Русская современная проза