короткая — несколько секунд, и пикап вновь скачет по барханам, со всех ног удирая от наших крупнокалиберных пуль. Я успеваю заметить, как очередь настигает его и буквально режет надвое, во все стороны летят обломки, клочки железа, куски еще живой плоти и брызги крови.
Бандиты совсем близко, я уже могу различить перекошенные злобой лица. Вот первая шеренга перебирается через баррикаду из ящиков. Они уже на территории лагеря, оборона окончательно прорвана. С нашей стороны почти совсем не слышно выстрелов, оба пулемета молчат.
А потом земля подо мной содрогается в чудовищном спазме, уши закладывает от невыносимого грохота, а небо чернеет от взметнувшихся кверху масс песка, чтобы через секунду обрушиться обратно песчаным дождем.
Невыносимая боль в голове и странное ощущение во всем теле, как будто мясо отстает от костей. Чувствую кровь на губах — толчками вытекает из носа — полопались сосуды. Контузия — ставлю неутешительный диагноз самой себе.
И тут замечаю, что время словно замедлило свой бег. Движения бандитов становятся плавными, неспешными, будто они не бегут, а не спеша плывут навстречу. Над траншеей с гражданскими торчит самодельный белый флаг.
И когда только успели сварганить? Неужели заранее побеспокоились? Трусы!
Не глядя по сторонам, я ползу к ближайшему окопчику, переворачиваю раненого, подающего признаки жизни и только теперь понимаю, что это — Арсений. Он без сознания. Невольно всхлипываю, делаю перевязку, стараясь ничего не замечать вокруг.
— Арсенюшка, родной мой, ну зачем ты в это полез? Ты же не солдат, а простой водитель.
Кто-то грубо хватает меня за плечо, кричит прямо в ухо на непонятном языке. Поднимаю взгляд и вижу совсем рядом черное от загара, обветренное лицо бандита. Я ничего не чувствую, эмоции словно выключились или перегорели. Наемник не похож на африканца, скорее, на араба или турка. Выгоревшая до белого цвета форма, незнакомой конструкции автомат в руке, обветренные губы, во рту не хватает половины зубов. А ведь не старый еще, лет тридцать всего.
Я отрицательно машу головой.
— Не понимаю ничего. Интерлингва, Эсперанто.
Раздраженно цокает, грубо и небрежно обыскивает, находит кобуру с береттой, срывает и сует себе в карман. Я не сопротивляюсь, чтобы не провоцировать. Будь что будет!
Снова разворачивает меня лицом к себе и орет вопросительно:
— Окту?
Чтобы это значило?
— Окту?
Постепенно до меня доходит смысл, несмотря на совершенно непреодолимый языковой барьер.
— Да, я врач. Доктор.
Щерится беззубым ртом, хватает за руку и куда-то настойчиво тянет. Едва успеваю на ходу подцепить чемоданчик. Доктор, он и в Африке доктор. Раз не убили сразу, значит лечить заставят.
А куда я без инструментов?
Один из боевиков пнул лежащего на песке, заругался, сорвал с плеча автомат, опустил ствол вниз. Прежде чем успеваю сообразить, что я делаю, резким движением выдергиваю запястье из наемнических лап, срываюсь с места, изо всех женских сил толкаю боевика в спину. Очередь уходит в песок, не причинив никому вреда. Я падаю на колени и закрываю раненного штурмовика собственным телом. Еще секунда, грохнет выстрел и для меня все закончится…
Ну и пусть! Вот так хладнокровно добивать раненых я не дам. Пусть лучше убьют меня.
Проходит секунда, другая — выстрела нет. Собираюсь с силами и оглядываюсь. Два наемника, словно петухи перед дракой, стоят напротив друг на друга и орут во всю глотку. Еще секунда, и точно подерутся.
— Окту, — вопит один из них, — окту. А потом звучит длинная-предлинная фраза на совершенно непонятном языке. Второй вопит нечленораздельное, тычет стволом в раненного и делает недвусмысленные жесты. Мне даже переводчик не нужен, чтобы понять — добить требует.
В самый разгар словесной дуэли раненый штурмовик внезапно стонет и пытается перевернуться на спину. Оба спорщика переводят на него взгляд и резко замолкают. Воцаряется нехорошая такая тишина, слишком уж многозначительная.
— Да не шевелись ты, — бормочу едва слышно сквозь зубы, — может быть, пронесет в этот раз.
Меня вновь хватают за плечо, грубо вздергивают на ноги и волокут по лагерю, несмотря на вялое сопротивление. И все-таки выстрела позади нет. Слава Богу! Значит, не стали добивать.
Старательно отворачиваю лицо, чтобы случайно не встретится с кем-нибудь взглядом. Я слышала, что среди отсталых народов посмотреть в глаза, значит бросить вызов. А женщина и того хуже, вообще не имеет права поднимать взор от пола. Дикость неимоверная, но за нарушение этого табу — смерть. Лучше не рисковать.
И вот пока я крутила головой, вольно или невольно рассмотрела что происходит вокруг. И вовсе не то, что я ожидала увидеть. Наемники, так стремительно захватившие наш лагерь, не кинулись грабить, убивать и насиловать всех подряд. Как раз наоборот, они даже не проявили явного интереса к захваченным автомобилям и товарам, а принялись собирать своих раненых и убитых на поле боя. Экспроприировали наш брезент для навеса, расстелили его на песке, таким образом организовав небольшой мобильный госпиталь.
Мертвых уложили поблизости в один ряд, своих и чужих вперемешку. Их оказалось на удивление много, больше двадцати человек. Все-таки наши ребята молодцы, за свои жизни отплатили бандюкам по полной программе. Я невольно всхлипнула, погибших штурмовиков было искренне жаль. Все-таки успела привыкнуть за время путешествия и к черной форме, и к нахмуренным выражениям лиц. И даже слово «фашисты» больше не вызывало у меня аллергии и подсознательного раздражения.
Тем временем бандиты приняли капитуляцию у сидевших в окопе гражданских. Выволокли их на свет Божий, построили в один ряд, поставили на колени и связали.
Стало ясно, что мою судьбу должен решать кто-то другой…
Глава 14
Комиссар
Когда Стивен проснулся снова, за окном едва-едва брезжил рассвет. Скорая опять стояла, за окнами непонятный шум и окрики команд. Лидия Андреевна и Арсений о чем-то вполголоса переговаривались. Стивен хотел повернуться и посмотреть в окно, но не смог. Грудь опять прострелило огнем, и он невольно закашлялся и захрипел. Откуда-то сбоку моментально появился Василь, вытер слизь с губ сухой тряпочкой.
— Что они делают? — вполне отчетливо спросила врачиха полушепотом.
— К обороне готовятся, — пояснил Арсений зевая.
Вторые сутки за баранкой, мужика понять можно. Как он вообще на ногах держится? Непонятно.
Лидия Андреевна что-то уточнила, на этот раз слов не разобрал.
— Могут напасть, — пояснил Арсений, — а могут и не напасть.
По нервам будто током ударило.
Что происходит?
Стивен затаил дыхание, сжал зубы, сквозь боль повернулся к окну. Осторожно выдохнул, вдохнул снова. Приступ кашля
