Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Желание оставить все это позади стало той побудительной силой, что заставила меня работать, нажить богатство, которое могло бы обеспечить спокойное будущее и отвлечь от жутких воспоминаний прошлого.
Я ни с кем не разговаривал ни об отношениях с отцом, ни о чем-нибудь еще, что касалось этого периода моей жизни.
Мне случалось переживать моменты сильнейшей депрессии, и вряд ли бы мне удалось с ними справиться, если бы не Зельма. Постоянно находиться рядом с выжившим – нелегкая задача, и женщина, которая выберет эту долю, должна научиться вместе с ним делить и долгое молчание, и ночные кошмары, которые не дают ему заснуть.
На меня в жизни свалилось множество несчастий, но судьба подарила мне подругу, которая поняла меня с первой встречи. Красивая молодая девушка, такая как Зельма, должна была бы устать от меня и попытаться изменить свою жизнь. Но после пятидесяти лет брака она все еще со мной.
Благодаря ее настойчивости я нашел в себе силы и желание раскрыться. Поначалу я стал робко заводить разговор с близким мне человеком, не столько для того, чтобы поведать свою историю, сколько для того, чтобы найти ответы на мучившие меня вопросы. Я собрал свидетельства всех моих близких и пришел к полному знанию всего, чего я не видел или не хотел видеть в Аушвице.
В лагере, через несколько месяцев заключения, даже самые сильные личности утрачивали способность к сопереживанию. Тебе было больно, когда ты видел чужую боль, даже если ты сильно при этом рисковал, но все длилось не более секунды: и миг мужества, и вспышка человечности. Заставить себя посмотреть на вещи глазами товарища и взять на себя груз его страдания было очень сложно. Нам едва доставало сил выдерживать картины, то и дело возникавшие у нас перед глазами. Отождествить себя с другим и воспринять его боль означало дать его боли выгрызть тебя изнутри, то есть практически совершить самоубийство. То же самое меня пугало в поведении отца, особенно когда он задумал уйти. Я понимал, что ситуация его угнетает, и вполне был способен вникнуть в его депрессию, и это меня тревожило, словно что-то мне говорило держаться подальше от такой всепокорности. Впрочем, ведь это именно он предостерег меня в ночь перед тем, как ушел навстречу смерти: «Сами, ты должен это перетерпеть, держись твердо». Но чтобы держаться твердо, я должен был научиться заботиться о себе самом и смотреть на все только собственными глазами.
Поэтому даже после освобождения я ни с кем не делился впечатлениями. Хотя и прекрасно знал, что, поговори я еще с кем-то из выживших, я мог бы узнать, какова была судьба депортированных вместе со мной людей, которых я потерял из виду в лагере. Но мне не хотелось узнать, у меня начисто исчезло любопытство. Все, кого я не увидел снова, по всей вероятности, погибли. Зачем же узнавать детали их гибели, все эти где, как, когда? Эта информация могла только разбередить рану, и без того не заживающую.
Мне понадобились годы и бесконечное терпение Зельмы, чтобы принять простую истину: самый мазохистский и бесполезный способ свести счеты с прошлым – это выбрать путь незнания. Прятать от самих себя переломную страницу собственной истории – значит мешать себе двигаться вперед.
Только через несколько лет я нашел в себе мужество спросить у кузины Лючии о ее встрече с моей сестрой. Они жили в одном и том же секторе и виделись за день до ее смерти. Сестра пожаловалась ей, что страдает от невыносимого зуда и расцарапывает себе тело до крови. Однажды вечером она сказала, что пойдет в амбулаторию, чтобы ей дали что-нибудь от зуда и хотя бы пару дней отдыха. Кузина пыталась ее разубедить, как и я потом пытался разубедить отца, но Лючия не стала ее слушать. Наверное, она, как и папа, решила, что пришло время уходить. Вполне вероятно, что на следующий день она оказалась в газовой камере.
Я силился преодолеть эти тяжелые события, но все у меня вызывало печальные мысли. Даже прогулки по старому городу стали для меня невыносимы. Я проходил мимо какого-нибудь дома, и передо мной вставали люди, не вернувшиеся из лагеря, вся сгинувшая община, не считая меня и еще немногих уцелевших.
Не знаю, чувствуют ли себя выжившие счастливчиками или, может, убеждены, что выжили за какие-то особые заслуги. А я знаю только, что не переставал задавать себе одни и те же вопросы: «Почему я вернулся живым? Почему я спасся? Почему именно я?»
Я пережил тысячи моментов ужаса, а однажды спасся просто чудом. Из-за обыкновенной картофелины меня могли убить. Надзиратель в туалете, который спас меня от расстрела, мог бы на меня донести охранникам. В этот день я смог бы найти в себе силы и броситься на проволоку под током. И кто-нибудь другой проснулся бы утром рядом с моим трупом. Я мог кончить свои дни с пулей в затылке, когда упал на колени по пути в Аушвиц. Но я остался жив. И не понимал почему.
Я никогда и ни с кем об этом не говорил, по крайней мере до последних лет. Только с Пьеро Террачина.
Я нашел его совершенно случайно в конце девяностых годов. Мы не виделись с самого освобождения, но я узнал его сразу. Он был гостем одной из телепередач о холокосте. Я позвал Зельму, чтобы и она посмотрела на Пьеро. Мне даже показалось, что она его узнала, ведь я так много о нем рассказывал. Я был очень взволнован и попросил одного из друзей в еврейской общине Рима связать меня с ним. Пьеро позвонил на следующий день и, как только услышал, что я в Остии, тут же примчался ко мне.
С ним можно было просто говорить об Аушвице, и такой разговор был неизбежен. Мы выросли и возмужали в этом аду и могли разговаривать о нем даже без слов. За нас говорили глаза, наше дыхание, наши руки. На нас повсюду просвечивали следы концлагеря. Воспоминания всплывали сами собой, и вызывать их оказалось не так болезненно, как обычно. Это давало надежду, что я справлюсь с самым жестоким испытанием: поеду в Аушвиц.
Зельма много раз пыталась убедить меня совершить это путешествие. Она полагала, что оно поможет вытащить наружу чувства и ощущения, похороненные под
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ - Умберто Эко - Публицистика
- Путешествие в Россию - Йозеф Рот - Публицистика
- Мои воспоминания. Книга первая - Александр Бенуа - Биографии и Мемуары
- У стен недвижного Китая - Дмитрий Янчевецкий - Биографии и Мемуары
- И в пути народ мой. «Гилель» и возрождение еврейской жизни в бывшем СССР - Йосси Гольдман - Биографии и Мемуары / Публицистика
- От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Нашу Победу не отдадим! Последний маршал империи - Дмитрий Язов - Биографии и Мемуары