Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После перерыва пивное заседание приняло бесконтрольный характер. Выступающие всё чаще давали слово гостям, почуяв, что костюмированное шоу порядком надоело разогретой аудитории. Успокоить народ за огромным столом становилось всё труднее. Тишина в зале воцарилась лишь однажды, когда слово предоставили старенькому преподавателю, скромно притаившемуся в углу зала. Я тогда уже был не в состоянии следить за сумбурной речью выступающих и из слов седовласого профессора понял только то, что он посетовал на исчезновение с карты Европы великой Германии. Намёк на её возрождение светоч науки запустил в зал, и все радостно заорали, а кое-кто засвистел. Сидевший напротив меня знаток русского языка в очередной раз воскликнул отрепетированное не по учебникам «жопа», а порядком набравшийся Детлоф уткнулся лбом в моё плечо и трогательно шепнул: «Друг!» Его дед погиб под Смоленском.
Потом начались песни с воинствующими помпезными припевами. Смысла их я уже разобрать не мог. Детлоф, плохо знавший слова общеизвестных творений, выходил из дрёмы на припевах и вторил крепким настойчивым голосам, а в паузах между песнями – протирал оборчатым платком запотевшие очки. Дальнейшее развитие событий вышло далеко за рамки выпускного вечера. Зал разбился на мелкие группы, то и дело вступавшие между собой в словесные перепалки, которые после бурного гримасничанья заканчивались дружными объятиями. Детлоф без конца братался со мной, настырно твердя о главенствующей роли наших многострадальных народов в построении «новой» Европы. Поначалу я настороженно воспринимал потные лобызания фон Цепелина, но вскоре поверил в искренность его размашистых порывов и принялся беспорядочно обнимать его, прижимая к себе полную спину соседа во взмокшей белой рубашке. Концовка вечера подкралась незаметно. В зале началась инсценированная кем-то извне беготня, по полу заёрзали тяжёлые ноги скамеек. Официант всё ещё носился с подносом и собирал с застывших в беспорядке столов разбросанные бокалы.
Куда потом понесло нас, порядочно захмелевших, жаждавших приключений в мирном городе Киле? Я помню, что какая-то дама «преклонного» студенческого возраста, которой несколько раз дозволено было заглянуть в пивную, усадила нас четверых и пятого – Тильмана – в свой миниатюрный Volkswagen Polo и покатила куда-то в центр, в пёстрый район мерцающих увеселительных заведений. На этой мажорной ноте завершилась её ночная попечительская функция, и Детлоф приложился губами к её крупной точёной руке, затянутой в тонкую кожу шофёрских перчаток. После слёзной сцены прощания мы двинули кучно вперёд, и путь наш лежал в неоновый квартал весьма рискованных развлечений. Откуда-то из чёрной просоленной бездны, скрывшейся за приземистыми домами, тянуло близким присутствием моря, и тёплые хаотичные порывы ветра трепали наши невразумительные причёски, имевшие взрывные, притягательные очертания после пивной вакханалии. Море было где-то рядом. Совсем близко билось оно о бетонные причалы и корпуса пришвартованных судов. Но наш путь лежал в иные края.
Сначала нас занесло в эротический видеосалон. Это тёмное заведение с обилием грузных складчатых штор и засильем бордово-коричневых тонов в интерьере отдалённо напоминало мне наш школьный актовый зал, на сцене которого однажды мне пришлось участвовать в сценической антивоенной массовке. Срежиссировала её наша пионервожатая. У меня была чисто эпизодическая роль. Я стоял спиной к залу в живой цепи взявшихся за руки активистов и должен был, повернувшись лицом к зрителям, чеканно повторить следом за четырьмя зычными голосами ключевую фразу: «Разве они похожи на маленькие клейкие листочки? » Под «ними» подразумевались несчастные дети из стран «третьего мира», по задумке режиссёра лишённые счастливого детства вследствие агрессивной политики США.
Мы быстро рассредоточились по кабинам. Как только я устало осел на пластмассовое кресло, экран телевизора оживился и сквозь рассеявшийся «снег» проступили контуры женского тела. Вскоре передо мной предстала и сама чернокожая героиня домашнего стриптиза. Она пританцовывала и, виновато поглядывая в камеру, сбрасывала с себя нижнее бельё. За мной, в соседней кабине, охал и испускал обильные слюни краснощёкий дед. Его с полиэтиленовым пакетом я заприметил ещё на улице, когда ничто не выдавало его скрытых желаний. Откуда-то из глубины зала доносились восторженные возгласы Клауса и Тильмана. Детлоф не подавал признаков жизни.
Я был в самой клоаке пошлых страстей. С бутылкой горького Flensburger Pils, у экрана с лоснящейся африканкой, мастурбирующей в постели, я рассуждал о вполне естественной связи искусства и порока, в оправдание своих темных желаний причислял себя чуть ли не к состоявшимся по воле случая гениям, которым прощаются многие людские слабости.
Я допил пиво и на выходе из кабинки столкнулся с Клаусом. Его румяная физиономия проникла за шторину в надежде схватить финальные аккорды телестриптиза.
– Ну как тебе, дружище? – бросил Клаус с довольной ухмылкой и озадаченно взглянул на почерневший экран.
Я отрицательно покачал головой и зачем– то скривил губы.
– Да, шоу так себе, – согласился Клаус. – Можно сказать, дрянь. Здесь вообще мало приличных мест. Зато цены ниже гамбургских. А что касается девушек, так это как повезёт. Иногда можно нарваться на очень даже приличные экземпляры.
На улице в окошке ночного бистро мы купили по гамбургеру – начинал одолевать голод – и с подачи Тильмана взялись за обсуждение прелестей женского пола. Штефан не гнушался бросать оценивающие реплики в адрес проходящих девиц. Детлоф уминал второй гамбургер и с вожделением глотал пепси-колу. Полный фон Цепелин, похожий на молодого шеф-повара и уж никак не тянувший на бизнесмела, и поздним вечером был заложником ворчливого желудка. Клаус тянул пиво и поддакивал Штефану.
– И всё-таки контакт с проституткой неприятен, – умно заключил Клаус, когда мы прошли мимо неонового свечения Peep Show. – Подумать только, ты прельщаешься женщиной, у которой было столько тёмных связей. Мне это не нравится.
– Х-ха! – воскликнул Штефан. – А кому– то это очень даже нравится. Всё зависит от пристрастий потребителя сексуальных услуг. – Штефан остановился и выбросил пустую пивную банку в урну. Он подтолкнул меня вперёд – мы стояли у пешеходного перехода. – Вот мы, немцы, по ночам, когда горит красный, но машин не сыщешь за несколько кварталов, стоим, терпеливо дожидаемся зелёного и только потом переходим дорогу. И так во всём, старик, в любых мелочах. И если бы не было свободы в половых отношениях, наша нация превратилась бы в стадо процветающих болванов-обывателей, для которых работа и семья были бы скучным пределом совершенства, жаждой тупикового маниакального благополучия. Кстати, что мы стоим? Машин ведь нет, – спохватился Штефан и стронул с места на красный свет качающуюся компанию.
– А куда мы идём? – логично спросил Тильман.
– Как
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Тревога - Александр Туркин - Русская классическая проза
- Ароматы юности, или Записки сумасшедшего - Алёна Александровна Пухова - Русская классическая проза
- Лоскутное одеяло - Василий Катанян - Русская классическая проза
- Шестеро - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Пара сапог - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Чрезвычайное средство - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Вечный - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Два дня - Игнатий Потапенко - Русская классическая проза
- Гоголь-студент - Василий Авенариус - Русская классическая проза