вы ему дали? — вновь вопрошаю я, и в ответ получаю очередную яростную вспышку. — Себя? — догадываюсь о ее значении. — Нет, фрау Штайн, — с насмешкой произношу я, — не хотелось бы вас разочаровывать, но вы тоже не мать года, уж поверьте мне!
Левая скрученная рука старухи дергается в сторону полупустого стакана на прикроватном столике, и я встаю со стула:
— Я люблю Патрика, — только и произношу я, смело смотря ей в глаза. — И он, теперь я знаю это точно, тоже любит меня…
Скрюченные пальцы стискивают стекло стакана — еще чуть-чуть и тот лопнет в ее руках. Я отступаю к двери…
— Просто дайте нам шанс быть счастливыми, — почти взмаливаюсь я. — Вы ведь его мать, и счастье сына должно быть первостепенным для вас…
Успеваю прикрыть дверь до того, как стакан ударяется о его деревянную поверхность.
Прислоняюсь к ней спиной и сползаю вниз на пол… Казалось бы, сбылась моя заветная мечта — я снова рядом с Патриком, и он сказал, что любит меня — но умиротворения на сердце нет… В голове беспрестанный хоровод из множества голосов, и мамин — самый громкий из всех.
«Ева, я сломленный человек, таким, как я, нельзя иметь детей!»
«… ты не такая, как я, Ева».
Ева… Ева… Ева…
И поверх всего стеклянный стакан, летящий в мою голову…
Из транса меня вырывает пронзительный звонок в дверь. Открываю глаза и пытаюсь вернуться к реальности… Выходит плохо, но очередной звонок поднимает меня на ноги со скоростью резко разжатой пружины.
Открываю дверь, на пороге — девица с розовыми волосами и в короткой джинсовой юбочке.
— Привет, — говорит она мне. — Могу я войти?
— Э… — Я не совсем понимаю, кто она такая, а потому не спешу ее просьбу выполнить. Незнакомка замечает мою растерянность и всматривается чуть пристальнее:
— Слушай, я тебя знаю, — произносит вдруг она. — Ты ведь Ева, Ева Мессинг, не так ли? Та девчонка, что ходила за Патриком хвостиком… Это было так умильно. — И другим голосом: — Что ты здесь делаешь?
В моей голове что-то щелкает, и я понимаю, кто стоит передо мной: Беттина Штайн, сестра Патрика. Прежде мы с ней почти не общались: ей было слегка за двадцать — по моим представлениям, взрослая женщина, не иначе — а мне неполных одиннадцать (совсем дитя, если подумать), и потому ничего общего между нами не было и быть не могло.
Ничего общего, кроме Патрика…
— Работаю, — отступаю в сторону, пожимая плечами.
Она еще с секунду пялится на меня, должно быть, сопоставляя что-то в своей голове, потом хмыкает и пихает за порог спортивную сумку с вещами.
— Работаешь, значит, — еще одна насмешливая полуулыбка. — И как, нравится?
— Да пойдет, — мнусь я. — Все не так уж плохо… — А сама мучительно соображаю, как много рассказал ей обо мне Патрик и рассказал ли вообще. В присутствии этой розововолосой девицы я ощущаю себя как-то особенно неловко…
Она же входит в дом, абсолютно невозмутимая и исполненная чувства собственного достоинства, скидывает с ног сандали на пробковой подошве и снова оборачивается ко мне.
— Зачем ты вернулась, Ева? — спрашивает она. — Только не говори, что из-за Патрика…
Я краснею, и Беттина многозначительно поджимает губы. У меня же мучительно сжимается сердце: неужели и она против нас с Патриком? К счастью, мне не приходится долго над этим гадать, так как девушка продолжает:
— Нет, ты не думай, я могу это понять, — и направляется в сторону кухни. — Не мне судить, — кидает она на ходу, — просто мама… Она уже знает?
Иду за ней следом, обдумывая ответ.
— Она знает, кто я, если ты это имеешь в виду, — отвечаю я Патриковой сестре, останавливаясь в дверях и наблюдая, как девушка открывает один кухонный шкафчик за другим. Что-то ищет…
— Патрик тоже знает? — она на секунду замирает, держась рукой за одну из дверец. — Ну, что ты та самая Ева…
— Та самая Ева? — переспрашиваю я.
Беттина глядит на меня, как на тугодумку и терпеливо поясняет:
— Та самая, перед которой он полжизни чувствовал себя чертовски виноватым. — И пожимает плечами: — Надеюсь, твое возвращение облегчило его душу…
Я начинаю размышлять над ее словами, прокручивая в голове вчерашние признания Патрика, но Беттина всплескивает руками:
— Слушай, в этом доме есть хоть капля спиртного? Мне надо выпить… Срочно.
Я подхожу к одному из боковых шкафчиков и выуживаю из него початую бутылку виски — последнюю из уцелевших — и лицо девушки расплывается в блаженной улыбке.
— Ты моя спасительница, — бросает она мне, вынимая из шкафчика чистый стакан, и, заметив, должно быть, какими глазами я за ней наблюдаю, добавляет: — Мне предстоит нелегкий разговор с мамой, так что сама понимаешь… — Салютуют стаканом и залпом его осушает.
Что же это за разговор такой, ради которого следует для начала хорошенько надраться?
И что это за мать, общение с которой вызывает в детях желание приложиться к бутылке…
Беттина между тем падает на стул и на секунду прикрывает глаза руками… Ровно секунда, а потом она вскидывает на меня глаза и говорит:
— Ты, наверное, думаешь, что я злыдня какая-нибудь: бросила брата наедине с больной матерью и умотала в Регенсбург…Только я так больше не могла, — мотает она своими розовыми волосами, — мне надо было вырваться. — Короткое время она молчит, позволяя мне рассмотреть себя всю, а потом признается: — Я замуж выхожу. Знаешь, за кого?
Примерно догадываюсь, но вслух не говорю.
— За парня, что чернее вот этой футболки, — невесело улыбается она, тыча пальцев в свой угольно-черный топ. — Он из Камеруна, слышала, наверное… — И как бы отвечая на чей-то спорный довод, добавляет: — Да, он черный… но только снаружи. И меня любит по-настоящему… — И еще раз добавляет: — А ты тоже любишь моего брата по-настоящему? — И сама же отвечает: — Конечно, любишь, иначе зачем бы ты притащилась в этот богом забытый городок.
— Беттина, — подхожу и забираю у нее бутылку с виски. — Больше не надо. Хватит!
— Да не пьяная я, — говорит она мне, — просто расстроена… Не из-за тебя с Патриком, нет, — машет она своей головой, — а из-за всей этой ситуации в целом. Понимаешь?
— Не совсем.
И тогда девушка указывает мне на стул напротив себя, мол, садись, поговорим, и я послушно присаживаюсь.
— Так брат знает, кто ты или нет? — снова уточняет она. — Зная его, могу предположить, что сразу он тебя не узнал…
— Не узнал, — подтверждаю я ее догадку. — Но теперь между нами все решено…
Беттина невесело усмехается.
— Типа, ты призналась ему в своих чувствах,
