союзники пришли к соглашению. На Ялтинской конференции Сталин получил карт-бланш на этническую чистку восточногерманских земель. Препятствовать ему никто не был намерен. Одним из итогов Второй мировой войны стало разделение и исчезновение из европейских карт государства Пруссия[93].
Пруссия исПустила дух, став Польшей и Руссией (Россией).
Можно ли, зная о территориальном переделе Европы и сделках, заключённых в Ливадийском дворце, с некоторыми оговорками назвать Ялтинскую конференцию «Мюнхеном-45»?
«Мюнхен-45» и его последствия
Огромные территории, которые в Тегеране и в Ялте союзники поделили на сферы влияния, им предстояло завоевать. Для новых земель метод массовой депортации не годился. Но как сдвинуть с родных мест миллионы немцев, как заставить их добровольно бросить имущество и освободить аннексируемую территорию? Только до смерти напугав. Поэтому и получили войска 3-го Белорусского фронта призывы политработников к жестокой и беспощадной расправе, поэтому и позволены были в Неммерсдорфе и его окрестностях за два октябрьских дня 1944 года массовые убийства и изнасилования. Затем войскам был дан приказ отойти: гражданское население должно уяснить, что его ожидает с приходом гуннов и варваров.
Неммерсдорфский эффект превзошёл все ожидания. Когда 12 января в Восточной Пруссии началось новое советское наступление, всего за один месяц, опасаясь повторения Неммерсдорфа, почти восемь с половиной миллионов немцев, живших в восточных провинциях рейха, бросили свои дома и устремились на Запад.
Существует ли сейчас такой народ, пруссы, который, по одной из научных версий, является одним из прямых потомков носителей восточно-балтийского варианта культуры шнуровой керамики (III–II тыс. до н. э.)? Где они?
По Потсдамским соглашениям одна треть Восточной Пруссии отошла к СССР. На этой территории до войны проживало 2 200 000 пруссов. К концу мая 1945 осталось сто девяносто три тысячи. 3-й Белорусский фронт поставленную задачу выполнил.
В отличие от аннексированной Восточной Пруссии, из германских земель, отходящих в советскую зону оккупации, не изгонялось местное население. Но страх, который нагнала армия Черняховского, был настолько велик, что вся Восточная Германия сдвинулась с места. Наступающие войска зачастую занимали пустые сёла.
Характерно донесение, отправленное 18 апреля военным прокурором 11-го механизированного корпуса, докладывающего, что в районе наступательных действий корпуса «военные коменданты в населённых пунктах на участке действий корпуса не выделены, так как в этом нет никакой необходимости, потому что ни одного гражданского человека в занимаемых нами сёлах нет».
Поняв, что войска малость «переборщили», Сталин отдал приказ армиям, действующим на Берлинском направлении, 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому фронту, об изменении отношения к немцам. 2-му и 3-му Белорусскому фронту, продолжающим боевые действия в Восточной Пруссии и Померании, директива Ставки не предназначалась. Эти фронты обязаны «нагонять страх», насиловать, убивать, грабить — к окончанию войны аннексируемые территории должны быть этнически чистыми.
Это из области предположений. Письменных директив «нагнать страх» пока ни один историк не обнаружил (так же как, например, и о планировавшейся депортации евреев в марте 1953-го), и здесь вариантов множество. Или документов нет и были только устные распоряжения, или документы уничтожены, или засекречены и когда-нибудь «случайно всплывут», как однажды всплыло совершенно секретное письмо Ленина Молотову об изъятии церковных ценностей под видом помощи голодающим с указанием, что Политбюро даст устную детальную директиву судебным властям.
Отрывок из письма Ленина, написанного 19 марта 1922 года, с припиской: «Строго секретно. Просьба ни в каком случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе» [94]: (Автор выделил интересующие нас фразы и полагает, что таким же образом, не оставляя следов, устно отдавались распоряжения по Восточной Пруссии.)
«[…] Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем […] провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления […] Нам надо во что бы то ни стало провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей […] Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс.
[…] В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК […] чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченным на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе как расстрелом […] чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше.
[…] Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию […] без всякой публикации об этой комиссии, с тем чтобы подчинение ей всех операций было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке […]»
По такому же принципу осуществляли в Пруссии этническую чистку территорий, аннексируемых Советским Союзом. Глашатаем устных распоряжений начать террор против гражданского населения, сам того не подозревая, стал Эренбург. Его статьями, призывающими к кровавой и беспощадной мести, политработники настраивали бойцов, но, когда настало время поубавить пыл и с длинного поводка перейти на короткий, «пламенному агитатору» моментально закрыли рот.
Письменных директив об изгнании немцев, возможно, и не было. Устные установки и статьи Эренбурга в армии воспринимались по-разному, в зависимости от культуры и воспитания начальника конкретного воинского подразделения. Одни — выставляли караулы, вооружённые патрули и оказывали помощь гражданскому населению, другие — лично возглавляли преступную бойню. Были командиры, жёстко пресекавшие насилие и лично расстреливавшие насильников (ходил слух о некоем комдиве, расстрелявшем лейтенанта, насиловавшего вместе со своими солдатами немецкую женщину), а были и те, кто молча наблюдал за творящимися в войсках безобразиями (в первую очередь это относится к командующим фронтами, маршалам Победы, получившим эти устные распоряжения).
Впрочем, и маршалов осуждать нельзя. Если действительно была устная директива, они обязаны были её выполнить. Они помнили, что у Сталина неприкасаемых нет: из пяти первых
