Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот мы, десять счастливчиков, заселились в огромный пустой дом и начали его обустраивать: вешать карнизы и шторы, врезать в двери комнат замки, разгружать машины с мебелью, таскать эту мебель по всем девяти этажам, собирать её и расставлять, вешать зеркала над умывальниками и тому подобное. Нам даже разрешили пропускать занятия, если ожидается машина с очередной партией мебели.
Это лучшее время в моей студенческой жизни, хотя первые пару недель у нас не было электричества и горячей воды! Мы жили маленькой коммуной, каждый в отдельной, обставленной по собственному вкусу комнате. Делились едой, конспектами и учебниками. А какие жаркие диспуты устраивались в общем коридоре по вечерам, после занятий и работы!
Обычно спор начинали двое-трое. На голоса подтягивались ещё несколько человек, и вот уже комната не вмещает всех, и спор, теперь больше похожий на шумный базар, где каждый кричит своё, не слушая соседа, выплёскивается в коридор, где гулкое эхо, как манок, привлекает и всех остальных жителей «небоскрёба». Пару раз доходило и до потасовок, но особо задиристых тут же растаскивали в разные стороны и успокаивали. О чём спорили? Да обо всём! О музыке, о женщинах, о Сталине, о книгах…
Молодость хороша тем, что ты уверен на сто процентов, что знаешь о предмете спора всё. Во всяком случае, больше своего оппонента. Плюс юношеский максимализм и нежелание признавать чужую правоту.
Московская общага подарила мне новых друзей. Мы все, разумеется, были «понаехавшие» и нищие. Бывали дни, когда мы сидели буквально на воде и сухарях из чёрного хлеба, которыми запасались в сытые дни. Это были оставшиеся после еды куски и огрызки, засушенные на батареях. Мы шатались от голода, но таскали тяжеленную мебель по этажам, ездили на занятия, слушали в свободные минуты виниловые диски западных рок-групп, купленные у фарцовщиков.
Нам было нелегко, и всё же я считаю это время самым счастливым за всё моё студенчество. Мы были свободны, у нас был свой собственный дом, у каждого — отдельная комната. И надёжные друзья рядом. Так мне тогда казалось…
Когда мы закончили работу, и общага начала быстро заполняться новыми жильцами, я воспринял это наверно так же, как воспринимали наши предки нашествия наглых завоевателей. Мой дом захвачен, осквернён, и сам я «уплотнён» и вынужден делить свою комнату с совершенно посторонним человеком. Фантом коммуналки злорадно ухмылялся мне во сне и наяву. Нам, бывшим квартирьерам, не разрешили выбрать себе соседа по комнате, но позволили остаться в облюбованных нами и обжитых двухместных «номерах», предназначенных только для старшекурсников и иностранцев.
Все мы растворились в море пришельцев. Наши вечеринки, общие пиршества и массовые диспуты остались в прошлом. Как и взаимовыручка. Оказалось, что когда вокруг все одинаково нищи, то готовы поделиться с соседом последним сухарём. Но вот у некоторых из нас появились сравнительно обеспеченные соседи по комнате, и отношения резко изменились. Они перестали голодать и тут же утратили чувство сострадания.
Однажды, мучимый голодом, я шёл по коридору общежития и уловил умопомрачительный запах свежесваренного борща из комнаты друга, с которым мы не раз прежде делились последним куском. Я открыл дверь и, истекая слюной, радостно сел за накрываемый к обеду стол. Это было у нас раньше в порядке вещей. Но теперь новый товарищ моего друга прямо и недвусмысленно выразил своё неудовольствие подобной бесцеремонностью и прямо указал мне на дверь. Мой друг, не раз сидевший за моим столом, промолчал. Возможно, он был в таком же безденежном положении, как и я, и тоже сидел за столом в качестве нахлебника. А может быть, новый, всегда обеспеченный деньгами сосед по комнате стал ему ближе и нужнее, чем я.
Онемевший от неожиданной обиды, я вышел. Мой бывший друг не догнал меня тогда, не извинился и не объяснился потом. Позднее он неожиданно занялся фарцовкой, благо иностранных студентов со всего мира в нашей общаге было чуть меньше, чем иногородних, и никогда уже не нуждался в деньгах.
А тогда я, душимый слезами обиды, ворвался в свою комнату, рухнул на койку и написал стих. Видимо, мне суждено в момент возникновения сильных чувств писать стихи. Это конечно не было стихотворением в полном смысле. Скорее наспех зарифмованные чувства.
Гоголев взял с журнального столика потрёпанную записную книжку, на серой обложке которой было написано синей пастой «Стихи, цитаты, афоризмы», открыл на отмеченной закладкой странице и прочёл:
«Эх, мужики, что же могло случиться?
Как вы могли прогнать из-за стола
Товарища, как будто он волчица,
Что каждый день овец у вас крала?
Забыли вы, как сами, и не раз,
Сидели за чужим столом и смачно жрали!
Стипуху израсходовав за раз,
Вы у друзей спокойно деньги брали.
Мы бились в карты, водку с пивом пили,
Табак у нас кончался ежедневно,
Смеясь, «бычок» один по кругу мы курили.
И при свечах вели беседу задушевно.
Что с вами стало, что случилось, мужики?
Забыли вы, как вместе голодали,
Как спорили и дружно грызли сухари,
И никогда друзей не предавали?
А что теперь? — Битком забито здание,
Из кранов льётся тёплая вода.
Мы разошлись, разбились на компании,
У каждой группки на столе своя еда!
Что общего у нас — кастрюли, плитки,
Заботы институтские, работа.
Что с вами стало, мужики? Братишки!
Исчезло главное у нас — забота.
Забота друг о друге; и везде
Выходит в первые ряды наш эгоизм,
Круша, ломая в жадной слепоте
Всё то, с чем мы идём с тобою в коммунизм!
Что с вами стало, мужики?»
Да, я верил тогда в коммунизм. Я и сейчас в него верю.
— Ты серьёзно? — удивился Лидин.
— Конечно. Ведь коммунизм — это мечта о счастливой безбедной жизни, об обществе, где нет голода и несправедливости. Короче, о рае на земле. А вовсе не о государстве, где правит генсек компартии. При коммунизме ни партий, ни государства быть не должно!
— Ты шутишь! А нам теперь говорят…
— Вам теперь говорят чушь. И нам в то время много чего говорили, неужто ты уже всё забыл? Отличия между коммунизмом и тем, что строили в СССР — это была одна из постоянных тем наших споров. Я защищал от нападок Сталина, не знал, кто такой Берия. Был уверен, что мы «идём правильным
- Озеро Радости - Виктор Валерьевич Мартинович - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Розовый мир - Елена Русская - Русская классическая проза / Социально-психологическая / Юмористическая фантастика
- Для радости нужны двое - Вацлав Михальский - Русская классическая проза
- Мы отрываемся от земли - Марианна Борисовна Ионова - Русская классическая проза
- Новые полсапожки - Семен Подъячев - Русская классическая проза
- Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский - Русская классическая проза
- Денис Бушуев - Сергей Максимов - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- В поисках радости - Виктор Розов - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза