Писал я или нет, что ходил на Выставку? Это было весной. В американском отделе меня узнали – там-то я, пожалуй, мог сойти за диковинный экспонат, один из многих, – и ко мне обратился молодой человек. Он попросил меня сказать что-нибудь в говорящую машину Эдисона. Сама машина предпочла отмалчиваться, как поступают теперь со мной почти все. Прочитав несколько строк из «Баллады», я внезапно похолодел. Я ощутил дыхание смерти. Это место и эта машина не имели ничего общего с моей эпохой.

Я не ропщу. Я и так повидал слишком много. Газеты пишут, что мы живем в «переходный период», и на этот раз они, может быть, правы. Старое разбито вдребезги, и никто, даже журналисты, не знает, что идет ему на смену. Может быть, я-то и был вестником новой эпохи? Ведь я провозглашал то, чего мое поколение не ведало, – что каждый человек должен стать совершенным. Но меня не понимали и продолжали совершенствовать велосипеды. Вот уж действительно железный век.

Теперь уже поздно. Если я чем-то стал, то – предостережением. Моя трагедия открыла мне, что все искусственное разваливается, – и этот искусственный мир рухнет в свой черед и окажется лицом к лицу с собственной пустотой, как я в тюремной камере. И хотя мой собственный век раздавил меня, я выше его по крайней мере в одном отношении: я знаю, что гибель моя закономерна.

Хозяин гостиницы (не могу припомнить его имя) спросил меня, как считать: что сейчас первый год двадцатого века или что последний год девятнадцатого. Я посоветовал ему спросить у своих детей. Если кто знает, то лишь они.

17 ноября 1900г.

Ведь правда, трудно себе представить, что частица того, что я говорю и делаю, переживет меня? А может быть, я стану новым святым Прокопием, чьи муки так чудесно возрастали от пересказа к пересказу, что в конце концов его останки приобрели способность исцелять больных и делать слепых зрячими? Чудотворными были, конечно, сами легенды, а не кости.

Анатоль Франс пишет, что в Риме на саркофаге одного христианского мученика высечена надпись: «Если кто нарушит покой этой гробницы, пусть этот грешник умрет из своих людей последним». Я изведал всю тяжесть этого проклятия – но и удивительное освобождение, которое оно несет с собой. Теперь мне пора спать. Я странно отрешен от того, что пишу, как будто пером водит чужая рука, образы рождаются в чужом воображении. Скоро придется просить Мориса за мной записывать; без сомнения, он исказит мои последние часы до неузнаваемости, и тогда преображение станет полным.

19 ноября 1900г.

Он читает мне Бальзака, но говорит, что ничего не понимает. Я предлагаю ему выпить бренди с содовой, что вызывает у него преувеличенный энтузиазм. Сейчас, когда моя собственная жизнь бесконечно от меня далека, меня влекут к себе шумные улицы и запущенные дворы бальзаковского воображения. Образы прошлого приходят и обступают меня, даруя покой.

Морис говорит, что ему нет дела до «старых книжек», но я сказал ему, что Бальзак – единственный по-настоящему современный французский романист; по его ласковому взгляду я тут же понял, что он мне не верит. Я объяснил ему, что идея прогресса – сущая нелепость: никакая эпоха не заслуживает предпочтения, и посмотри – даже я вновь превратился в ребенка. «Открою тебе секрет, – сказал я. – Я говорил уже, что мы живем в варварский и жестокий век. Так вот, следующий век тоже будет варварским, и следующий, и следующий».

Все происходит одновременно: вот Данте идет в изгнание; вот Августин проповедует на базарной площади в Тире; вот отрок увлекает Самсона на небо. В Лувре есть портрет молодого человека с печальными глазами, кажется принца. Я хотел бы взглянуть на него еще раз перед смертью. Я хотел бы вернуться туда, в это прошлое, войти в сердце другого человека. В миг преображения, когда я буду и собой и кем-то еще, буду принадлежать и своему и иному времени, – в этот миг Вселенная откроет мне свои тайны.

22 ноября 1900г.

Из Англии приехали Робби и Мор. Реджи появится завтра – вот три всадника моего апокалипсиса. Я сказал им, что, если они будут хорошо себя вести, я поделюсь с ними хлоралом – он неплохо действует в сочетании с шампанским. Похоже, они думают, что я просто-напросто притворяюсь умирающим и завтра утром, как дозорный, отправлюсь совершать свой обычный обход Бульваров. Я объяснил им, что мы со Смертью в очень хороших отношениях; она твердо рассчитывает посетить меня и каждый день оставляет новую визитную карточку.

Я уговорил Робби вывести меня из комнаты. Кажется, это было вчера вечером. Необъяснимым образом я почувствовал себя лучше. Далеко мы не поехали; фиакр отвез нас на улицу Ренн в маленькое кафе, где экстравагантные танцовщицы выпрашивали на «кружечку пивка». Я, должно быть, слишком уж погрузился в созерцание, и Робби спросил, не дурно ли мне. Я ответил, что это не дурнота, а восхищение. Кому захочется покинуть мир, в котором встречается такое. «Ты еще увидишь, что я теперь напишу», – сказал я. Тут я не выдержал и заплакал. Меня отвезли обратно и уложили в кровать.

24 ноября 1900г.

Морис согласился за мной записывать. Я сказал ему, что работа будет необременительная и уж наверняка недолгая; он отвернулся и теперь смотрит в окно. Боль невыносима – в голове словно клубок змей. Никакой де Куинси в своих опиумных кошмарах не страдал так, как я.

Слова Оскара Уайльда, записанные Морисом Гилбертом.

26.11.1900

Принеси шампанского, он говорит, молодец Доктор поставил ему пиявки на виски но он их не чувствует

27.11.1900

Я хочу, чтобы ты взял себе одну вещь, это он мне говорит, у меня есть гравюра с изображением Фауста, сгорбившегося за письменным столом, на заднем плане скелет, телескоп и зеркало, может быть, ты по этому описанию найдешь ее Морис Теперь заснул

28.11.1900

Он проснулся в хорошем настроении Когда я умру «Таймс» может быть отведет мне три дюйма под немецким армейским офицером думаешь уютно мне там будет? Смеется своим звонким смехом. Спрашивает меня о кладбище Пер-Лашез куда я ходил с господином Россом Когда трое или четверо собираются вокруг могилы [98], становится ясно, что в этом мире есть дух, Морис. Когда Бог явится, чтобы прижать меня к своей груди, я обернусь к нему и скажу: «Оставь меня в покое. Я думаю». Теперь закрыл глаза. Похоже, спит – доза опиума очень большая Чему быть, того не миновать, правда, Морис? Я бы не прочь посмотреть со стороны как я сам умираю Я сказал чтобы он так не говорил Я не ропщу. Мне всего лишь любопытно: хочется изведать и это тоже. Вот единственное состояние человека, которое еще не получило достойного выражения. Что за уродливые часы

29.11.1900

Пришел санитар сделать укол – наверно морфий хотя врач говорит что морфия не надо. Он бормочет себе под нос и видимо записывать это не стоит, это он сам для себя говорит. Повернулся ко мне и кажется узнал меня потому что показал на дневник. Я видел только красоту. В мире нет ничего, кроме красоты, красота выше добра. Я пытался ухватить ее и в итоге пал ниже, чем кто-либо другой

Он слабеет. Господин Тернер сказал, что уже недолго осталось, и пошел за священником. Господин Уайльд смотрит на меня и говорит Я готов, Морис Не знаю хочет он чтобы я записывал, или нет У меня была слава без нее я дым в воздухе и пена на воде. Ну и скандал я устроил, правда? Смеется Морис в Ирландии был огромный карп. Когда я был ребенком он однажды говорил со мной. Знаешь что он сказал? Он сказал я сплю малыш. Не буди меня. Когда-нибудь и ты ко мне придешь малыш. Я слышал как разговаривают деревья и видел как движутся статуи. Не знаю правильно ли я записал.

30.11.1900

Он начинает бредить но я все равно буду записывать потому что он всегда говорит удивительные вещи

Жаркое было лето правда Я хотел сегодня утром взять экипаж но он сказал слишком далеко. Знаешь, когда нашли тело Христа Не понял, что он дальше сказал и потом я опять буду царствовать в литературе и в жизни правда мама? смеется Я знал что произведу сенсацию больше ничего

* * *

Господин Уайльд умер в час пятьдесят минут пополудни в пятницу 30 ноября.

Примечание

Миссис Уоррен – персонаж пьесы Дж.Б.Шоу «Профессия миссис Уоррен», респектабельная женщина, но в прошлом – проститутка. (Здесь и далее – прим. перев.)

Под именем «Себастьян Мельмот» Уайльд жил во Франции после освобождения из тюрьмы. С.3.3 – его тюремный номер, ставший псевдонимом, под которым вышла «Баллада Редингской тюрьмы».

Джордж Мур (1852-1933) – английский писатель, живший в молодости во Франции.

Уильям Мор Эйди (1858 – 1942) – английский литератор, друг Уайльда.

Патрик Кэмпбелл (наст. имя Беатрис Стелла Таннер, 1865 – 1940) – английская театральная актриса.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Завещание Оскара Уайльда - Питер Акройд бесплатно.

Похожие на Завещание Оскара Уайльда - Питер Акройд книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Год чуда и печали - Леонид Бородин - Современная проза
Картежник и бретер, игрок и дуэлянт. Утоли моя печали - Борис Васильев - Современная проза
Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
Четвертая рука - Джон Ирвинг - Современная проза
На бензоколонке только девушки - Фэнни Флэгг - Современная проза
...Все это следует шить... - Галина Щербакова - Современная проза
Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
Другое море - Клаудио Магрис - Современная проза
Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Современная проза

Оставить комментарий