Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, если бы в том или другом месте вследствие особого искусства пропагандистов и счастливого для них стечения обстоятельств такой призыв мог иметь шансы на успех, он должен быть сделан, что бы из него ни вышло. В борьбе все приносится в жертву шансам победы. А там, по замирении, земский собор пусть "для уравнения со сверстниками" вознаграждает владельцев, как это делает государство в случае военных реквизиций.
Что касается правительственных заводов - патронных, оружейных, литейных и иных, которые имеют постоянный состав рабочих и теперь уже эксплуатируются на общественных началах, только с казенными, а не выборными распорядителями, - то передача их рабочим на артельных началах едва ли встретит затруднения, и революция не может пренебречь таким действительным средством привлечь их всей массой на свою сторону.
Рабочие же как класс могут быть подняты во имя не столь широких, но вполне понятных и близких им классовых интересов: сокращения часов работы, улучшения условии труда - и во имя гражданских прав и политической свободы, которые им дороги как горожанам и открывают им путь к дальнейшим улучшениям.
Для образованных классов, для всех сознательных противников самодержавия, для провинции, для отзывчивых иноплеменных окраин национальная автономия, областное и провинциальное самоуправление являются рычагом столь же могучим и верным, как земельный вопрос для крестьян. Как может революция откладывать его действие до отдаленного земского собора, который и вовсе не состоится, если восстание будет подавлено?
Офицеры - интеллигенция, которые пристанут или не пристанут к восстанию по общим влечениям образованных классов. Но солдаты - народ. Они имеют свои специальные классовые интересы, заключающиеся в освобождении от обязательной службы. Такой клич найдет, несомненно, отзыв в войсках. Распустив армию и приступив к немедленному вооружению народа, революция гарантирует ему наивернейшим способом все его права. Иностранного вторжения бояться нечего: с миллионами социал-демократов за спиной немцы не полезут усмирять русскую революцию. Да и кто может быть опасен государству, способному выставить девять миллионов милиции?
Итак, все те существенные пункты программы, осуществление которых "Народная воля" хочет великодушно и скромно предоставить будущему земскому собору, все это революция, раз только она вспыхнет, совершит или начнет совершать сама. Революция - ускоренный органический процесс, в котором ломка старого и созидание нового идут одновременно. Она может держаться и расти, лишь совершаясь.
Если бы тем самым людям, которые писали народовольческую программу, довелось сделаться руководителями восстания, они первые бы нарушили собственные обещания.
Уверовать в народовольческую революцию, которая, подобно Моисеевой неопалимой купине, горит, ничего не сожигая, было так же трудно, как уверовать в возможность Исполнительному комитету когда-либо "захватить власть" и стать "Временным правительством".
Вне собственно революционного, заговорщицкого мира никто в это и не уверовал.
Пожелавши успокоить общество вполне и удовлетворить всех, "Народная воля" не успокоила общества вовсе и не удовлетворила даже тех, кто стал бы на сторону определенной и ясной, хотя бы и крайней программы.
Но это было еще с полгоря. Общее сочувствие революции в среде образованных классов было настолько велико, что не могло серьезно потерпеть от неудачного литературного произведения. Горе же было в том, что сами революционеры уверовали в свою программу. Люди уж так устроены, что при страстном желании уверовать и при частом повторении одного и того же они могут уверовать решительно во что угодно. Народовольцы уверовали и в свою "легальную" революцию, и в туманное пятно мужицкого земского собора, и в открывающий к нему путь гигантский заговор, который будет расти вечно из ничего, как философский гриб, пока под его сенью не приютятся, как под библейской смоковницей, все звери земные и птицы небесные.
В течение целых двух лет величайшего революционного возбуждения "Народная воля" не предприняла решительно ничего - ни покушений, ни открытых нападений. Первые отвергались в виду последних как опасная трата сил, а последние откладывались и откладывались в видах расширения организации до невозможных размеров.
И вот плели народовольцы свой вечный заговор, который ежеминутно обрывался, и плелся снова, и снова обрывался, как та веревка из кострики, которую в народной легенде отставной солдат должен был сплести, чтобы выбраться из ада. С тою только разницей, что в сказке солдат веревку свою все-таки сплел и выбрался, а народовольцы своей веревки не сплели и остались в аду сами и не могли помочь выбраться из него своей родине.
Говорю это не в суд и осуждение и не в умаление великих заслуг людей, стоявших во главе тогдашнего движения: выбрать удачно момент, когда бросить все силы в атаку, ставя на карту решительно все, - дело величайшей трудности даже в обыкновенной открытой войне. В подпольной, где ничего не видно, это много труднее. Силы для отчаянно дерзкого нападения достаточны; можно очертя голову броситься вперед. Но завязаны переговоры с офицерами двух-трех новых частей. Через неделю они будут наши, и шансы успеха удвоятся. Кто в подобных обстоятельствах поручится, что он бы подал голос за нападение? А между тем шпионы, быть может, доделывают свою лазейку; где-нибудь в тюремной клетке зреет предательство. В течение роковой недели разражается погром, и о попытке несколько месяцев нечего и думать.
Далека от меня всякая мысль осуждать кого бы то ни было. Хочу только сказать, что эти роковые проволочки были, несомненно, в значительной степени обусловлены слишком грандиозными целями, какие ставились заговору. Обидно, тяжело подумать, какие силы погибли понапрасну, какое время было упущено и из-за чего?..
Насколько сильна и реальна теоретическая часть народовольческой программы, которая с незначительными поправками* надолго может остаться программой движения, настолько же темна, фантастична и вредна практическая часть той же программы.
______________
* Имеем в виду второй параграф об областном самоуправлении, который нуждается в лучшей редакции. Областное (и, прибавим, местное, то есть провинциальное и уездное) самоуправление обеспечивается выборностью не только административной власти, но и законодательной, с предоставлением последней полной независимости в пределах местных дел. Что же до "самостоятельности мира" и "экономической независимости народа", то это составляет ненужное и запутывающее повторение в этом параграфе (Примеч. Степняка-Кравчинского.)
Все, что может взять на себя какая бы то ни было революционная партия, это почин восстания. Не задавайся "Народная воля" фантазиями о "захвате власти" и "Временном правительстве", все за то, что такой почин был бы сделан, и движению, даже в случае неудачи, был бы дан могучий толчок вперед.
V
Что же будет дальше? Притихла ли революция и собирается с силами или же уснула непробудным сном?
Если бы уснула, то и с богом - нет ничего более разорительного для умственного достояния народа, чем революция, - да не дают ей уснуть.
Лишь только не стало Исполнительного комитета, за потрясение основ принялся сам Александр III.
Остановив на минуту революционное движение, правительство пожелало обезопасить себя и, ломая все, силится отбросить поток народной жизни назад, как возможно дальше, к эпохе Николая, а то и Екатерины II.
Что под влиянием бесшабашной и безудержной реакционной ломки последних восьми лет общее глухое недовольство страшно усилилось, об этом говорить нечего. Вместе с тем революционные программы стали проще, реальнее, утратив прежний элемент фантастичности. Некоторая часть революционной молодежи, под влиянием весьма понятного и благородного чувства к прошлому, все еще силится верить в народовольческую программу во всей ее целости. Ввиду этого мы и сочли необходимым разобрать ее. Но вообще революция, несомненно, спустилась на землю и пустила в ней корни.
Однако закрывать глаза на правду нечего: несомненно также, что по сравнению с прошлым революционное движение очень слабо. Параллельно с этим ослабели, как всегда, и более умеренные формы оппозиции: глухое чувство таится в глубине общества, не проявляясь никакими открытыми действиями.
Мы в периоде затишья.
Откуда же и как может налететь буря? Возможно ли, что революция пойдет старым, испытанным и, по-видимому, кратчайшим путем, вполне доступным силам тайных обществ: путем возбуждения революционного духа рядом покушений?
Едва ли это возможно. На исторической сцене не играют вторых представлений, да и вообще ничего не делается по заранее составленному рецепту.
Единичные покушения на личности возможны и законны как проявления революционного самосуда; в минуту восстания они неизбежны и могут принять более широкие размеры. Специальные трудности русской борьбы узаконяют самые решительные средства. Но терроризм как система отжил свой век, и воскресить его невозможно. Для этого у одних нет и не может быть прежней веры; у других нет и не может быть прежнего страха.
- Россия под властью царей - Сергей Степняк-Кравчинский - История
- История России. Алексей Михайлович Тишайший - Сергей Соловьев - История
- Беседы о русской культуре - Юрий Михайлович Лотман - История / Культурология / Литературоведение
- История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие - Юрий Минералов - История
- Истоки средневекового рыцарства - Франко Кардини - История
- Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева - История
- Реформы 90-х годов XX века в странах Восточной Европы. Опыт мирового кооперативного движения - Коллектив авторов -- История - История / Экономика
- Отпадение Малороссии от Польши. Том 3 - Пантелеймон Кулиш - История
- Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения - Владимир Орлов - История
- Тайны Белого движения. Победы и поражения. 1918–1920 годы - Олег Гончаренко - История