Форма входа
Читем онлайн Потерять и найти - Брук Дэвис
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Первым мертвым человеком, которого я увидела, стала моя мама. Все было не так драматично, как звучит: я была именно там, где смотрят на мертвецов, и знала, что это произойдет, – но мне все равно было очень тяжело. Маленькая комната, мамин гроб посередине, цветы во всех углах комнаты. Ее глаза были закрыты, и белый шелк окружал тело, касаясь кожи. Помню, мне показалось, что морщинок у мамы стало меньше. Рубашка, застегнутая на все пуговицы, чужой макияж и опущенные уголки губ (я никогда их такими не видела). На теле не было всех тех линий, складок, бугорков, которые я знала. Все это с декоративной подсветкой в придачу придавало ей такой странный вид, точно это витрина с выставленным на продажу гротеском.
Это слово – «горе» – никогда не было мне нужно, а потом вдруг стало необходимо и даже недостаточно. Как и у Милли и, подозреваю, у многих детей с Запада, моим первым Мертвым созданием стала наша собака Бри. Меня тогда не было дома, поэтому я так и не увидела ее тела. И к тому холмику в земле, у бабушки под лимонным деревом, я никогда не испытывала привязанности.
Потом была Франческа – моя шумная подружка, с которой я дружила, пока жила в Америке. Когда мы вернулись в Австралию, родители привели меня в мою комнату и закрыли дверь. «У нее сердце остановилось», – сказала мама и заплакала. Я дождалась, пока они уйдут из комнаты, и тоже заплакала. Не знаю, почему, но я всегда стыдилась слез. У себя в дневнике я записала: «Когда кто-то умирает, кажется, что у тебя булавки и иголки». Понятия не имею, что это значит, и, думаю, не имела и тогда. Но я помню, как пыталась насильно выдавить из себя грусть. Помню, как меня мучили угрызения совести за то, что я почти ничего не чувствовала. Мне было девять; я тут же нашла себе новую лучшую подружку, а Франческа превратилась в расплывчатое пятно в моей голове, которое больше ничего не значило.
Зато я снова и снова перечитывала книгу Кэтрин Патерсон «Мост в Терабитию» и плакала каждый раз, когда Лесли умирала. Не знаю, почему я так охотно стремилась к этому чувству. Став старше, я смотрела новости и оплакивала незнакомцев из далеких стран. Мои дедушки и одна бабушка умерли, – неизбежно, как и все пожилые люди. Я плакала у них на похоронах, а иногда за закрытыми дверьми и под одеялом, но для них, а не для себя; оплакивала старость, саму жизнь и то, что все в ней меняется. Между мной и моим горем всегда сохранялось расстояние: нас разделяли принадлежность к разным видам, географическое положение, возраст, восприятие. Но потом, 27 января 2006 года моя мама появилась на первой странице газеты по самой кошмарной причине: «Женщина врезалась в ворота и умерла». Буквы такие толстые, такие черные. Смерть подошла ко мне ближе, чем когда-либо, будто это я умерла.
«Горе» стало словом, которое всучили мне насильно, но приняла я его сама. Профессор Роберт Неймайер, ссылаясь на Фрейда, говорит, что большую часть двадцатого века в западной культуре было принято считать, что горе от утраты близкого человека – это процесс освобождения от привязанности к нему, избавление от депрессии и возвращение к «нормальной» жизни и «нормальному» поведению. В этом понимании горе – то, что можно перетерпеть, и оно пройдет.
С появлением все большего числа книг, посвященных потере близких, пишет профессор, «новое понятие горя постепенно расширяется <…> и становится двойственным: одновременно “сложным” и “несложным” – и подразумевает несколько этапов, через которые это горе впоследствии “разрешается”». Эти этапы, или стадии принятия смерти, как называют их в литературе, а также убеждение, что горе у всех выражается одинаково, были популяризированы в 1970-х гг. психологом Элизабет Кюблер-Росс в ее книге «О смерти и умирании». Кюблер-Росс заметила, что смертельно больные, узнав о своем диагнозе, проходят через такие этапы, как отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. В западной культуре этот взгляд на горе начал преобладать, пишет Неймайер, «потому что стал ассоциироваться с избавлением от горя, с его принятием», предлагая «авторитетную карту по бурному эмоциональному рельефу» этого самого горя.
Желание столь аккуратно его классифицировать кажется мне логичным, ведь мы обожаем порядок. (Может, поэтому нам так нравится повествование в литературе?..) Но с приходом двадцать первого века мы видим отступление от этой аккуратной структуры. Появляется «новая волна», которая говорит о хаотичности горя. Пэт Джелланд, автор книги «Австралийские похоронные традиции: новые способы горевать в Австралии XX века», отмечает, что в теории о стадиях принятия смерти психологи по-новому интерпретировали последний этап – «принятие», который стали трактовать скорее как «завершение» или отстранение от умершего.
Философ Томас Аттиг, еще один приверженец «новой волны», пишет: «Горе почти всегда сложно по своей сути. «Почти» – потому что мы не так сильно скорбим по тем, кто не был нам особенно близок; почти «всегда» – потому что горевать, как правило, значит познавать мир заново».
Для меня новое познание мира началось в аэропорту Хошимин во Вьетнаме, когда я услышала в трубке голос папы: «У меня очень плохие новости, поэтому приготовься». А потом – все как в тумане…
…Женщина за стойкой регистрации очень резко сказала: «Что с вами такое?» – и я вдруг поняла, что, несмотря на все мои усилия и ожидания, я просто не могу сказать: «Я только что узнала, что у меня умерла мама» – и не заплакать. Мужчина на соседнем кресле в самолете спросил: «Простудились, да?» Одна и та же реклама Си-эн-эн снова и снова возникала на экране: «Когда этот самолет приземлится, мир уже не будет прежним». И глядя, как маленький мальчик на рейсе изводит свою маму, я вдруг поняла, что отныне всегда буду обращать внимание на матерей с детьми.
А потом я прилетела в аэропорт Мельбурна, где оказалась в кругу семьи, – и все стало явью. На первой странице газеты – мамина машина, а рядом эта ужасающая белая простыня. Проснулась в первое утро без мамы – и вспомнила обо всем снова. Ощущение было такое, будто я не только умом, но и телом чувствую утрату.
Каждое утро на веранде маминого дома мы с братьями делились друг с другом мечтами или кошмарами, вместе плакали, смеялись, молчали; и мне кажется, именно это меня и спасло. На мамин день рождения мы пришли на пляж и громадными буквами написали ей послания на песке – то ли просто так, то ли на что-то надеясь. И мне все время казалось, что за меня говорит кто-то другой.
Помню, как нам не у кого было спросить, чем вывести с ковра пыльцу; помню, как я нашла среди маминых вещей свое письмо, нежное, полное эпитетов; помню, как вдруг с огромным облегчением кое-что поняла и, всхлипнув, пробормотала: «Она знала». Помню, как начались похороны и как закончились; как перестали приходить цветы и появляться кастрюли. И как никто больше не приходил, и как тишина от этого стала оглушительной. Позже я наткнулась на строки Йейтса в ирландском музее, которые напомнили мне о тех первых мгновениях новой жизни: «Все изменилось, изменилось до неузнаваемости, и родилась ужасающая красота».
Сначала мое горе превратило окружающий мир в телеэкран. Мне казалось, будто я стою перед ним и заглядываю внутрь; будто я невидима для людей в телевизоре. И от того меня охватило необычайное чувство непогрешимости и глубокая уязвимость. Стекло в конце концов – разлетелось вдребезги? разбилось? раскололось? Нет, все было не так драматично, не так ясно. Не так метафорически точно. Оно скорее рассеялось, и я крадучись перешла на другую сторону.
Я начала замечать много нового: то, что делать мне было дозволено и что – нет. Об этих социальных ограничениях мне никто конкретно не говорил, но я их чувствовала. Я не должна была плакать посреди супермаркета. Не должна была говорить, что моя мама «умерла» или «мертва»; нужно было использовать выражения вроде «ушла из жизни» или «скончалась». Совсем не эти слова были в газете, где так жестко и лаконично говорилось: «Женщина врезалась в ворота и умерла» – точно некоторые слова писать можно, а произносить нельзя. Я не должна была наслаждаться дорогой, пока ехала в машине, в которой умерла мама. Но мне нравилось, и сейчас нравится то, как близко она, когда я за рулем. Я не должна была просить копию отчета о вскрытии и досконально его изучать. Я не должна была расспрашивать полицейского о том, что случилось. Когда полицейский разрешил мне прочитать показания человека, который пытался спасти мою маму, и посмотреть фотографии с места происшествия, он сказал, замерев и широко раскрыв глаза: «Я убрал некоторые фотографии». Тогда я поняла вот что: фотографии моей мертвой мамы где-то существуют, и этот человек боится, что я попрошу их посмотреть.
Я видела все эти «Ты-не-должна» на лицах у людей вокруг; у всех тех, кто был ко мне безгранично добр, кто поддерживал меня, но взглядом давал понять: есть то, чего я просто не имею права делать.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Потерять и найти - Брук Дэвис бесплатно.
Похожие на Потерять и найти - Брук Дэвис книги
- Infinite jest - David Wallace - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Жако, брат мой... - Юрий Божич - Современная проза
