нашем алтайском лагере. Первым услышал ломящихся к нам сквозь кусты людей, – кажется, Юренев. Да, он. Он же и первым вылез с фонарем из палатки:
– Хвощинский!
Я бежал вслед за ним, оскальзываясь на мокрой траве. Никогда еще посторонние не подходили так близко к нашему лагерю. Мы сперва услышали их, потом увидели – два алтайца, в сапогах, в неизменных телогрейках. Они вели за собой лошадей. Лошади испуганно шарахались от бьющего им в глаза света.
– Ну, помогай, – облегченно выдохнул пожилой алтаец, стаскивая с круглой головы шапку, заслоняясь ею от света. – Вот бабе надо рожать. Тухтур-бухтур! Помогай.
Второй для вящей убедительности хлопнул себя кнутом по голенищу.
– Нельзя сюда! – заорал Юренев. – Туда возвращайтесь! Туда!
Юренев задыхался.
– Почему нельзя? – удивился старший алтаец и почесал рукой редкую бороденку. – Почему возвращаться? Однако роженица у нас.
– Какая, к черту, роженица, с ума сошли! Нельзя сюда! – Юренев отталкивал, оттеснял алтайцев к дороге. – Туда идите! Там тракт.
Из темноты вынырнула полуодетая Ия.
– Баба, однако, – обрадовались алтайцы и потянулись к ней, волоча за собой упирающихся лошадей. – Ну, роженица у нас. Ну, совсем рожает. Дай машину, повезем роженицу в поселок.
– Нельзя! Нельзя! – отталкивал, оттеснял алтайцев Юренев, и тот, что был помоложе, рассердился.
– Помогай, однако. Машины нет, трактора нет, тухтур-бухтур, ничего нет. Как роженицу в больницу везти?
– Нет машины! – рычал, наступая на алтайцев, Юренев.
Он явно был не в себе, я смотрел на него с удивлением. Как это не дать машину роженице?
Но Юренев ревел:
– На тракт идите, на тракте много машин!
– Нельзя сюда, – подтверждала Ия. – Совсем нельзя. И нельзя на наших машинах возить людей.
– А газик? – подсказал я.
– Заткнись! – прошипел Юренев, зло отбрасывая меня к ручью. Я чуть не упал. – Заткнись! Тебя, дурака, не просят выступать.
– Там же роженица! Ты с ума сошел!
– Молчи! – Ия быстро зажала мне рот узкой ладошкой.
Она знала. Я видел испуганные расширенные зрачки Ии.
– Молчи. Прошу тебя, молчи. Машины – это не твое дело. Тут и так… Все к черту…
Испуганные, ошеломленные алтайцы все-таки отступили. Какое-то время мы слышали в ночи перестук копыт, потом перестук смолк.
Я презрительно сплюнул: ага, штопор нам нужен!
Я не мог смотреть ни на Ию, ни на Юренева. Звезды. Дивная ночь. Вечность. Плазмоиды. В ту же ночь я ушел из лагеря.
Глава XIII. Козмин Насон, покрученник
Белка цыкала за окном на ветке сосны. Я отмахнулся: вали, белка, – нет у меня ничего!
Горячий асфальт. Июль. Дымок сигареты легко выносило в окно, он тут же растворялся в душном воздухе. Эти фотографии, эти эффекты второго порядка. Как они поступают с такими штуками?
Прячут в архив?
Уничтожают?
«Не делай этого…»
Демон Сократ, когда его хозяин принимал важное решение, всегда запрещал ему поступать иначе, как он поступил. Наверное, Козмин не случайно ввел меня в систему – осторожность далеко не всегда вредна. В общем, на Козмина я не держал обиды, как, впрочем, и на Юренева. Но Ия! Туйкытуй. Сказочная рыба, красивая рыба…
Я понимал, я несправедлив к Ии, но ничего не мог с собой поделать.
Чукча Йэкунин, рвущий мясо руками, это и есть великий математик Козмин, создавший НУС, систему, которая может дать все? И что, кстати, значит это все? Что по-настоящему может НУС? Загонять людей в какое-то чужое время?
«Не делай этого… Уезжай…»
Я вспоминал. Как там сказал чукча Йэкунин?
А, да… «Что, собака настигла суслика?» Так спросил чукча Йэкунин, а сам странно смотрел при этом на Юренева. И эта внезапная вспышка: «Не сиди! Не стой! Ударю тебя!»
Туйкытуй. Сказочная рыба.
Бедный Козмин. Уехать? Остаться? Я же для них всего только часть системы, некий инструмент для достижения их целей. Вчера космические плазмоиды, сегодня чукча Йэкунин.
Не чукча, возразил я себе, Андрей Михайлович.
Но сразу лезли в голову – вязаное платье Ии, телефонные звонки, мерзкий швейцар, хор женских голосов…
Отвлекись. Не думай об этом.
Думай о Козмине!
Да, Козмин… Юренев прав, это странно: почему чукча? Если включился механизм генной памяти, то почему чукча? У Андрея Михайловича были в роду чукчи?
Екунин… Йэкунин… Близко лежит…
Впрочем, это не доказательство.
Что, кстати, говорил Юренев о ключевых фразах? Они, кажется, собираются разговорить чукчу Йэкунина? Как, интересно, видит нас чукча Йэкунин? Как он видит комнату, зелень поляны под окном. Как он видит Юренева, Ию? Как он справляется с этим двойным миром, ведь между нами почти ничего нет общего?
Большой червь живет, вспомнил я. В стране мертвых живет. Червь красного цвета, полосатый и так велик, что нападает на моржа даже, на умку даже. Когда голоден, опасен очень. На олешка нападает – душит олешка, в кольцах своих сжав. Проглатывает жертву целиком, зубов не имея. Наевшись, спит. Крепко спит. Где поел, спит. Так крепко спит, что дети мертвецов разбудить не могут, камни в него бросая.
Как там сказал Чалпанов? «Выговор не пойму какой… тундровый он оленный человек или с побережья?»
Что-то там еще было.
Ну да. Это Чалпанов потом шепнул, когда мы поднимались по лестнице. «Он не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, ярангу замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова!»
Вот оно.
Большой огонь. Сполохи.
На севере говорят: уотта юкагыр убайер – юкагиры зажигают огни.
Цветная мысль: лунный снег – слежавшийся, убитый ветрами. Низкая Луна, смута ночи. Большой огонь снова зажигать надо.
«Что, собака настигла суслика?»
О чем я? Я не знал. Но уже томилось в мозгу, что-то толкалось в сознании. Козмин-Екунин – фамилия древняя. Если предки Андрея Михайловича когда-то ходили в Сибирь, где-то их путь мог пересекаться с чукчами.
Я наконец впервые набрал телефон ноль шесть, ноль шесть.
– Я слушаю вас, – тут же ответил вышколенный женский голос.
– Юренева, пожалуйста.
– Юрия Сергеевича?
– У вас есть другой?
– Нет. – Секретаршу Юренева, похоже, трудно было смутить. – Что передать Юрию Сергеевичу?
Я помедлил секунду. Странная штука мстительность. Есть в ней что-то недоброе.
– Передайте: Хвощинский ждет звонка. И срочно.
И повесил трубку. Был уверен, Юренев не позвонит. А если позвонит, то далеко не сразу. Но звонок раздался незамедлительно.
– Зачем пугаешь Валечку? – Юренев хохотнул. – Она не привыкла к такому обращению.
– Пусть привыкает.
– Ага, понял, – обрадовался Юренев. – Не тяни. У меня мало времени. Что там у тебя?
– Книга мне
