Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но долго папа не выдержал. Точнее говоря, я думаю, что он мог выдержать нашу семью, но не холодный, сверлящий насквозь взгляд, непрерывно направленный на нас со стороны внешнего мира. Возможно, ему как-то удавалось не обращать внимания на гадости, которые писали о матери и бабушке, во всяком случае, когда он видел, как мало это задевает их самих. Но он не выдержал того, что написали обо мне. Как-то раз папарацци сумели проникнуть в школу и раздобыть папку, из которой явствовало, как мало мои высокие оценки соответствуют моим плохим результатам. Тем самым они доказали, что деньги семьи Латини извращают истину, и вот тогда-то в папе что-то надломилось. Статью дополняли рассчитанные на скандальный эффект фотографии, которые, видимо, были сделаны однажды вечером, когда я болела, сидела дома одна и поэтому пошла купить апельсинов во фруктовый магазин, несмотря на распухшее лицо и красные глаза. Прочитав статью, невозможно было отделаться от ощущения, что я являюсь тупиковой ветвью нашей семьи, гнилой вишенкой на уже прокисшем торте.
– О нас писали вещи и похуже, – резюмировала мама и опустила журнал в корзину для мусора.
– Они напали на моего ребенка, – пробормотал папа. – Когда задевают единственную дочь мужчины, его самого ранят до глубины души.
Он так и не сумел оправиться от всех этих статей. И хотя он сам, наверное, никогда не признал бы этого, но я думаю, что именно чувство, что он не способен защитить меня, заставило его отказаться от ответственности за меня целиком и полностью. Рюкзак исчез из холла. Сложные формулы перестали появляться в моих тетрадях, а ощущение свежего воздуха, которое папа всегда приносил с собой в палаццо, сменилось старомодным влажным запахом, присущим мне, маме и бабушке.
* * *
Папин отъезд из палаццо Латини пришелся на тот год, когда я пошла в седьмой класс. Мои одноклассницы начали расцветать. Поначалу они не сознавали своей новой власти над мужским полом, отчего казались еще очаровательней. Но вскоре они превратились в избалованных и требовательных кукол, и это превращение было болезненно очевидным. Глядя на них, я перестала мечтать о том, чтобы мое поздно развивающееся тело вступило в пубертатный период. Этого и не произошло. Единственным изменением, которое произошло с моим телом в первые подростковые годы, было то, что мое лицо стало немного шире. Еще нос приобрел более грубую форму, а волосы истончились, что скорее характерно для женщины в менопаузе, чем для девочки. Мой организм начал готовиться к половой зрелости так, словно лучшим оружием в этот период являются запасы воды. Щиколотки, запястья и щеки опухли. Кожа – от нее ожидали, что она будет аристократично-фарфорового оттенка, – бунтовала, и на переносице и скулах высыпали прыщики, из-за чего лицо казалось пылающим и приобрело смущенное выражение. Ни бабушка, ни мать, ни слуги никак не могли помочь мне пережить эти первые изменения. Складывалось впечатление, что никто из них не представляет, как поступать в случае отсутствия красоты. Мои тонкие волосы зачесывали назад так же, как другим женщинам нашей семьи, и заплетали в тугую косичку, которая открывала лицо. А потом озадаченно смотрели на меня, потому что никто не мог понять, что они сделали не так. Мои глаза долго оставались очень светло-голубыми, как у ребенка, и начали темнеть и приобретать глубину, типичную для периода сексуальной зрелости, только когда я познакомилась с Марко Девоти.
Моя бабушка никогда не вела насыщенную социальную жизнь (я думаю, что время, когда жил у нас Макс Ламас, было одним из самых социально активных периодов за всю ее жизнь). Зато у нее был небольшой штат слуг, которых она называла «человек». Он состоял из трех южноамериканцев, и, сколько я себя помню, они всегда жили с нами. И бабушка все это время обращалась к ним «человек». Большинство ее подруг называли прислугу помощниками по хозяйству и обращались по имени – во всяком случае, это было обычной практикой, если человек прожил в их доме несколько лет. А бабушка по имени обращалась к слугам редко или вовсе никогда. Все трое были родом из Латинской Америки, и у всех троих были латиноамериканские недуги. У одного – проблемы с печенью, другой утверждал, что страдает из-за разбитого сердца. У третьего видимых хворей не наблюдалось, и именно поэтому он был убежден, что его болезнь бесконечно более серьезна, чем у других. И у всех у них было свое, особое отношение к зеркалам. Страдавший от разбитого сердца мог подолгу разглядывать свое отражение. Он делал это, когда думал, что находится в одиночестве, но иногда на него натыкались я, бабушка или кто-то из остальных слуг.
– Опять ты стоишь и смотришься в зеркало? – сказала однажды бабушка.
– Нет, я
- Гарвардская площадь - Андре Асиман - Русская классическая проза
- Новые полсапожки - Семен Подъячев - Русская классическая проза
- Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов - Периодические издания / Русская классическая проза / Прочий юмор
- Понял - Семен Подъячев - Русская классическая проза
- Только правда и ничего кроме вымысла - Джим Керри - Русская классическая проза
- Лина - Полина Юрьевна Ростова - Прочая детская литература / Русская классическая проза / Триллер
- Страница за страницей - Лина Вечная - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Вдоль берега Стикса - Евгений Луковцев - Героическая фантастика / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Звезды сделаны из нас - Ида Мартин - Прочая детская литература / Русская классическая проза
- Опасности курения в постели - Мариана Энрикес - Магический реализм / Мистика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика