Рейтинговые книги
Читем онлайн Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 155

Английский коммунист Альберт Инкпин — глава пролетарской Лиги друзей СССР, созданной Вилли Мюнценбергом (не путать с обществами дружбы под эгидой ВОКСа), — стремился набрать определенный процент рабочих-некоммунистов, которых «было возможно убедить согласиться с предварительно заготовленным информационным планом». Однако реальные мотивации путешествия в СССР часто расходились с советскими планами. Во времена Великой депрессии советские профсоюзы были завалены просьбами иностранных делегатов, пытавшихся остаться в СССР и найти работу{321}. Некоторые советские стратагемы применялись специально к рабочим делегациям, но общие принципы планирования визитов, основанные на амбициозных политических сценариях, практика заблаговременной подготовки визитеров и решающая роль оценки советской стороной лояльности гостей уже после их отъезда домой были также и основными чертами системы приема зарубежных интеллектуалов.

Визитам иностранных делегаций сопутствовали на редкость откровенные дискуссии о мерах, призванных повлиять на психологию, политическую лояльность и воспоминания гостей о времени, проведенном в Советском Союзе. Накануне отъезда делегатов обычно одаривали обшитыми кожей альбомами с фотографиями, открытками и «фотосериями», каковые, в частности, в 1932 году включали восемнадцать наименований, и в том числе портреты Ленина и Сталина{322}. Словом, делегаты возвращались домой с визуальными «свидетельствами», которые могли бы помочь формированию «правильных» воспоминаний. Делегации всегда проходили через особый ритуал составления итоговой прощальной резолюции. «Записки советской переводчицы» Тамары Солоневич (опубликованные в Софии одиннадцать лет спустя после обслуживания ею сорокадневного визита британской рабочей делегации в 1926 году) содержат яркий рассказ о подобном эпизоде. По словам Солоневич, одной из причин хлопот о прощальном заявлении было то, что подписи делегатов на этом документе все же что-то значили для них, а следовательно, текст должен был быть таким, чтобы подписавшие не пожелали позднее его опровергнуть. Заготовки текстов выдавались главам делегаций заранее, а их задача состояла в том, чтобы на общей встрече убедить делегатов как можно меньше править текст и вставлять в него как можно меньше критических замечаний. Однако поскольку советская неорганизованность традиционно сопровождала все эти ухищрения, переводчик-новичок вроде Солоневич неожиданно обнаруживал себя на важном месте в этом щекотливом политическом деле, да еще безо всякой предварительной подготовки{323}.[27]

Основные «техники гостеприимства», применявшиеся при организации визитов важных делегаций и почетных гостей, — прежде всего обильные застолья, изоляция иностранцев от рядовых граждан, перемещение на спецпоездах, заранее согласованные и часто стандартные маршруты в стороне от неудобопоказуемых местностей — давно уже описаны в литературе{324}. Солоневич вспоминала, что четыре чекиста, двое из которых знали английский язык, присутствовали на встречах британской делегации с рабочими Донбасса и что в поезде делегацию сопровождали вооруженные члены партии, обычно бывшие красноармейцы, один из которых на глазах переводчицы застрелил особенно надоедливого мальчика-попрошайку. Много времени спустя после своего бегства из СССР через финскую границу Солоневич проникновенно описывала свои переживания при общении с иностранными гостями:

Очень часто я ловила себя на сознании, что я раздваиваюсь: с одной стороны, мне до боли хотелось сказать англичанам правду о настоящем положении вещей, с другой — какая-то безотчетная русская гордость вспыхивала и загоралась, когда они восторгались нашими просторами, нашей дивной кавказской природой, нашим гостеприимством{325}.

Учитывая то, что уже известно об официальном гостеприимстве, а также позднейшие свидетельства о подготовительных и подытоживающих прием иностранцев манипуляциях, нужно отметить, что стенограммы бесед рабочих делегаций с советскими чиновниками и заводским начальством указывают на постоянно проявлявшийся острый и даже воинственный скептицизм со стороны гостей. В 1927 году французские делегаты интересовались, почему официальная печать не публикует сведений о дополнительных рабочих часах (им отвечали, что эта лишняя нагрузка невелика), о большом числе забастовок (ответ: в них участвовало лишь 0,5% рабочих) и о невыплатах по социальному страхованию и пенсиям. Другие упоминали о небезопасных условиях труда, безработице, задержках зарплаты, партийном контроле над профсоюзами и участившихся авариях на производстве. Конечно, такие «инциденты» происходили зачастую потому, что в состав делегаций регулярно включали хоть и немного, но все же сколько-то социал-демократов, анархистов и анархо-синдикалистов — в попытке обратить их в коммунизм. Случалось, что гости задавали доктринерские или попросту наивные вопросы: «Защищает ли фабричный комитет узкопрофессиональные интересы рабочих, когда они противоречат интересам рабочего класса в целом?»{326} Однажды в 1929 году некий «оппозиционер» затесался в группу скандинавских рабочих и попытался объяснить им, что их обманывают; его препроводили в ОГПУ сами же делегаты{327}.

Налицо несколько прямых аналогий между рабочими делегациями и сочувствующими интеллектуалами. Публичные отзывы как делегаций, так и «друзей»-интеллектуалов — будь то в форме заявлений в печати или травелогов — являлись далекими от беспристрастия политическими документами, очень важными для советской стороны, что предельно четко давали понять самим гостям. Нередко эти декларации больше сообщали о политических и личных симпатиях своих авторов, чем об их впечатлениях или воззрениях. Р. Мазуй называет поездки в СССР «проверкой идентичности»: любое отступничество гостя было чревато разрывом с «коммунистическим контробществом, от которого он был политически зависим». Проводимое Мазуй различие между «внешним» визитом (когда большинство делегатов верно играли заранее согласованную роль пропагандистов) и «внутренним» (когда действительные впечатления маскировались «правоверной» риторикой) сопоставимо с собственной самоцензурой попутчиков СССР{328}.[28] В обоих случаях советская сторона внедряла и совершенствовала применение целого набора замысловатых практик вокруг иностранных визитов, при этом все более утверждая идеологему о том, что только безудержная хвала является «правдой».

Переводчики, гиды и служащие обычно характеризовали энтузиазм иностранцев относительно советского эксперимента как признание «всей правды» о советской системе и выражали удовлетворение, что в очередной раз удалось опровергнуть «клевету» на СССР, распространяемую за рубежом. Солоневич позднее писала: «Этот лейтмотив о “всей правде” повторялся во все время нашей поездки»{329}.[29] Как бы плохо подчас ни работал данный механизм, СССР все же создал сложную систему управления визитами иностранцев, причем в то самое время, когда внутри страны оформлялась топорная, косная ортодоксия, приравнивавшая веру к истине. В этом проявлялась самоцензура советских хозяев, принимавших иностранных гостей.

Коммунистические достопримечательности

В октябре 1930 года начальник Отдела по приему иностранцев ВОКСа писал о тяжелом нервном напряжении, которое испытывал коллектив его организации. Иностранные гости хотели видеть все, связанное с первым пятилетним планом, включая заводы, фабрики, службы планирования. Однако в большинстве случаев советские экономические учреждения всячески старались избежать визитов иностранцев — отделу ВОКСа приходилось по десять — пятнадцать раз заранее звонить и «буквально умолять» о согласии устроить посещение, даже когда речь шла об именитых гостях{330}. В 1936 году ЦК принял резолюцию, в которой работа «Интуриста» расценивалась как неудовлетворительная — отчасти потому, что приезжавших слишком много водили по музеям и «старым», традиционным достопримечательностям, но отчасти и из-за трудности убедить хозяйственные комиссариаты открыть для посещения промышленные объекты{331}. Отсюда ясно, что «показу объектов» предшествовал их отбор, однако гостям демонстрировали не только те немногие объекты, которые специально для этого готовились. Из сотен регулярно посещавшихся достопримечательностей сравнительно небольшое число учреждений можно было назвать «витринными», т.е. такими, где все тщательно подготавливалось для приема групп гостей (как, например, это происходило в тюрьме Лефортово или в детской Болшевской трудовой коммуне ОГПУ). Более обширная группа включала учреждения, которые не предназначались напрямую для показа иностранцам (пусть даже те там иногда и появлялись), но должны были служить «образцовыми» или «образцово-опытными». Проекты великих строек и промышленных «гигантов» первой пятилетки были по сути демонстрационными, поскольку их монументализм с самого начала являлся политически мотивированным. В огромном большинстве объекты для политического туризма (включая образовательные и научные, медицинские и санитарно-гигиенические учреждения, такие как профилакторий для исправляющихся проституток, учреждения социальной сферы — санатории, колхозы, музеи, театры и многие другие) были попросту достаточно презентабельными, чтобы их одобрили для организованных визитов иностранцев.

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 155
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс бесплатно.
Похожие на Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс книги

Оставить комментарий