превосходства в силах?!
Юсуф Джамиль сказал:
— Наполеон, как и Гитлер, завоевал Европу, но Россия стала его могилой.
Ахмад почувствовал себя жизнедеятельным и воодушевлённым, чего никогда раньше не испытывал в такой чистой атмосфере, с этими свободными по духу своему товарищами, и этой хорошенькой просвещённой коллегой. Он по какой-то причине вдруг вспомнил Алавийю Сабри и целый год мучений, когда он вёл борьбу с неразделённой любовью, пока наконец не преодолел её. И утром и вечером он проклинал эту любовь что есть мочи, пока она не растаяла в воздухе, оставив в глубине души несмываемый след мятежной обиды. Она была сейчас в Маади в доме своего отца, ожидая мужа с доходом как минимум пятьдесят фунтов в месяц. А чего ожидает эта вот девушка, желающая победы России?..
Тут Сусан помахала кипой бумаг в его сторону и мягко спросила:
— Не возражаете?
Он поднялся и подошёл к своему письменному столу с улыбкой, готовый начать новую работу…
34
В течение недели Юсуф Джамиль приходил в редакцию журнала не чаще чем на день-два, так как его деятельность была в основном сосредоточена на рекламных объявлениях и подписке. Ибрахим Ризк также не засиживался в секретариате больше часа, после чего отправлялся в редакции других журналов, в которых работал. Так что основную массу времени Ахмад и Сусан оставались наедине вдвоём. Однажды пришёл начальник типографии взять какой-то экземпляр, и Ахмад изумился, услышав, что она зовёт его «отец»! После этого ему стало известно о том, что существует родственная связь между мастером Адли Каримом и начальником типографии. Это стало волнительной неожиданностью для него. Но ещё более его поразила прилежность Сусан в том, что касалось работы: она была осью и центром деловой активности всей редакционной коллегии, хотя и работала больше, чем требовалось от неё. Редактировала журнал, непрерывно что-то писала и читала, и казалась очень серьёзной и умной. Ахмад сразу же почувствовал силу её личности, так что ему даже стало казаться временами — несмотря на её привлекательные чёрные глаза и мягкую женственную фигуру, — что перед ним волевой мужчина с сильной внутренней дисциплиной. Увлёкшись её энергичностью, он и сам отдался работе со старательностью, не ведавшей уныния или усталости. Он взялся за перевод избранных выдержек мировых журналов по культуре, а также некоторых важных статей. Однажды он сказал ей:
— Цензоры выжидательно смотрят на нас…
Тоном, указывавшим на презрение и раздражение, она ответила:
— Вы ещё ничего не видели. Наш журнал считают «подозрительным» в высших правящих кругах!.. И это делает ему честь!..
Ахмад с улыбкой отреагировал:
— Вы, конечно, помните те передовицы, которые писал господин Адли Карим до войны?
— Наш журнал однажды закрывали ещё в эпоху правления Али Махира из-за статьи в память о революции Аль-Ораби, в которой мастер обвинил хедива Тауфика в предательстве.
Однажды во время какого-то разговора она спросила его:
— Почему вы выбрали журналистику?
Он немного подумал над тем, насколько можно обнажить свою душу перед этой девушкой, у которой был собственный стиль по сравнению с другими девушками, которых он знал.
— Я поступил в университет не для того, чтобы стать государственным служащим. У меня есть идеи, которые я хотел бы выразить и опубликовать, и самым подходящим способом для этого является журналистика…
С интересом, который восхитил его до глубины души, она сказала:
— А я не учились в университете, точнее, у меня не было такой возможности, — его порадовала её откровенность, что уже свидетельствовало о том, насколько она отличалась от других девушек… — Я закончила школу господина Адли Карима, которая не менее престижна, чем университет. Я училась у него, пока не получила диплом бакалавра, и должна вам прямо заявить, что вы дали превосходное определение журналистике, или той её разновидности, которой мы занимаемся, хотя вы выражаете свои мысли — до сих пор — через других людей. Я имею в виду ваши переводы. Разве вы не задумывались о том, чтобы выбрать что-то подходящее вам в жанре писательского труда?
Юноша ненадолго задумался, словно не поняв, что она имеет в виду, а затем ответил:
— Что вы имеете в виду?
— Эссе, поэзия, рассказы, пьесы.
— Не знаю. Статьи и эссе — первое, что приходит мне на ум…
Она многозначительным тоном заявила:
— Да, но в нынешней политической ситуации это непростая задача. Поэтому либералы вынуждены выражать свои мнения через подпольные издания. А статья — это откровенный и прямой способ для этого, потому и весьма опасный, особенно когда мы находимся под прицелом стольких глаз сразу. Зато рассказ является изощрённым произведением, которое невозможно ограничить рамками. Это хитроумное искусство стало распространённой формой, которая в скором времени завоюет лидерство в мире литературы. Разве вы не замечаете, что нет ни одного видного деятеля в литературе, который бы не пытался доказать своё существование в этом жанре хотя бы одним произведением?
— Да, я читал многие произведения. Вы знакомы с рассказами мастера Рияда Калдаса, который пишет для журнала «Аль-Фикр»?
— Он один из многих, и не самый лучший!
— Возможно. Моё внимание обратил на него дядя, мастер Камаль Абд Аль-Джавад, который пишет для того же самого журнала…
Она улыбнулась:
— Он ваш дядя? Я много раз читала его, но…
— ?
— Извините, но он один из тех писателей, которые блуждают в дебрях метафизики!
Он в волнении спросил:
— Он вам не нравится?
— Нравится или нет — к делу не относится. Он много пишет о древних понятиях: о духе…, абсолюте…, теории познания. Всё это прекрасно, но за исключением интеллектуального удовольствия и умственного обогащения это никуда не ведёт. Писательский труд должен быть инструментом, служащим для чётко поставленной цели, а конечной его целью является развитие этого мира, восхождение человека вверх по лестнице прогресса и освобождения. Человечество ведёт непрерывную борьбу,
