скрипку с гвоздя. Он нащупал рукой струны, потрогал пальцами смычок.
— Я возьму ее, Коля! — сказал Вовка.
— Может, ты сейчас устроишь концерт для фашистов? — обозлился я, потому что вечно Вовке приходят в голову сивые идеи.
— Зачем ты так! — с укоризной произнес Вовка. — Вернемся к себе, я поиграю. Пальцы исстрадались.
— Конечно, возьмем, — услышал я голос Уткина. — На свадьбе играть будет. У меня веревочка есть. Смычок привяжем к скрипке — и через плечо. Хотите, я понесу?
«Фашисты в двух шагах, а ему скрипка нужна», — подумал я и, выругавшись про себя, отошел к окну.
На той стороне по прежнему стояли грузовики. А время бежало. Оставался один час сорок пять минут до рассвета.
Мы начали спускаться по лестнице. Вовка впереди. В руках у него автомат, за спиной скрипка… Мы дошли до нижнего этажа.
— Через двор попробуем, — шепнул я.
— Оставайтесь здесь, — сказал Вовка. — Я пойду первым.
Никто не возразил Вовке. Он старший. Вовка вышел во двор. Двор невелик. Но сколько всего навалено здесь — битый кирпич, доски, дворцы шкафов, рамы.
Вовка шагал, и под его сапогами громко хрустел битый кирпич.
Одна секунда, вторая. Вовка на середине двора.
— Вер ист хир?[7] — вдруг послышалось из темноты.
У меня подкосились ноги, сердце упало куда-то в пятки. «Кончено!» Я нащупал указательным пальцем курок автомата.
— Дас зинд вир[8], — спокойно ответил по-немецки Вовка, продолжая шагать по битому кирпичу. Шаг его был уверенный и ровный.
Первая секунда тянулась долго, как час. Вторая показалась короче. Я ждал выстрела, крика, взрыва… Неожиданно звякнула пряжка ремня. Немец натянул штаны и отправился на улицу к своим.
Вовка перешел двор, а мы еще некоторое время стояли в оцепенении, страшась двинуться с места. Наконец через двор пошел Уткин, а за ним мы с Поповым.
— Хлестко ты ему ответил, — сказал Попов. — Откуда по-немецки знаешь?
— В школе учили! Николай тоже знает.
Опять мы переползали улицы, пересекали дворы и переулки. Мы шли все быстрее, нас подгоняло время. Вовка шел впереди.
Я пытался представить себя на Вовкином месте, там, во дворе, перед немцем. Ну конечно, я знаю, как по-немецки сказать «свои». Но смог ли бы я произнести это, как Вовка, спокойно, без фальши, и продолжать уверенно идти? Майор Соколов не зря назначил Вовку главным!
Напрасно я обижался: у Вовки хладнокровия больше, а без него в разведке нельзя!
Мы уже добрались до Ботанического сада. Сухие листья снова захрустели под ногами. Отсюда до нашей спасительной трубы рукой подать. Мы залезем в нее — и поминай как звали. Я вдруг представил, как я качусь вниз по трубе. Это, должно быть, очень похоже на ледяную горку, которую каждую зиму делают у нас во дворе…
Я представил, с какой радостью встретит нас командир пехотного полка. Он нальет всем горячего, крепкого чаю. Мы ему расскажем о фрицах…
Над нашими головами вдруг послышался хлопок осветительной ракеты. Яркий свет ударил в глаза и на мгновение ослепил нас.
Когда глаза привыкли к яркому свету, мы увидели шагах в десяти от нас немецкого офицера. Наверное, он не ожидал встречи с нами. На его бледном лице глаза большие, круглые, выпученные от страха.
Я дернул Вовку за рукав, и мы побежали в тень деревьев. Офицер выстрелил, и пуля просвистела возле моего плеча. Раздался второй выстрел, и Вовка повалился на куст.
Упругая очередь автомата Попова прозвучала рядом с нами. Офицер что-то крикнул и упал.
Мы с Уткиным подхватили Вовку под руки и побежали.
— Здесь немецкая часть расположилась. В самое пекло угодили, — шепнул Попов.
Мы не знали, куда бежим, — лишь бы подальше от тревожных голосов, которые слышались там, где остался убитый немецкий офицер.
Ракета погасла, и стало темно, как в могиле. Нельзя было различить даже стволы деревьев. Мы двигались на ощупь и вскоре уткнулись в высокую металлическую ограду, которая окружала со всех сторон Ботанический сад.
Вдалеке послышался собачий лай. Одна собака лаяла хрипло и протяжно, другая звонко, с задором. До слуха доносилось:
— Форвертс! Форвертс!
Я метнулся вдоль ограды вправо — она уходила все дальше. Побежал влево — там тоже не было видно ее конца.
Попов поднял Вовку на плечи, и тот перелез через ограду. Уткин помог ему спуститься с другой стороны. Вовка сидел на асфальте как-то странно, обхватив себя руками.
— В спину пуля попала, — сказал Вовка чуть слышно.
— Перевяжем.
Вовка отрицательно покачал головой.
— Возьми скрипку, Уткин, — попросил Вовка.
Уткин быстро перекинул скрипку через плечо.
Лай приближался.
Мы перешли улицу, миновали какой-то двор, и снова улица. Теперь город был для нас чужим и незнакомым. Мы сбились с проторенного пути. Вовку мы держали под руки. Он становился все тяжелее.
На минуту смолкли собаки. Это они ищут выход из сада. Через ограду собак не перекинешь. Может, на наше счастье, выход далеко? Только бы добраться до трубы… «Вова, напрягись!»
Снова залаяли собаки: одна с задором, другая хрипло и протяжно.
Две недели назад самые храбрые ребята из армейской разведки наскочили на гитлеровцев. Те гнались за ними с собаками и, наконец, спустили собак с поводка. В темноте трудно стрелять в собак, они рвут одежду, тело… Пока разведчики расправлялись с собаками, подоспели фашисты…
В небе опять хлопнула осветительная ракета, за ней другая. Они повисли над головой. Я увидел на спине Вовки большое кровавое пятно.
С каждой минутой Вовка задыхался все больше. В горле у него что-то хрипело и булькало. Он сделал еще несколько шагов и повис на наших руках. Мы волоком тащили его через улицу. Секундная остановка и опять вперед, в проем разрушенной стены.
— Не могу! — едва слышно выговорил Вовка. — Бросьте меня.
— Сошел с ума! — крикнул я.
Вовка набрался сил и сделал два шага и снова обвис на наших руках.
Немецкая погоня при свете ракет двигалась быстрее. Лай приближался. Фашисты орали, и этот крик бил как хлыст.
— Товарищ лейтенант, разрешите, я его на горб возьму? — попросил Попов.
Вовка с трудом влез на спину Попова и обхватил его шею руками.
Мы с Уткиным идем впереди. Попов пытается не отставать от нас. Иногда он бежит.
С нашей стороны ударили минометы и пулеметы. Наши поняли. Паши хотят помочь. Передовая рядом, близко. Может быть, пятьсот метров, может, четыреста. Видны очертания котельной…
— Хальт! — взвизгнул противный голос, и автоматная очередь выбила около моих ног дробь по асфальту.
Не целясь, я нажал на спуск. Я видел, как немец, не отпуская автомата от живота, подался вперед, будто хотел
