на её состоянии в этот период. Если подробно анализировать основные усилия и Н.Ф. Ватутина, и К.К. Рокоссовского в мае-июне, то они были направлены на совершенствование оборонительных рубежей и обучение личного состава по их эффективному использованию. Для этого имелись серьёзные объективные причины. Например, как свидетельствуют акты проверок комиссиями Генштаба, проведённые в первой половине мая, на главной армейской полосе войск Воронежского фронта почти все работы первой и второй очереди были выполнены. Что же касается второй и третьей полосы, то здесь были выявлены существенные, но не критичные недоработки в инженерном оборудовании позиций (слабое минирование межполосья[290], неглубокие траншеи, плохая маскировка и т. д.), которые уже к началу июня в определенной мере были устранены. Так, до 5 мая 6-й гв. А удалось выставить лишь 17 % ПТМ из 90 000 и 16 % ППМ из 64 000, которые были установлены к 5 июля. В 7-й гв. А данные показатели даже на 16 мая тоже были крайне низкими, хотя и выше, чем у 6-й гв. А: по ПТМ примерно 22,4 % из 65 000, по ППМ 16,9 % из 84 000[291]. А к 5 июня положение резко изменилось: 6-я гв. А выполнила план по ПТМ на 50 %, по ППМ на 62,5 %, 7-я гв. А – соответственно на 46,2 и на 35,7 %.
Следует подчеркнуть, что незначительное количество мин, выставленных в мае, не свидетельствовало о том, что танкоопасные направления на рубежах Центрального и Воронежского фронтов были открыты для германской бронетехники. К 5 мая планы минирования местности перед главной армейской полосой и в её системе был выполнены. Проблемы с минированием оставались в межполосье, а также во второй и третьей полосах. Причины этого крылись, во-первых, в распутице, осложнявшей работу транспорта и минёров, во-вторых, в отсутствии необходимого количества минно-взрывных средств. С конца апреля поставки мин шли из центра с опозданием, и командование фронтом активно изыскивало внутренние резервы, главным образом, ставка делалась на трофеи – немецкие снаряды и мины. Однако и здесь возникало немало трудностей, в том числе нередко и в силу субъективных факторов. Из приказа начальника инженерных войск РККА генерал-лейтенанта М. Воробьева № 49 от 18 июня 1943 г.: «23 мая в районе Воронежа взорвался временный склад противотанковых мин Воронежского фронта. На складе было сосредоточено 2700 ПТМ, которые вывозили представители Воронежского фронта… Немецкие Т-35 транспортировались без взрывателя с незакрытыми отверстиями в крышках и помещенными внутрь капсюлями-детонаторами. Взрыв произошёл от неосторожного обращения с минами при разгрузке. Работавший состав не был проинструктирован, не знал минно-подрывного техники и мер предосторожности при обращении с ней. Командный состав не организовал работу и не руководил ею. Взрывом уничтожено 2700 мин, 2 автомашины, погибли 7 военнослужащих, 15–20 гражданских лиц, находившихся в районе склада, так как место для склада было выбрано в непосредственной близости от шоссе с интенсивным движением»[292]. И тем не менее к началу лета готовность системы обороны обоих фронтов находилась в пределах 70 %.
Для «чистоты эксперимента» было бы неплохо сравнить и другие показатели, например наличие у советских войск боеприпасов, ГСМ и т. д. Это задача для будущего исследования. Но и приведённые выше данные, если их рассматривать в комплексе, позволяют с уверенностью утверждать, что после 1 июня 1943 г. дальнейшее оттягивание начала «Цитадели» для Красной Армии не имело принципиального значения, как в прочем уже и в начале мая. Обе немецкие ударные группировки у основания Курской дуги были не в силах не только превзойти Центральный и Воронежский фронты по численности, что, повторюсь, согласно теории военного искусства является необходимым условием для успеха наступления, но даже приблизиться к численности их живой силы, бронетехники и артиллерии. А ведь в тылу, за войсками Рокоссовского и Ватутина, уже в мае были развёрнуты крупные резервы Ставки ВГК, объединённые в Степной военный округ.
Поэтому ни при каких условиях Германия на победу под Курском не могла рассчитывать ни в мае, ни в июне, а послевоенные утверждения немецких военачальников и их сторонников о возможности успеха операции «Цитадель», если бы удар был нанесён в начале лета 1943 г., лишь хорошая мина при плохой игре. Доводы в пользу этой точки зрения, встречающиеся в западной исторической литературе, в том числе и те, что приводит фельдмаршал Э. фон Манштейн, при детальном анализе документальных источников не подтверждаются. Да и сам фельдмаршал признал, что командование вермахта ошибалось в вопросе оценки уровня боеспособности советских войск под Курском, и после войны давал высокую оценку работе, которую провело военно-политическое руководство СССР в преддверии летних боев 1943 г., в том числе и операции «Цитадель». В своих мемуарах он писал: «Мы, конечно, не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявила в этом деле, а также в развёртывании своей военной промышленности. Мы встретили поистине гидру, у которой на месте одной отрубленной головы вырастали две новые»[293].
В.Н. Замулин. Была ли допущена ошибка при планировании обороны Воронежского фронта в ходе подготовки к Курской битве?
Одна из ключевых проблем истории Курской битвы, по которым отечественным исследователям пока не удалось прийти к единому мнению: «Почему несмотря на то, что Москва знала о планах Берлина срезать Курскую дугу, в июле 1943 г. на её северном выступе войска вермахта углубились в оборону на 12–15 км, а на южном – до 35 км, в результате чего создалась угроза распыления стратегических резервов?» В частных беседах и даже на официальных встречах общественности с генералами-ветеранами войны этот вопрос не раз поднимался уже со второй половины 1950-х годов, но в открытой печати впервые был упомянут лишь в 1966 г. в книге «Великая Отечественная война 1941–1945. Краткая история»: «Чем объясняется, что имея к началу оборонительного сражения численное превосходство над врагом как в людях, так и в технике, Воронежский фронт не смог наличными силами измотать и обескровить ударную группировку противника и остановить её наступление без привлечения новых сил? В отличие от Центрального, командование Воронежским фронтом не сумело точно определить, на каком направлении противник будет наносить главный удар. Оно рассредоточило усилия в полосе шириной 164 км, не массировало силы и средства на направлении главного удара врага»[294].
С такой оценкой не согласился непосредственный участник тех событий, бывший заместитель Верховного главнокомандующего Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. В своей статье, опубликованной в «Военно-историческом журнале» № 9 за 1967 г., он достаточно взвешенно и вполне объективно оценил результаты боевой работы Воронежского фронта на первом этапе Курской битвы и отмёл утверждения, будто бы его командующий генерал армии Н.Ф. Ватутин