Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Действительно, я не бог, но я более могуществен, чем ты думаешь. Я пришел предупредить тебя, что у тебя нет времени для слез. Надо бежать, и как можно скорее. Тебе угрожает опасность, зло большое придет от женщины…
Фьора выпрямилась и посмотрела ему в глаза:
— Если тебе все известно, то ты, должно быть, смог бы помешать этой женщине нанести мне вред? Но разве она это уже не сделала? Я уверена, что это она приказала совершить убийство…
— Я не могу воспрепятствовать тому, что уже происходит.
К тому же я здесь чужой. Этому городу свойственно непостоянство. Завтра ты можешь иметь столько же врагов, сколько сегодня у тебя друзей. Поэтому уезжай подальше отсюда! Хотя бы для того, чтобы иметь время все обдумать…
— Мы должны отбыть в полдень, — сказала Леонарда.
— Я решила не уезжать без моего отца, — ответила Фьора, едва сдерживая слезы. — Извините меня за это, милая Леонарда. Я искала вас, чтобы сообщить вам о моем решении… но вдруг случилось это несчастье. Теперь же не может идти и речи об отъезде. Ты сказал, что этот город может ополчиться против меня? Возможно… Но так обязательно случится, если я уеду отсюда, оставив тело моего отца среди чужих людей. Я хочу отдать ему последний долг любящей дочери… И еще я хочу отомстить за него!
— Но если с тобой случится несчастье, как ты сможешь осуществить свой план мести? — заметил Деметриос. — Уезжай отсюда!
— Нет. Я хочу остаться. Потом, когда мой отец будет мирно покоиться в земле, я, конечно, уеду… Я должна восстановить справедливость, но у меня есть еще и другие обязанности!
Ее прервал приход старого Ринальдо, который сообщил, что прибыл гонфалоньер.
Вскоре в комнату вошел невысокий коренастый мужчина лет шестидесяти — Чезаре Петруччи. Он с нарочитой важностью носил свое ярко-красное одеяние — свидетельство занимаемого им положения. Чезаре происходил из старинного сиенского рода и преуспел в жизни благодаря железной воле и полному отсутствию в его характере таких черт, как мягкость и доброжелательность.
В результате он возглавил Сеньорию и держал в страхе остальных «сеньоров». Они все были в его руках. Это началось с одного заседания. Решался достаточно спорный вопрос. Чтобы добиться нужного ему результата голосования, Петруччи приказал принести ему ключи от зала, сел на них и заявил, что никого не выпустит, пока не добьется нужного ему решения. Он пошел навстречу собравшимся лишь в одном: кормил их до тех пор, пока все сомнения не исчезли…
Фьора знала, что гонфалоньер не любил ее отца из-за его богатства, однако не решался выдвинуть против него сколько-нибудь значительные обвинения, хотя был бы счастлив уличить Бельтрами в каких-либо проступках. Со своей стороны, Франческо питал чувство презрения к гонфалоньеру и не считался с его мнением. Фьора не ждала от Петруччи ни сострадания, ни какой бы то ни было реальной помощи.
Чезаре Петруччи вошел в сопровождении стражников, одетых в зеленые мундиры. Зеленый был официальным цветом Сеньории. Фьора склонилась перед гонфалоньером, как это было положено, ожидая, пока он заговорит. Петруччи, в свою очередь, склонил голову перед покойным и приблизился к изголовью, чтобы разглядеть его получше.
— Убийца известен? — важно спросил он.
— Нет, сиятельный сеньор, — ответила Фьора. — Все в этом доме возлагают надежды на правосудие Флоренции, которое ты олицетворяешь!
— Можешь быть уверена, что мы сделаем все, чтобы правосудие восторжествовало. Твой достопочтенный отец, которого всевышний призвал к себе, имел врагов?
— Какой богатый человек их не имеет? Однако мы не можем себе представить, чтобы нашелся подлец, способный нанести смертельный удар — да еще в спину — человеку, который всю жизнь делал только добро, человеку…
Ее голос задрожал… Эта официальная комедия, в которой она была вынуждена участвовать, становилась невыносимой, но избежать ее было невозможно: сеньор Петруччи теперь ревностно следил за скрупулезным следованием всем правилам.
К счастью, поскольку его ничуть не трогало горе Фьоры, его внимание было отвлечено Деметриосом Ласкарисом, бесстрастно наблюдавшим за ним с высоты своего роста.
— Что ты здесь делаешь? — резко повернувшись к греку и неприязненно разглядывая его, спросил гонфалоньер. — Ты из этой семьи? Или близкий друг покойного?
— Ни то, ни другое, и ты это прекрасно знаешь, сеньор, — ответил врач спокойным, ровным голосом, но с некоторой издевкой. — Я пришел сюда вместе с возмущенной толпой, рев которой слышен и сейчас.
Действительно, по доносившимся звукам можно было понять, что люди все еще стоят перед дворцом Бельтрами.
— Так случилось, что я был на Новом рынке, когда убили мессира Бельтрами. Я хотел ему оказать помощь, но все напрасно, он умер сразу. Наконец…
— Ты ценный свидетель, — оборвал его Петруччи. — Может быть, нам заслушать твои показания?
— Я не смогу сообщить больше, чем все остальные, присутствовавшие при убийстве… Наконец, хотел я сказать, мне представляется, что монсеньору Лоренцо будет приятно знать, что один из его друзей находится рядом с той, которую содеянное преступление превратило в сироту. Ее глубокое горе вызывает уважение, и я хочу ее поддержать. Донна Фьора сейчас больше нуждается в друзьях, чем в чиновниках.
При таком напоминании о правилах приличия Чезаре Петруччи стал таким же красным, как его костюм. Он невнятно пробормотал несколько сочувственных слов и ретировался, преисполненный чувства собственного достоинства. Его тяжелые шаги, как бы напоминавшие о строгости закона, долго раздавались в галерее, затем наконец стихли. Тогда Фьора, которой хотелось побыть одной, повернулась к Ласкарису.
— Благодарю тебя, — сказала она искренно. — Я не знаю, почему ты уделяешь мне столько внимания, но я признательна тебе за это… Как и за те слова, которые ты сказал этому чванливому сеньору…
— Ты по-прежнему не хочешь последовать моему совету?
— Не могу и не хочу… Пусть со мной случится то, что угодно господу…
— Мне давно известно, что нельзя идти против своей судьбы и что еще труднее удержать человека, скатывающегося по избранной им наклонной плоскости. Что же до той женщины…
Помни хотя бы то, что я тебе сказал: позови меня, когда ты не будешь знать, как тебе поступить…
Грек поклонился и исчез, словно тень, оставив Фьору в полной растерянности. Она не знала, что и думать… Этот человек, казалось, имел дар предвидения, но он не мог определить, когда именно что-то должно произойти. Кроме того, молодая женщина никак не могла понять, какую цель он преследует-, оказывая ей, одной из многочисленных юных флорентиек, такое внимание. Наконец, у нее не было оснований полностью доверять этому странному
- Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Во власти теней - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Короли и королевы. Трагедии любви - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Новобрачная - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Констанция. Книга третья - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Рено, или Проклятие - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Золотая химера Борджиа - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Ожерелье Монтессумы - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Талисман Карла Смелого - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы
- Любовь, только любовь - Жюльетта Бенцони - Исторические любовные романы