Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будто по иронии судьбы, после разговора я отправился в пансион Ассоциации христианской молодежи. В самом деле, хорошо бы самому разобраться, что вообще входит в понятие «еврей»? В Сохо я проглотил некошерную котлету из конины, а потом зашел выпить в таверну «Фицрой». Там, в клубах табачного дыма, среди гомосексуалистов и окололитературной богемы, я увидел Беатрикс Джонс, одетую элегантно, насколько позволяло военное время. Она потягивала пиво в компании человека в американской военной форме. Вначале я принял его за ее брата Дэна, но, присмотревшись, понял, что это не Дэн, у того нос поменьше и кожа светлее. Он представился: Ирвин Рот. Уже после нескольких минут общения я понял, что этот нью-йоркский еврей гораздо умнее и образованнее Дэна, с которым я его спутал. Мечтая написать роман о войне от лица простого солдата, он отказался от военной карьеры и, даже окончив Колумбийский университет, предпочел остаться рядовым. Недостатка в деньгах он не испытывал – его отец был совладельцем известной биржевой компании. Об этом Беатрикс рассказала мне позднее. Я не понимал, как можно написать роман о войне, когда весь армейский опыт человека ограничивается пребыванием в американских и английских учебных лагерях да плаванием на «Куин Мэри» с одного материка на другой.
– Давайте выпьем, – предложил Ирвин и сообщил, что на будущей неделе его подразделение отправляют в Германию для участия в окончательном освобождении Европы.
Каково же было мое удивление, когда я понял, что отношение Беатрикс к этому американскому солдату, еврею в придачу, свидетельствует о коренном перевороте в ее сексуальной жизни. Равнодушная к чувствам мужчин, следовавшая всегда лишь своим желаниям, Беатрикс наконец влюбилась, и это бросалось в глаза. Она не отрывала взгляда от его лица, пытаясь предугадать малейшее желание в его взгляде, она сияла, когда проходившие мимо пьяницы грубо толкали ее, так что она невольно прижималась к нему. Извинившись, она вдруг взяла его за руку, якобы для того, чтобы узнать, который час, – ее часы остановились, – хотя я-то видел: теперь она часов не наблюдала, ей нужно было ощутить пульс страсти. Я отказывался верить своим глазам. Парень так себе, ничего особенного: гибкий, но не мускулистый, очень волосатый, далеко не красавец. Что ее привлекало – тело, запах, жесты? И тут я подумал о Редже и моей сестре Ципе, о супружеской неверности которой я тогда еще не знал. Почему эту русско-валлийскую семью так тянет к семитам? А если уж тянет к семитам, то почему к нему, а не ко мне? Я тоже смуглый еврей, но гораздо привлекательнее, чем рядовой Рот из Нью-Йорка. Может, я не столь экзотичен. От женщин часто слышишь: «Он не в моем вкусе». Значит ли это, что в нем нет того уникального сочетания флюидов, благодаря которому он становится для нее одним-единственным?
Когда-то я читал комментарий к Деяниям апостолов (не помню зачем, возможно, из любопытства, чтоб узнать, как иудей может превратиться в христианина), где говорится, что Бог выбрал Савла, позже ставшего Павлом, потому, что нуждался в его разрушительной энергии. Вера этого человека осталась непоколебимой – просто он безоговорочно принял набор иных теологических догм. Наверно, преображение Беатрикс было того же рода. Сексуальная энергия осталась прежней, только стимул для ее освобождения стал другим. Гром грянул внезапно, почти как на пути Павла в Дамаск. Раньше Беатрикс сама отдавала приказы, которые с готовностью исполнялись ее любовниками, – так ей было удобней. Но женской природе свойственно подчиняться, хотя порой женщине необходимо приложить большие усилия, чтоб заставить сексуального партнера подчинить ее себе. Мне на самом деле не следовало удивляться такой внезапной смене ролей. Главное для Беатрикс – получить сексуальное удовлетворение. Сейчас она заявляла всему миру, в том числе и окружавшим ее пьяницам, что она счастлива. А я был шокирован, потому что видел ее такой впервые в жизни.
Мне вспомнился мой сон в Олдершоте: январь, спальня без кровати и превращение гордой, холодной девушки в трепетную рабыню. Может быть, во сне я играл роль мужчины, которого ей еще предстояло встретить? Они не сразу сообразили, о чем речь, когда я спросил, давно ли они знакомы. Ответил рядовой Рот
– Около двух недель, верно, Бити? – Для нас она всегда была Трикс. – А может быть, и дольше. Странно, что вы спросили об этом. Знаете, со мной уже случалось что-то похожее. Остановился я как-то на одном постоялом дворе в Глостере, и вдруг входит парень, смотрю на него и понимаю, что мы где-то уже встречались. И он тоже уверен в этом. Мы попытались выяснить, где же мы могли друг друга видеть раньше. Он британец, никогда не был в Штатах, а я впервые попал в Европу с тех пор, как был младенцем. Я подумал, что, возможно, спутал его с каким-то британским киноактером. Я не очень-то верю в переселение душ, но, видимо, нечто подобное существует. Возможно, мы, американцы, сильнее приросли к лону Европы, чем думаем. Помните «океан, где каждый находит свое отраженье»? Эндрю Марвелл. Или если не отраженье, то другую свою половинку.
Начитан, ничего не скажешь. Беатрикс ловила каждое его слово, и ее не смущал резкий нью-йоркский выговор.
Таверна уже закрывалась, американцу надо было поймать такси до Ханслоу. Он готов был платить втридорога, чтоб довезти Беатрикс до дома. Как рядовой он не имел права ночевать вне казармы, поэтому остаться у нее не мог. Зато мне эта весть принесла некоторое облегчение, сравнимое с отрыжкой после пинты дурного пива. Прирос к лону Европы – страшно подумать, не иначе как и к ее лону тоже. При мысли о прежней гордой повелительнице мне стало жаль Беатрикс. Рыбка попалась в сети. Любил ли я ее? Наверно, любил, прощая то, что вряд ли бы простил любой другой женщине. Настало время с облегчением послать любовь подальше. Хотя лучше не зарекаться. Я вернулся к себе в гостиницу.
Если бы у рядового Рота и была увольнительная на всю ночь, ему все равно не светило провести ее с Беатрикс. Придя домой, Беатрикс, еще вся во власти прощальных поцелуев – пока счетчик такси нетерпеливо отсчитывал секунды, – с изумлением обнаружила там голого Реджа, который, завернувшись в одеяло, стоял у газовой конфорки и хлестал водку.
– Чтоб согреться, – сразу объяснил брат, глядя на сестру мутными глазами. – Твоя домохозяйка… апчхи… пожалела меня, дала ключ, прости, что помешал… апчхи!
Мокрый мундир, сапоги и нижнее белье сушились тут же.
– Господи боже мой, опять ты, – только и смогла вымолвить Беатрикс.
Редж, чихая и кашляя, рассказал ей, что его, как неблагонадежного, в два счета выпроводили из лагеря, к огорчению и даже возмущению русских, и хотели под конвоем отправить обратно в Гибралтар. Испугались, как бы он, зная, что репатриированных русских собираются арестовать или даже расстрелять, не устроил мятеж. Беатрикс села на смятые простыни и осторожно спросила:
– Откуда тебе это известно?
Ему не терпелось рассказать о своем побеге, но он ответил:
– Господи, да это же яснее ясного. Чертов СМЕРШ прочесывает округу, отлавливая беглых. То в лесу, то у пивной кого-то прикончат – жалеют, что не могут порешить весь лагерь вместе с британской охраной. В моем лагере те, кто пограмотнее, абсолютно всё понимали и открыто об этом говорили. Им свои же так прямо и объяснили: попал в плен – значит, изменил Родине. В лучшем случае отправят в Сибирь, а то и расстреляют. Уверен, в твоем, чтоб его, Министерстве иностранных дел прекрасно об этом осведомлены.
– Действительно, кое-что нам известно, но не все. Мы получаем рапорты. Но нас это не касается. За советских граждан мы ответственности не несем.
– Даже… апчхи… на британской территории?
– Ялта.
– Опять это проклятое слово! Всюду только и слышно: Ялта, Ялта. О, господи, как же мне паршиво. Пришлось искупаться в Бристольском заливе. Несколько лет в воду не входил, а тут не помню, сколько пробарахтался в мазуте и дерьме.
– Рассказывай, я слушаю.
– Пришлось сесть на корабль, выхода не было. Заперли меня в каюте с канониром. Вечно ко мне канониров приставляют, точно я пушка какая. Ни слова из него не вытянешь – будто сам Господь Бог, а не конвоир. Корабль отплывал в полночь. Рядовых отправили спать в гамаках, а мне, как и другим офицерам, разрешили прогуляться по палубе. Как только я увидел, что лоцманский катер уже отчаливает, сиганул с нижней палубы за борт. Ну эти, на катере, вытащили меня, когда заметили человека за бортом, но не знали, что делать дальше. Сначала хотели обратно на корабль посадить, потом решили, что на берегу разберутся, им-то какое дело. В конце концов, они просто подобрали утопающего, и это правда, пошел бы ко дну, как пить дать: ногу свело, вода ледяная. Дали мне немного обсохнуть у огня в лоцманской будке. Ты только взгляни на мундир – весь в мазуте и говне. Апчхи, апчхи! Вот еще наказание! Поймал я попутку из Бристоля в Илинг, да только шофер, узнав мою историю, высадил меня, не доезжая до Суиндона, побоялся, что его накажут за помощь дезертиру. Никто не хотел меня, такого грязного, брать, пришлось тащиться пешком. Потом одна очень славная девчонка подбросила меня на армейском грузовике до Хаммерсмита. Ну вот и все. Апчхи, черт, апчхи!
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Долгий путь к чаепитию - Энтони Берджес - Современная проза
- Молли - Ненси Джонс - Современная проза
- КНИГА РЫБ ГОУЛДА - РИЧАРД ФЛАНАГАН - Современная проза
- Цена соли - Патриция Хайсмит - Современная проза
- Мистер Ходди - Роальд Даль - Современная проза
- Бабло пожаловать! Или крик на суку - Виталий Вир - Современная проза
- Ароматы кофе - Энтони Капелла - Современная проза
- Стихотворения - Сергей Рафальский - Современная проза
- M/F - Энтони Берджесс - Современная проза