Долина мстительна, а просто «наследник славного рода», но знающий поймёт, и что, дескать, по справедливости мины-тарровки должны носить совсем другое имя, что… что-что?! Патент на мины отозван и выплаты прекращены?! Вот это здорово! Ну, аггелы копчёные, горячими головнями траханные!
Гаор несколькими частыми вздохами выровнял дыхание, огляделся ещё раз и выпрыгнул из машины. И… была не была! — прошёлся по дороге гимнастическим колесом, выплёскивая движением переполнявшую его радость. Седому он вряд ли поможет, но эта сволочь своё получит! Как и было задумано! Молодец Жук, обещал — сделал! А теперь… а теперь подумай, как избавиться от газеты. А… а ни хрена! Довезёт в бардачке до дома, а там на обтирку и в печь. Блокпостов у него по маршруту здесь нет. Летом бы просто заночевал в лесу и сжёг бы её в костре — пожертвовал Огню — усмехнулся Гаор, усаживаясь в кабину и пряча газету в бардачок, а, когда снег уже лёг… никто не поверит, что он в здравом уме ночует под ёлкой у костра, когда аж два посёлка по маршруту. И давай в темпе, сержант, журналюга аггелов, выбьешься из графика — у хозяина гонорар не заржавеет.
Сверяясь с картой и прикидывая, где, на каком перегоне он компенсирует задержку, Гаор постарался выкинуть из головы всё, связанное со статьёй. Дело сделано, и хватит об этом. Спасибо матерям набольшим, Судьбе-Сестре, Жуку и всем из «жёлтого дома» и… и жаль, Седой никогда не узнает, что это было сделано. Но… будь доволен, что и это удалось и ты жив. Мог и спалиться.
Но до посёлка он ехал, улыбаясь, насвистывая и напевая самые озорные и «солёные» песни из своего армейского репертуара. И даже смерзающаяся на дороге ледяная корка не испортила ему настроение.
Поганое время — зима, хоть на фронте, хоть на дороге. Но когда ты сыт, в ватной «теляге» — стёганой армейской куртке, кирзовых крепких сапогах с байковыми портянками, то и пешком не замёрзнешь, а уж в тёплой кабине… и вообще, чему ты радуешься? А вот этому! Тёплой одежде, сытному обеду и предстоящей ночёвке в посёлке, где тебя и за стол посадят, и на постельку уложат, и ночью замёрзнуть не дадут! Какие ещё могут быть радости у раба-водилы? Вот именно! А ничего другого нет, и быть не может.
К въезду в посёлок он почти привёл себя — и голову, и морду — в порядок. И работа есть работа. Заказ большой, по двум накладным, и обе длиннющие, и надо не перепутать, всё выгрузить, проследить, чтобы управляющий с пьяными — до праздника ещё две декады, а чмырь уже хорош, и явно не первый день — покрасневшими глазами ничего не перепутал, и принять бланк заказа, здесь, хорошо, жена управляющего вмешалась.
— Да, госпожа. Всё будет сделано, госпожа.
И даже чаевые обломились. Совсем здорово!
А пока дошёл до отведённой ему старостой под ночлег избы, последние мысли о газете надёжно выветрились.
Аргат
Зима, 1 декада
Круги по воде. Они расходились медленно, но не угасая, а набирая силу и порождая новые.
Мало ли сенсаций печатают газеты?! Многие живут столько же, сколько сам газетный лист. День, ну, три, ну, максимум от силы декаду, а потом забываются, перекрываются новыми, не менее сенсационными статьями. И эта бы статья преспокойно канула бы в болото забвения, если бы… если бы внимания на неё не обратили те, кому она оказалась на руку для решения каких-то своих проблем.
— Вы читали?
— Признаться, нет, а что?
— Интересный казус для цивилиста.
— Вот как?
— И в чём тут проблема?
— Если открытие совершает раб, то кому принадлежит авторство?
— Простите, коллега, что вмешиваюсь, но раб-изобретатель? Вы не путаете?
Поблёскивая очками, Стиг Файрон с явной почтительностью и тщательно скрытой иронией слушает, как его старшие опытные коллеги начинают обсуждать действительно интересную проблему.
— Кервин, классный фитиль!
— Где ты его откопал?
Кервин подмигивает собеседникам и отвечает стандартным названием газетной рубрики.
— В редакцию пришло письмо.
— Не боишься Таррогайна?
— Смотри, если он потребует опровержения и компенсации…
— Ты прогоришь.
— Ну, пусть он сначала докажет клевету, а потом обсудим компенсацию.
— Кервин, на два слова.
Редактор крупного «декадника» отводит его в угол общего зала Клуба Журналистов.
— Ты не против, если мои парни попробуют покопаться в прошлом?
— Чьём?
— Таррогайна, разумеется.
Кервин искренне улыбается.
— Конечно, нет.
Конечно, он не против: здесь куда большие возможности. И чем больше грязи и подлости в прошлом Крайнтира Таррогайна откопают и опубликуют, тем легче будет Стигу. И им всем в борьбе за Гаора. Освободить одного раба невозможно. Ни один закон не предусматривает такой возможности. Значит, надо отменить рабство. Полностью. Дать свободу всем, а значит, и Гаору. Нельзя воскресить убитого, значит, надо покарать убийцу.
— Читали?
— Да. Чудовищно!
— Да, коллеги, я никогда не считал Таррогайна… серьёзным учёным, но что он настолько непорядочен…
— Надо поставить вопрос его членства в Академии.
— Да, разумеется.
— И в Союзе Изобретателей.
— Уже.
— Да, и обязательно послать ему уведомление, что его посещения нашего Клуба нежелательны.
— Во избежание эксцессов.
— Да, молодёжь возмущена.
— Значит, решено. Как он появится, свистим.
— А потом?
— Смотрим по обстановке.
— Вам лишь бы поскандалить.
— Теперь у нас не повод, а причина.
— Ну да, если воры читают лекции, то…
— То деканат к аггелам!
— Но начнём с него. А деканат потом.
— Не учи!
Солидный заставленный книжными шкафами кабинет. В углу кульман со шторкой, прикрывающей незаконченный чертёж от чужих глаз. И солидная неторопливая беседа двух специалистов. Крупного теоретика и крупного журналиста, специализирующегося на проблемах науки.
— Разумеется, я помню Яунтера Крайгона. Мы вместе начинали, ещё в Политехнической Академии. Он и тогда выделялся. Многие считали его по-настоящему талантливым.
Хозяин кабинета говорит не спеша, обдумывая каждую фразу, не из страха, а из стремления к предельной точности.
— Вы сразу поверили, что Таррогайн мог…
— Да! — на мгновение выдержка изменяет хозяину кабинета. — Он бездарен и завистлив. Это соединение неизбежно порождает подлость! Совершённое им… хуже, чем просто плагиат.
— Обокрасть беззащитного?
— Нет, это ещё хуже.
В одной из множества «курилок» Дома-на-Холме ровный шум множества голосов, небрежный, но могущий повлечь весьма серьёзные последствия, трёп соратников и сослуживцев. Здесь, в отличие от кабинетов, всё попросту, без чинов.
— Привет.
— Привет. Чего тебя не видно?
— Да шум поднялся.
— Вот как? — удивился Венн Арм. — С чего вдруг? У тебя ж тихие клиенты.
— А сейчас, — собеседник и сослуживец Венна хохочет, — им как перца в задницы засунули. Такая каша заварилась.
