конец ему! Они его просто так не отпустят.
–Обанкротят?
–Могут кое-что и похуже сделать,– Даниэль понизил голос.– Ты же знаешь, у них тут мафия!
Он посмотрел на Норова и выразительно провел пальцем по горлу. По его виду было понятно, что он очень надеется на то, что благополучно разрешить вопрос с арабами Жерому не удастся.
–Я, собственно, хотел тебя предупредить. Вернее, не столько тебя, сколько твоих друзей… На всякий случай… Они ведь покупают у Жерома Паниссо?
–Да, какое-то шато, точно не помню названия, но, возможно, Паниссо.
–А за сколько, не знаешь?
–Кажется, за два миллиона. Плюс-минус.
–За два миллиона?! – Даниэль схватился за голову.– Паниссо – за два миллиона?! Они что, совсем безмозглые?!
–Может быть, они просто не настолько осведомлены, как ты?
–Но глаза же у них есть! В интернет-то они же могли заглянуть, посмотреть, что они покупают! Там должна быть история замка, была во всяком случае. Жером три года Паниссо продавал, я думал, он никогда не найдет на него покупателя. Замок в плохом состоянии, нужен капитальный ремонт. Летом прошлого года цена до девятисот пятидесяти тысяч упала. Жером даже временно снимал его с продаж, чтобы он глаза не мозолил. Ты что, вообще об этом шато ничего не слышал?
–Я не очень интересуюсь замками.
–О, с ним целая история! Прежний владелец был очень стареньким, к тому же инвалидом. Он в нем не жил, сдавал через местное агентство в качестве жита. А виноградники арендовали местные виноделы,– там ведь еще очень много виноградников, гектаров двадцать, если не больше.
–Да, они что-то говорили на этот счет.
–С этим вином тут тоже одни проблемы. Понимаешь, все местное вино продают две-три крупные парижские фирмы, они-то и диктуют цены виноделам. Виноград собирают сезонные рабочие, португальцы, испанцы, румыны, в общем, те, кто готов работать за гроши. Живут в бараках, прямо рядом с шато. Клиенты, которые шато снимали, понятное дело, были недовольны, зачем им такое соседство? Цену-то за проживание с них драли приличную. И новому владельцу придется с этим со всем разбираться. Короче, Паниссо всегда был проблемным. Когда старичок-инвалид умер, Паниссо достался его племяннику, а у того нет денег, ни на содержание, ни на налог на наследство. Во Франции ведь очень большие налоги на наследство, ты в курсе?
–Сорок процентов, верно?
–Шестьдесят! А где тот возьмет эти шестьдесят процентов? В общем, племянник выставил Паниссо на продажу. И мать Жерома договорилась, чтобы Паниссо продавали эксклюзивно через агентство Жерома. Она же в Париже комиссию по историческому наследию возглавляет, ты в курсе? Говорю тебе, все выгодные контракты Жерома идут через нее! Да. И вот Жером с Паниссо возился – возился, и вдруг – такой подарок! Голубки из России!… Кстати, ты знаешь, что во Франции таких, как твои друзья, очень богатых и беспечных, которых легко обмануть, называют голубки? (Pigeons).
–Слышал,– холодно ответил Норов.– В России иностранцам не дают обидных прозвищ, к ним относятся уважительно. Никто, например, не называет французов «лягушатниками», только англичане да немцы.
–Да я тоже отношусь уважительно, – принялся оправдываться Даниэль.– Просто некоторые люди…
–Кстати, Жером заплатил за моих друзей? – перебил Норов.– Я имею в виду, за сегодняшний обед? Он ведь, помнится, обещал тебе вчера.
–Нет, конечно! – фыркнул Даниэль.– Он никогда не держит своих обещаний.
–Я заплачу.
Даниэль смутился.
–Не надо, Поль, все в порядке! Они же сделали дорогой подарок Мелиссе!
–Мелиссе, а не тебе. Они, может быть, и не такие ушлые, как твои друзья, но не жадные.
Даниэль был пристыжен.
–Поль, ну что ты обижаешься? – начал он.– Я же не хотел…
–Сколько?
–Нет-нет, даже не думай! Клотильде не понравится, если она узнает, что я взял с тебя деньги.
–Мы ей не скажем. Сотни хватит?
Норов положил на прилавок банкноту.
–Это много, Поль! Хватит и семидесяти.
Даниэль полез в карман за сдачей.
–Не надо,– остановил его Норов.– При случае, угостишь чашкой кофе.
–Угощу обедом! – пообещал Даниэль.
–Ты становишься мотом, – усмехнулся Норов.– «Голубком», а?
–Ничего подобного! Я просто честно веду бизнес… в отличие от Жерома.
Глава восьмая
-Не устала? – спросил Норов Анну на обратной дороге.
–Совсем нет. Чудесный день: так много новых впечатлений! Мелисса очень привязана к отцу, ты заметил? То и дело к нему подбегала. Жалко девочку, – должно быть, она сильно по нему скучает.
–Он тоже очень тоскует по ней,– отозвался Норов.– Мечтает со временем забрать к себе,– у него порой это прорывается в разговоре. Написал для нее несколько музыкальных пьес. Одна – действительно хороша, как-нибудь попросим, он исполнит на пианино.
–Интересно, когда ей будет четырнадцать лет, она останется с матерью или выберет его?
–До четырнадцати лет она еще успеет измениться. Возможно, он и сам, когда придет время, не решится предложить ей такой выбор. Он ведь понимает, что не сможет обеспечить тот уровень жизни, к которому она привыкла.
–Лиз сегодня была очень скована, будто не в своей тарелке. Почему? Стеснялась? Компания была не ее уровня?
–Ну что ты. Французы такими мелочами не стесняются, они очень самонадеянны. Любой клошар готов хоть завтра отправиться на прием в президентский дворец, прямо в своих лохмотьях. Мне кажется, Лиз побаивается Клотильду. К тому же они с Жаном-Франсуа должны Клотильде за дом.
–Она ее не любит, это точно. Вся напрягается, когда с ней разговаривает, у нее даже выражение глаз меняется. Наверное, она завидует ее богатству.
–Французы довольно завистливы, это правда. Как и мы. Может быть, в этой зависти – корень всех революций.
–И евреи завистливы. Лиз ведь – французская еврейка. Кстати, Реми – тоже еврей?
–С чего ты взяла?
–Ну, он же пишет о евреях.
–По-твоему, о евреях пишут только евреи?
–А кому еще это нужно?
Норов улыбнулся.
–Какой утилитарный подход! Нет, не всегда. Во всяком случае, не здесь, не в Европе. Реми – порывистый, горячий, готов всем подряд помогать и в то же время не лишен французского высокомерия.
–Вот как? А я не заметила.
–Под французской вежливостью прячется немало национального высокомерия. Реми мне нравится, хотя его взгляды я не разделяю.
–Это было заметно. Ты наблюдал за ним с симпатией.
–Отец Клотильды дразнит его Дон-Кихотом. Дон-Кихот, между прочим, совсем не такой приятный парень, как принято о нем думать. Не помню, кто из русских писателей говорил об этом.
–Почему неприятный?
–Нетерпим, жаждет исправить человечество, при этом живет в плену собственных фантазий. Сумасшедший идальго, который бросается
