Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько минут Федот уже как ни в чём не бывало возился с самоваром и распаковывал вьюки с дорожными припасами.
По всей форме произвёл Артемий дознание: почему встречный караван не пропустил посланника? Мехмандар — командующий персидским отрядом охраны — оправдывался тем, что встречный караван не мог повернуть назад на отвесной тропе, и Артемий понял, что хорошая взятка открыла путь купцам из встречного каравана. Но он не стал угрожать мехмандару, только перестроил окружение отряда: впереди поставил половину своих вооружённых солдат, а второй половиной замкнул караван. Персидская охрана осталась, таким образом, внутри. Впереди ехал лишь проводник...
Шемахинский хан так и не отдал Волынскому кормовых денег, отговорившись тем, что в деревнях посланник может сам собрать подать. Но как только караван подходил к какой-нибудь деревне, все жители покидали свои дома и убегали в окрестные леса. Отряд находил деревни пустыми, дома открытыми — в них не было ни крошки. Да и там, где оставались жители, ничего не хотели продавать каравану. Голод и бескормица сопровождали весь путь Волынского до самой Испагани.
Двухтысячевёрстный путь до Испагани изобиловал стычками и конфликтами. Караван остановился в двадцати вёрстах от городка Агарь. Квартирьеры посольства с десятью слугами мехмандара прибыли в городок, чтобы найти ночлег для посольства. Здешний староста — калантар — собрал в караван-сарае — приезжем доме — жителей и заявил квартирьерам: «Они в город посланника не пустят, а ежели поедет, то они всех людей порубят и сами все умереть готовы».
В своём донесении Головкину Артемий с горечью писал: «И бранили всех, и своего шаха, и жену его, и мать со всею его фамилией. Оттуда посланные наши с великим трудом назад уехали, ибо во всём городке жители-басурманы взбунтовались».
На переговоры приехал сам мехмандар Ага Кули, и калантар Агари согласился пустить посланника в город, заверяя, что жители не посмеют тронуть русских. Ага Кули-бек стал уговаривать посланника: мол, тот своими людьми себя сможет оборонить, поскольку довольное число солдат имеет, а также он, мехмандар, со своими людьми помогать будет. Но Артемий резонно ответил, что он «в государство шахово не воевать приехал, но искать любви и дружбы». Попытка же войти в город и вовсе оказалась безрезультатной. Улицы были завалены брёвнами, и возле них стояли вооружённые ружьями шестьсот человек, а часовые, расставленные вокруг, не пропускали никого. Засели взбунтовавшиеся жители и в садах. Караван обошёл город, но горожане стреляли в людей Волынского и только случайно ни в кого не попали.
День был студёный и ветреный, однако пришлось ночевать в поле, в шатрах, ложась спать на пустой желудок.
Не пустили в деревню и жители другого населённого пункта, отказались и продать что-либо из продуктов. Удивлялся Волынский порядкам в Персии и расспрашивал Ага Кули-бека, есть ли у них государь, которого бы за государя имели и по достоинству почитали, или только именуется он титулом шахов, поскольку в Персии вовсе не боятся шаха и бранят и его самого, и всю его семью, будто все тут самовластны.
Мехмандар только улыбался и отвечал, что их шах ни за службу не жалует, ни за вину не наказывает и того ради никто у них никакого справедливого суда не может сыскать. Слабость власти особенно виделась Волынскому на местах, и долгий путь его показал ему все пороки и недостатки династии Сефевидов.
Всё глубже, в самое сердце страны продвигался караван. Лошади уже были истощены, на горах и в лощинах лежал снег, и порой метель засыпала шатры так, что откинуть полог не было возможности. Но караван шёл и шёл, и Волынский мечтал, что наконец-то увидит шаха, выполнит все поручения и отоспится в мягкой чистой постели.
В двух вёрстах от Тебриза посольство встретил курьер местного правителя. Он представился Волынскому и предупредил его, что намечается торжественный въезд в город и что местный хан сам выедет навстречу русскому посланнику.
Волынский раздумывал: торжественный въезд — это уважение к державе, которую он представляет, но это и долгая задержка в пути, основательная подготовка, а у него истощены лошади, пали многие верблюды, а катыров пришлось зарезать в пути из-за голода. Ему же нужно всего лишь заменить негодных лошадей и верблюдов, остаться в Тебризе на возможно более короткий срок.
Поблагодарив за гостеприимство, Волынский отказался от торжественной встречи и объяснил, что он, русский посланник, не хочет затруднять хана и его войско, поскольку погода стоит плохая, дуют свирепые ветры со снегом и так далее.
Но торжественная встреча, хоть и без подготовки, всё-таки состоялась: в слободе, в пригороде Тебриза, Волынского ждали диван-бек, калантар и агасы. Двести солдат и тридцать человек свиты сопровождали этих правителей. От имени хана они поздравили посланника с приездом, извинились за отсутствие хана, сославшись на плохую погоду. Волынский и не предполагал такой встречи, поскольку отказался от торжественного въезда. Проводив Волынского до самого дома, встречающие разъехались, а посольство разместилось в огромном ханском дворце — бывшей резиденции султана. Дворцом Волынский остался доволен, но просил определить ему ещё несколько домов, поскольку всё посольство в одном разместиться не сможет. И тут пошли ему навстречу и выделили ещё несколько домов поблизости.
Волынский надеялся, что быстро закончит все свои дела здесь, но началась всегдашняя персидская волокита с предоставлением лошадей и вьючных верблюдов. Все чины города старались вымогать у Волынского подарки, взятки. Каждый день обещали они поставить ему лошадей, и каждый день оканчивался одним словом «завтра».
Целый месяц провёл Волынский в хлопотах. Чего только не пришлось ему пережить — и обмен любезностями, и подозрительные предложения открыть тайную продажу водки, и несносные обещания. Он не поддался на провокацию, любезно улыбаясь, сказал, что ему известно, что сам шах Султан Хусейн вина не пьёт и всем остальным заказано пить под страхом смертной казни. Но отказ этот привёл только к разным проволочкам.
Наступил новый, 1717 год, а Волынский всё ещё сидел в Тебризе. Он послал в подарок калантару две пары соболей, лапчатый куний мех, отрезы камки и сукна, и калантар клятвенно обещал, что через два дня будут подводы для обоза. Однако подвод и лошадей всё не было, а хан так и не показался Волынскому.
Тогда Волынский предложил калантару нанять подводы и лошадей за счёт посольства. Мера эта оказалась действенной. Через неделю собраны были лошади, верблюды и повозки, и хоть их и не хватало, всё же Волынскому удалось тронуться в путь. Многие вещи пришлось бросить, многое было пограблено в дороге, но все, кто отвечал за сохранность обоза посланника, остались безнаказанными.
Произвол здесь доходил до того, что местные богачи содержали свою клаку — лотов, натравливали их друг на друга, а зачастую и провоцировали бунты. Пока Волынский находился в Тебризе, вспыхнул хлебный бунт.
На городском базаре у некоторых торговцев оказались неверными весы. Мухтасиб — базарный надзиратель — приказал отрезать уши нескольким торговцам за обман. Но при следующей проверке весов для продажи зерна людей мухтасиба встретили выстрелами, побили и едва не застрелили самого мухтасиба. Ему удалось бежать. Усмирять восставших хан послал своего командующего — даруга — с солдатами. Но даруг испугался озлобленных людей, слез с лошади, толпа напала на него, сдёрнула верхний и нижний халаты и отпустила в одной рубахе.
Местная власть так и не устранила беспорядки. И тогда одна слобода поднялась против другой, восставшие перебили друг друга.
Волынский наблюдал за этими схватками и торопился уехать из Тебриза, когда к нему нагрянул иезуитский монах Ришель. Он говорил, что остался без документов — опасаясь турецкого обыска, выбросил их в море. Ришель называл себя папским легатом и пожелал Волынскому, чтобы русский царь благополучно завоевал Персию, потому что силы у персов вовсе нет, а у шаха давно уже во всех провинциях происходят восстания, и страна крайне ослаблена.
Артемий снова не поддался на провокацию: он объяснил Ришелю, что приехал с мирной миссией и ни о каких военных приготовлениях не знает.
Однако Артемий понял суть слов монахов-иезуитов: они много лет изучали внутреннее положение Персии и хорошо знали состояние народа и шахского двора. Для себя он запомнил это, но ничем не показал иезуитам, что согласен с ними. Каждое слово, каждая мелочь взвешивалась им в этой чужой стране, и скоро Артемий научился говорить не то, что думает, а думать не о том, о чём говорит, — он стал настоящим дипломатом.
Трудным был путь русского посольства от Тебриза до Испагани. Миане, Зенджан, Нехавенд, Савэ, Кум, Кашан — везде остановки, везде споры и ссоры из-за подвод и лошадей, везде конфликты, кончавшиеся одним и тем же: всякий раз Волынский сам нанимал подводы и лошадей, платил свои деньги. Сорок три дня шёл караван русского посланника, делая по тридцать вёрст с небольшим за дневной переход. Это была хорошая скорость, если учитывать, как величаво и медленно двигается корабль пустыни — верблюд, а к его шагу приноравливалась и вся процессия. Из самого центра страны умудрялся Волынский отправлять донесения канцлеру Головкину и жаловался на великие трудности пути. «Такое несчастие терпели, — писал он, — какие и ныне насущные шклявы (рабы) терпят, понеже уже меня редкая беда миновала. Люди наши многие пеши идут затем, что многие лошади померли по дороге, а 30 лошадей и несколько верблюдов стало по дороге».
- Бирон - Роман Антропов - Историческая проза
- Тайна поповского сына - Федор Зарин-Несвицкий - Историческая проза
- Караван идет в Пальмиру - Клара Моисеева - Историческая проза
- Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа - Ефим Курганов - Историческая проза
- Грань веков - Натан Яковлевич Эйдельман - Историческая проза
- Цирк "Гладиатор" - Порфирьев Борис Александрович - Историческая проза
- Последний самурай - Марк Равина - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Монах и черногорская вила - Юрий Михайлович Лощиц - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- Саул. Царь Израиля - Антон Болдаков - Историческая проза / Мифы. Легенды. Эпос / Публицистика