Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он посмотрел на меня вопросительно и неожиданно промурлыкал: “Но лишь утро настает, и приходит день забот, и уходит любви весна”.
Голос его слегка дребезжал, словно была в нем некая трещинка, но как-то вкрадчиво обволакивал. Да и нехитрый затертый текст в его устах прозвучал естественно. Будто и впрямь он ночной кутила, повеса и прожигатель жизни. Я мысленно представил его во фраке, в белом пластроне, с бабочкой. Возможно, что фрак ему и к лицу.
Я спросил:
— Вы не жалуете собратьев?
Он помедлил и покачал головой:
— Это не так. По натуре я добр, на злое чувство я не способен, но театр — это сложная сфера! Ежеминутная драка за первенство, спрятанная за фальшью и ложью. Бесспорно, ради встречи со зрителем вытерпишь многое, но ведь и зритель может вас оскорбить и изранить. Несешь ему свой огонь, свою страсть, бросаешь к ногам его часть души, не говоря уж о своих нервах, которые невосстановимы. Выходишь на сцену в любом состоянии, в тяжелые дни себя заставляешь быть молодым и обольстительным, а зал насуплен, словно явился на похороны, а не на праздник. Он должен послать ответный сигнал, меж тем перед тобою — стена. Что делать? Колотись в нее лбом. И все же сколь это ни загадочно, — он обреченно улыбнулся, — бывают минуты, ради которых можно забыть обо всем на свете. Но быть христосиком невозможно. Не та среда. Покажи слабину, и стадо бизонов тебя затопчет. Поверьте, я знаю, что говорю. Уж лучше казаться, чем быть собою. Пусть думают, что я шалун, мотылек, что я беспечен и легкомыслен. Мой внутренний мир — мое убежище. Я не пущу в него никого. Да и зачем? Никто не поймет. Иной раз я сам не понимаю, откуда во мне такая горечь. Уж вроде бы не обижен природой. Есть внешность, способности, божий дар. Есть, наконец, голова на плечах. Другой бы, возможно, жил припеваючи. Но только не я. Жить припеваючи могу лишь на сцене, а больше — нигде. В жизни мне трудно найти себе место. Профессия у меня публичная, по виду ты нa людях, а на деле один и всем на тебя наплевать. Это — реальность. Жестокая правда. Я это понял в конце концов. Но эта ясность — большая тяжесть. Клянусь вам честью, я не завистлив, но людям бездушным завидую страстно. Насколько им проще жить на свете!
Речь его была странным смешением реплик из сыгранных ролей, глубокомысленных общих мест, экзальтированной декламации и вместе с тем — отзвуков давней обиды, не слишком понятной, но несомненной. Она проступала и в скачущем ритме этого долгого монолога, в неутомимом потоке фраз, то длинных, подробных, витиеватых, с почти архаической интонацией, то нервных, коротких, словно обрубленных. При этом он сам пребывал в движении: едва присядет на куцый диванчик, тут же опять срывается с места, точно подброшенный скрытой пружиной. То он выразительно взглядывал, то отворачивался от собеседника, смотрел в распахнутое окно.
Я осторожно его спросил:
— Вас тяготит ваша профессия?
Он живо откликнулся:
— Что из того? Не я ее, она меня выбрала. В том-то и ужас. Я был обречен. А между тем, если ты обладаешь характером гордым и независимым, трижды подумай: идти ли на сцену? — И грустно признался: — Характер — мой крест. Я еще в детские годы понял, что не способен шагать в строю. Ровесники это сразу почуяли, а дети — жестокие существа. И педагоги были не лучше. Впрочем, и дома мне доставалось. Мать была женщина неплохая, но приземленная, вся в заботах. Отец — домашний деспот и бог. Любил поучать. Всегда меня спрашивал: “Чем занята твоя голова? Одними девчонками. Пропадешь”.
— Возможно, он имел основания?
— Я не скрываю. Что есть, то есть. Я увлекался. Не раз и не два. Но не по ветрености натуры. Я просто не уставал искать. Кто не мечтает встретить женщину себе по душе, себе по росту? Я склонен думать, что прежде всего хотел от женщины понимания. Конечно, она должна обладать и притягательностью и внешностью, кто же захочет любить кикимору? Но прежде всего будь родным человеком! Она обязана понимать вас, она обязана знать вам цену. Все прочее — это эрзац, суррогат. Мне просто трагически не везло. Кого бы ни встретил — не та, не то. Ни истинной женственности, ни жертвенности. Не говоря уже о бескорыстии. Я приведу характерный факт. Очень хотел завести семью. Иметь, наконец, свой тыл, свой берег, не ощущать полового голода, который всегда заведет в ловушку. К тому же кочевой образ жизни способствует мечте о гнезде. Когда-то мне нравилась смена мест. Нравились поезда, гостиницы. Теперь они вызывают тоску. Хочется дома и уюта. Но может быть, я не для этого создан. Какое-то вечное беспокойство! В нашем театре встретил артистку, что-то почудилось, намечталось. Для человека, подобного мне, столь наделенного воображением, это, знаете, обычное дело. К тому же атмосфера кулис. Всегда возбуждающая, обманчивая. Короче говоря, я женился.
Он замолчал, потом усмехнулся и безнадежно махнул рукой.
— Искал подругу — нашел соперницу. Любила подмечать мои слабости, подсчитывать промашки, ошибки. Причем с удовольствием, со сладострастием. Любой мой успех вызывал раздражение. Можете такое представить? Жену угнетает удача мужа! Нонсенс, абсурд. Но этот абсурд стал частью моей повседневной жизни, а главное — моей творческой жизни. И — постоянные запреты! Я ненавидел запреты с детства. Стоит вам сделать свой первый шаг — вас прежде всего хотят ограничить! Ни шагу вперед, тем более в сторону. Ты связан по рукам и ногам. Испытывали вы нечто подобное?
— Всяко бывало.
— Насколько я вижу, вы человек уравновешенный. Умеете себя контролировать. Завидую. Возможно, когда-нибудь я справлюсь со своим темпераментом. Но — не сегодня. Все еще молод, горяч, не могу ни приспособиться, ни переступить через себя. Рождаемся на короткий срок, тебе дано всего лишь мгновение, и это мгновение — прозябать?! Во мне все бунтует, нельзя смириться. К тому же супруга моя пожелала, чтоб жил я на необитаемом острове, вернее, на острове, на котором, кроме нее, нет больше женщин. Но если принять подобное требование, то для чего тогда жить на свете? Тем более человеку искусства. В чем будет черпать он вдохновение? Ведь творчество без него невозможно.
Он оглядел меня влажным взором, пронзительные зрачки потеплели, в них неожиданно появилось почти умиленное выражение. Словно беспомощно признаваясь, он сообщнически усмехнулся и доверительно пропел: “Кто придумал вас, красы земной вы все творенья? За блаженства час терпи от вас весь век мученья...”
— Похоже, вы и впрямь натерпелись, — сказал я.
Он со вздохом кивнул:
— Даже не знаете, как вы правы.
Сделав изящный полупоклон, он сокрушенно развел руками.
— Не повезло мне, не повезло. Ну вот — теперь я опять один. А счастья от этого ни на грош. Опять в душе пустота, сумятица, опять эта власть полового голода, который толкает тебя на глупости. А хочется, хочется встретить женщину, которая бы тебя поняла, доверилась тебе безоглядно. Она бы об этом не пожалела. Та, которая мне вручит свою жизнь, в том не раскается, будьте уверены.
Голос его звучит мечтательно, но вместе с тем я различаю и металлические нотки. Точно дает мне понять: это так, я не бросаю слов на ветер.
Небо за окнами порозовело и почти сразу же стало лиловым — вот уже и солнечный вечер.
— Знаете, от чего мы гибнем? — со вздохом проговорил собеседник. — От жажды. Всю жизнь нас мучит жажда. Когда в тебе все пересыхает, ты мечешься, ты готов на все. Хочется пить, как в эту жару, опустошать стакан за стаканом. Но жажду утолить невозможно. Ты задыхаешься от духоты.
Мне захотелось его утешить:
— Все-таки не падайте духом. Вы еще молоды. Все возможно.
Он оживился:
— Да, разумеется. Вы правы, надежда не умирает. Или умирает последней. Очень люблю это выражение. Конечно, все еще может быть. Выйдешь завтра утром на улицу и встретишь свою судьбу. Лотерея. Будущее — всегда загадка. А кто — не загадка? Скажу откровенно: разве я знаю себя самого? Впрочем, артист — не вполне человек. Вчера ты один, сегодня — другой. Уже не поймешь, каков ты — истинный.
Он выжидательно посмотрел, словно желая быть опровергнутым. Но я предпочел пожать плечами.
Он шумно вздохнул:
— Поживем — увидим. Спасибо вам за ваше терпение. Столько я выплеснул всякой всячины на вашу голову — вы уж простите. Мужчина обязан быть более сдержанным. Но, знаете, иной раз — накатит. Сумерки. Незнакомый город. И понимающий человек, которого больше ты не увидишь. Вы долго проживете в Казани?
— Сегодня ночью я отбываю.
— Вот-вот. Столкнулись и разминулись. Как в море корабли. Так всегда. Очень обидно. Я был бы рад вас пригласить на свой спектакль. Но — не судьба. Ничего не поделаешь. Я не спросил вашего имени, сам не представился — ну да теперь это, пожалуй, не так уж важно. Возможно даже, тут есть свой смысл. Лишь незнакомому человеку можно открыться с такой свободой. Дай бог вам удачи, попутного ветра и доброго расположения звезд.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Заговор против Америки - Филип Рот - Современная проза
- Американская пастораль - Филип Рот - Современная проза
- Дом горит, часы идут - Александр Ласкин - Современная проза
- Чудо - Юрий Арабов - Современная проза
- Ложится мгла на старые ступени - Александр Чудаков - Современная проза
- Негр и скинхед - Сергей Троицкий - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Иисус говорит - Peace! - Алексей Олин - Современная проза