Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У храма во Фленове. 1980 г.
Не меньше волновала меня и история Церкви, в которой я искал реальных путей и способов осуществления евангельского идеала. Прочтя в детстве "Жития", я понял, что в них много декоративного, легендарного, не связанного с действительностью. Это привело к поиску подлинных источников, который стимулировался чтением неоконченной рукописи о. С. Мансурова[179] (я познакомился с ней году в 50–м, теперь она опубликована в "Богословских трудах").
Еще раз повторю: все вращалось вокруг одного стержня. Я не желал оглядываться назад, поскольку рука уже лежала на плуге. Бог помогал мне явным и неприметным образом. В багаж для будущей работы шло все: занятия искусством, наукой, литературой, общественные дела. Даже трудности и испытания оказывались промыслительными.
Хотя со стороны могло показаться, что молодой человек просто имеет большой диапазон интересов, но на деле они были подчинены единой цели. Некоторые юноши в этом возрасте, живя церковной жизнью, нередко склонны отрясать прах всего "светского". Быть может, и я переболел такой болезнью, но не помню этого. Помню лишь проникнутость идеей "освящения" мира. "Опрощенчество" церковного нигилизма казалось никак не соответствующим широте и свободе Евангелия.
Многие наставники моей юности были связаны с Оптиной пустынью и с "маросейским" приходом отцов Мечевых. В этой традиции больше всего меня привлекала открытость к миру и его проблемам. Настойчивый голос твердил мне, что если люди уходят в себя, не несут свидетельства, глухи к окружающему, — они изменяют христианскому призванию. Я узнал силу молитвы, но узнал также, что сила эта дается для того, чтобы употреблять ее, действуя "в миру".
Принятие сана (в 1958 году) не переживалось мной как переломный момент, а было органическим продолжением пути. Новым стала Литургия.
С теневыми сторонами церковной жизни наших дней я столкнулся рано, но они меня не "соблазняли". Я принимал их как упрек, обращенный ко всем нам. Как побуждение трудиться. Харизмы "обличительства" у меня никогда не было. Однако обывательское, бытовое, обрядовое православие огорчало. Стилизация, елейность, "вещание", полугипнотические приемы иных людей представлялись мне недостойным фарсом или потворством "старушечьей" психологии, желанию укрыться от свободы и ответственности.
Было бы ошибкой думать, что меня миновал соблазн "закрытого", самоуспокоенного христианства, обитающего в "келье под елью", что мои установки целиком продиктованы характером. Напротив, мне не раз приходилось преодолевать себя, повинуясь внутреннему зову.
Мне неоднократно была явлена реальность светлых и темных сил, но при этом я оставался чужд "мистического", или, точнее, оккультного любопытства.
Я слишком хорошо сознаю, что служу только орудием, что все успешное — от Бога. Но, пожалуй, нет для человека большей радости, чем быть инструментом в Его руках, соучастником Его замыслов.
Прот. А. Мень
* * *В моей жизни все было достаточно обычно. Я был воспитан в семье православной (то есть мать у меня была православной, отец был человек нерелигиозный), и в ранние школьные годы я почувствовал призыв к служению в Церкви. Служить Богу мне хотелось всегда, потому что я чувствовал к Нему благодарность за то, что Он дал мне жизнь и дал столько прекрасного: природу, книги, друзей — все то, что радует человека. И поэтому я хотел быть художником, я занимался этим делом, кстати, потом иконы писал, занимался биологией, историей, и все это считал служением Богу. А служить в Церкви Богу в такой форме я стал благодаря какому–то особому призванию. Это было году в 47–м, я был в храме Иоанна Воина (напротив французского посольства, на Димитрова) и вдруг почувствовал, как голос мне говорит, что, вот, Я жду тебя для этого. Для меня все стало ясно. Поэтому я уже 23 года служу в Церкви. Я еще в школе закончил сам, самообразованием, все эти богословские науки для семинарии, потом кончил биологический институт, просто для удовольствия, чтобы иметь образование в той области, которая меня интересует, потом заочно кончил Духовную академию в Москве. И вот с лета 58–го года я служу под Москвой. Моя жизнь складывается из богослужения, общения с людьми и литературной работы по богословским вопросам. Собственно, вот и все, никаких зигзагов. Конечно, в период застоя у меня были всякие приключения, ну, это ведь они у всех были. А служу я сейчас в церкви в Новой Деревне — это в поселке Пушкино под Москвой, первая большая остановка после Мытищ по Ярославской дороге.
1981 г.
* * *Где вы учились? Протоиерей на церковно–иерархической лестнице — какая это ступень?
Я учился на отделении охотоведения, я занимался крупными копытными: оленями, зубрами и так далее. В частности, в Сибири. Это мое хобби, я зоолог, так сказать, на досуге. Я учился сначала в Пушно–меховом институте, под Москвой. Во главе его стоял профессор Мантейфель — тот, кто впервые у нас в неволе вырастил и размножил соболя. Но поскольку это были хрущевские годы, то Никита Сергеевич почему–то стремился переводить всех ближе к производству. Это был порочный метод. И, когда я был на 3–м курсе, нас изъяли и как бы по этапу отправили в Иркутск. Но я благодарен Богу за это, потому что я там насмотрелся всего, и это помогло мне сформировать свои многие воззрения. Ну и потом, тайга — это незабываемо.
Протоиерей в церковной иерархической лестнице — это звание, которое носит старший священник. Во времена Николая I по Табели о рангах это соответствовало полковнику. Архиерей (епископ) — соответствовало генералу. Табель о рангах уж вы должны знать.
С Владимиром Файнбергом на берегу Каспийского моря
Мой вопрос не требует конкретного ответа. Я хочу, чтобы вы поделились своими размышлениями о компромиссе.
К счастью, лично я во дни своего детства и юности встречался со столькими бескомпромиссными людьми, что у меня не было такого горького опыта всеобщего одичания. Я не был никогда ни пионером, ни комсомольцем — никем. Хотя учился в школе и был вполне, так сказать, социально активным человеком… У меня были учителя, наставники, которые "сидели" десятилетиями, выходили, опять попадали в тюрьмы. Я видел людей, которые сохранили в тех нечеловеческих условиях (вам даже трудно их сейчас себе представить) — они сохранили себя. Это было возможно.
[Из писем Александре Орловой–Модель]
Вспоминаю… свое первое посещение монахов в нашей Лавре, в дни юности, когда был еще школьником. Помню проходную, через которую посторонним трудно пройти, помню уютные кельи–комнаты вдоль коридора, сверху донизу увешанные иконками и картинками, помню теплую трапезную, где готовили искусные поварихи, и службы — тоже долгие, с блестящими облачениями и митрами, словно елочные игрушки (это было тоже на Рождество). Я тогда уже лелеял мысль служить в церкви, но когда меня монахиня[180] (моя наставница, чудесная женщина) спросила, хочу ли быть монахом, я ответил: ни в коем случае. И вовсе не потому, что я не любил Лавру и ее насельников (которых многих знал), а просто по собственным соображениям. Одно из них: это был мир, вернее мирок, целиком изолированный от жизни, от мирян и "мира", который как бы замкнулся в себе, в своем тепле (хотя, конечно, и там были свои искушения). Мирок этот казался мне, мальчишке, уже тогда — искусственным и далеким от того, что я знал из Евангелия. Но все же и это — православие, один из его ликов, у нас наиболее характерный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
- Блаватская - Александр Сенкевич - Биографии и Мемуары
- Прошедшее время несовершенного вида… и не только - Гриша Брускин - Биографии и Мемуары
- И только лошади летают вдохновенно - Екатерина Кастрицкая - Биографии и Мемуары / Домашние животные / Природа и животные
- Смейся, паяц! - Александр Каневский - Биографии и Мемуары
- Александр Гумбольдт - Вадим Сафонов - Биографии и Мемуары
- Мао Цзэдун - Александр Панцов - Биографии и Мемуары
- Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары