Шрифт:
Интервал:
Закладка:
-- День окончен, -- сказала Елена, все играя и повернув к нему голову. -- Еще один день... Надо, чтобы случилось неожиданное со мной, надо, чтобы оно потрясло меня...
-- Зачем? -- удивился Иван.
-- Надо, -- повторила она.
Она счастлива и оттого безмерно томится, оттого неспокойна и, может быть, несчастна... Куда-то рвется ее душа... Она вся еще в десяти заповедях и потому ее счастье -- маленькое, неполное.
-- А может быть, Иван, -- произнесла она, -- мое счастье -- только прозябание, тогда оно мне не нужно. Пусть сменит его несчастье...
-- Десять заповедей, Иван, -- сказала она опять, все играя, -- убили человека, сделали его жизнь тесной, мелкой, серой, превратили человечество в кучу муравьев. Может быть, Иван, вся человеческая история с самого начала пошла ложным путем, криво... Может быть, первые философы, основатели религий, виновны в нашей жизни, потому что, вместо ликований, вместо великих мечтаний, великих борений и дел, человечество, восприняв их учение, заковалось в своем эгоизме и осталось с одними идеалами всяческой сытости.
-- Это не я говорю, -- произнесла она, -- это говорит Моцарт... Послушай, как он стыдит людей, стыдит меня, тебя, как плачет по великому...
-- Я не понимаю, что тебя взволновало, -- испуганно произнес Иван, взглянув Елене в глаза... -- Ты всегда молчишь, и, может быть, я тебя и не знаю по-настоящему. Расскажи мне, что в твоей душе? Я ко всему глух, кроме тебя. Я никого и ничего не люблю, никем не интересуюсь, кроме тебя. В жизни я, как хорошая машина, работаю исправно, но и равнодушен я ко всему, как машина. Для меня весь мир, это -- я и ты, -- и никого в нем, кроме нас, не существует. Скажи мне, что в твоей душе?
-- Не знаю.
Моцарт молчит... Они гуляют по комнате, обнявшись... Елена все еще как будто бы к чему-то прислушивается, необыкновенно взволнованная. Иван целует ее, ловит ее руки, целует, опять целует и говорит:
-- Люблю тебя, люблю тебя.
Елена таинственно улыбается. Зрачки ее расширены...
* * *
Установилась весна, теплые солнечные дни, и каждому думалось, что за городом должно быть прекрасно... Из окон видно было, как с утра город погружался в солнечное золото и горел до самого заката. Над скромными зелеными куполами церквей целые дни летали голуби... По улицам ходили, толкались люди, по-весеннему одетые, передвигались коричневые тени, и Елене казалось, что если сесть в дрожки, то можно ехать, ехать без конца, до самой смерти.
Часов в пять, -- уже солнце клонилось к закату, -- неожиданно явился Глинский... В тот четверг он не приехал, как обещал, и когда горничная назвала Елене его имя, она вдруг подумала: "А ведь я все время его ждала", и покраснела от своей мысли.
Он вошел, свежий, в светло-сером, высокий, стройный, жизнерадостный, пахнувший воздухом и солнцем, как будто из другого мира. Руку он поцеловал ей выше кисти, и, не садясь, тотчас же, торопливо, чуждым этой квартире голосом, сказал:
-- Я за вами, Елена Сергеевна. Поедем за город, первые ласточки появились.
О ласточках он сказал так, будто все дело было в том, чтобы поехать их смотреть, -- и еще стал длинно объяснять, почему он не пришел в обещанный день.
-- Что же мы будем за городом делать? -- не дослушав его объяснений, спросила Елена.
-- Как что, -- странный вопрос! Буделл кататься, дышать воздухом...
-- И я вдруг поеду? -- будто с недоумением спросила Елена и вопросительно посмотрела на себя в зеркало.
-- В этом-то и вся прелесть, Елена Сергеевна, именно вдруг... Здесь дети, муж, будни, кухарка, а вы шаловливо, назло, взяли да исчезли... Послушайте же, ласточки прилетели!
-- Да... ласточки, это приятно, но если бы вы были женаты, то так не говорили бы, -- возразила Елена.
-- Елена Сергеевна, я никогда не женюсь, -- солгал он. -- Попробуйте оженить облачко. В жизни так много приятного, а мне и этот цветок хочется сорвать, и тот... Я, Елена Сергеевна, по правде говоря, и не понимаю, как могут мужчина и женщина сойтись серьезно навсегда.
-- Вы странный человек, -- отозвалась она, -- и рассуждаете как ребенок.
-- Нисколько... Подумайте, что выходит из прекрасной женщины после брака? Женщина-жена -- женщина без тайны, то есть смерть самого ценного, что нам дорого в человеке...
-- Почему же вы остановились? Говорите до конца...
-- Послушайте, Елена Сергеевна, -- сказал он каким-то другим голосом, заметив, что она побледнела и, как ему показалось, обиделась. -- Ведь все, что я сказал, не относится к вам. Вы, может быть, единственная, которая не подходит под общее правило. -- Эти слова он говорил всем женщинам и потому произносил их хорошо, с чувством, и в голосе его появилась убедительность... -- Только на вас замужество не оказало никакого влияния. Вы свежи, как девушка, чисты, и не обидно будет, если я прибавлю, что непорочны. Вы точно ласточка. Как это случилось, -- он с недоумением поднял высоко свои густейшие черные брови, -- не постигаю, но чувствую, что вы полны тайны, девичьего обаяния, и я... я кружусь подле вас, как зачарованный.
Она слушала, не глядя на него. Руки у нее чуть дрожали, и когда он кончил, ей вдруг пришла мысль, что если бы Глинский снял манжеты, воротничок, галстук и светло-серый сюртучок с розой в петлице, то перед ней очутился бы высокий, с тонкой, длинной шеей и странными бровями незнакомый мужчина. -- Она, наверно, от страха закричала бы. Но вот он одет... и ничего! Говорит Бог знает что, а она спокойно выслушивает... Как это странно!
И, подумав об этом, она про себя рассмеялась тому, что Глинский приезжает к ней, ухаживает, может быть, чего-то ждет от нее, между тем как в действительности она его презирает...
"Какой он не чуткий, -- сказала она себе и улыбнулась, -- и все-таки я поеду с ним, потому что
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Любопытные сюжетцы - Сергей Заяицкий - Русская классическая проза
- Новые полсапожки - Семен Подъячев - Русская классическая проза
- Понял - Семен Подъячев - Русская классическая проза
- Страна Саша - Гала Узрютова - Русская классическая проза
- Об одном злодеянии - Давид Айзман - Русская классическая проза
- Ты такой светлый - Туре Ренберг - Русская классическая проза
- Не знаю - Ана Гратесс - Контркультура / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Свои, не бойтесь! - Лидия Чарская - Русская классическая проза
- Разноцветная бабочка - Андрей Платонов - Русская классическая проза