Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Куда?! Ты с ума сошла! Забудь про «Мальбен»! Зачем он тебе!
— И ты много должен? Наверно, тысячи?
— Ни шекеля.
— Что-то ты опять отчудил… Смотри, не увлекайся.
У нее в голове была каша. Что-то она замечала и понимала лучше, чем мне казалось, что-то никак не могла состыковать и не пыталась это сделать. Ей виделась некая противозаконная интрига. Позавтракав принесенными из магазина творогом, колбасой и булочкой, снова легла на кровать, но уже не спала. Похоже, ей доставляло удовольствие просто лежать на кровати без ограждения. Потом началась дрожь, мы пережидали, пока она уменьшится.
Я заранее продумал, как буду ее лечить. На врачей надежды не было. Мы успели побывать и в «Ланиадо», и в тель-авивской «Ихилов» и в «Гилель Яффе» в Хадере. Куда еще могли обратиться? Правдами и неправдами собрал информацию у Малки, Микаэля, Алекса, Блюменталя, Эллы, а еще до них — у трех или четырех неврологов. Всех-то лекарств в арсенале медиков существовало не больше десятка, я не слишком рисковал, подбирая комбинацию из них. И рецепта пока не требовалось — неиспользованные лекарства лежали в тумбочке.
Мы спустились в сад, я поставил под раскидистым манго два пластиковых кресла.
Дуля задумчиво сказала:
— Какой у нас печальный сад…
Я бросился звонить Элле:
— Элла, можно одну таблетку тразодила заменить на ципролекс? Они сочетаемы?
— А зачем вам?
— Ципролекс всегда давал ей хорошее настроение.
— А что, оно плохое?
— Ничему не радуется.
— Они сочетаемы, — запнувшись, просто сказала Элла.
Расслабившись впервые за три месяца, я любовался садом. Мне снова хотелось возиться с землей и деревьями, писать книги, переводить Локтева. Так сказать, завершить и сдать все дела на тот случай, если у жизни есть еще какой-нибудь смысл кроме того, чтобы жить вдвоем с Дулей.
32
В «Богах Ханаана» на французском 256 страниц. Это роман. В нем есть главный герой, называемый то Д-н, то Далет-Нун. Локтев в конце тридцатых расшифровал несколько ханаанских табличек и отыскал в них этого бога, имени которого не смог прочесть, потому что таблички были написаны алфавитным письмом с опущенными гласными. Некоторые специалисты считали выводы Локтева слишком поспешными. Он, кажется, напечатал две статьи в археологических журналах и написал этот роман. У романа есть сюжет: Далет-Нун вступил в связь с земной женщиной. Жена, богиня плодородия Астарта, ревновала и устраивала козни. Начало романа я уже привел. Мне кажется важным один отрывок.
«Умирая и становясь богами, земные твари делаются не лучше, а хуже, чем были при жизни. Д-н похож на Вожака, но он кровожаднее, его алтари черны от мух, тучами облепляющих телят, быков, а изредка — мальчиков-первенцев. Через две-три сотни лет Иегова запретит Аврааму жертвовать сына, а Д-ну только давай. Он ненасытен. Он еще зверь, хоть те, кто несут ему жертвоприношения, — уже не стая, а племя. Жертвоприношение, вроде бы, признак разумности. Это так и есть у жены Д-на, богини плодородия, благодеяния которой пропорциональны величине приношений. Но у Д-на не совсем так. Он не торгаш и не господин, он все еще в чем-то Вожак, и кровь, которую он пьет, должна иметь привкус вражеской. Как Вожак, он подозрителен, ревнив и не терпит соперничества. Ужас, который он вселяет, на пике своем граничит с восторгом, и этот восторг, почти не отличимый от ужаса, для него сладок, как кровь жертв.
Племена других средиземноморских богов поливали жертвенных телят, овец и коз не кровью, а вином из кувшинов с узорами. Их изнеженные боги любили изысканную еду и платили за нее привязанностью. Может быть, поэтому племена растеряли свою союзность, растеклись с севера на запад и на юг, по склонам к морю, скапливаясь в любой низинке. Как лужица, обособившись от других, затягивается зелено-желтой болотистой ряской, каждый город побережья обрастал своими обрядами, истуканами и кумирами. Люди смелые и предприимчивые, мужчины этих племен сновали с товарами по морю, вьючили тюками ослов на дороге, которая и тогда была древней, петляя вдоль моря с юга на север так, как легла когда-то брошенная Кидóй плита.
Д-ну не хватало в них жертвенности. Для него союз — это не сделка, это чувство, что он, Д-н, — народ, а народ — он. Это нерадостное чувство. Нет радости у матери и отца, когда брызжет под ножом кровь их ребенка. Их чувство выше радости и выше горя.
Спору нет, став оседлым, его народ стал сытнее и разумнее. Люди моря еще помнили времена, когда они заключали союз с рыбой, и навигационное чувство было так же присуще рыбакам, как перелетным птицам, а если кто-нибудь из племени, даже среди женщин, оставшихся на берегу, нарушал малейший из обычаев, рыба Батндон, огромная, в рост верблюда, всплывала в закатное небо, и рыбаки возвращались без улова или шли на дно. Но колосок ячменя — не рыба, заключать с ним союз бессмысленно, колосок слишком зависит от дождя и грозы, мух и саранчи, птиц и зверей, и Астарта впустила в дом мужа грязную, жадную и веселую толпу божков и демонов. Ревнивые, обидчивые, капризные, они ссорились друг с другом, угодить надо было всем, честные ханаанеяне не знали, кому служить и кому приносить жертвы. Астарта призвала из их числа жрецов, чтобы не утруждать себя общением с каждым. Связь людей с богиней стала осуществляться через посвященных, обученных всем тонкостям церемонии, люди чтили знания жреческой касты и сохранили это до наших дней, когда она стала называться наукой.
Не нравилось это Д-ну. Жена своевольничала. Деловая, быстрая, она успевала все и днем и ночью. В праздники плодородия омывала водой алтари, жертвенные крюки и стоки для крови, острила ножи храмовых служек и золотила одеяния седобородых жрецов, знающих и ханаанский алфавит, и мудреную шумерскую клинопись, и небесные сферы халдеев. Проверяла, натерлись ли блудницы мыльным корнем, смягчили ли кожу кунжутным маслом, крыты ли позолотой их ногти. Хлопая крыльями орлов, изгоняла змей и шакалов из священной дубовой рощи.
В то утро вместе со жрецами обошла хлев, загон для овец, кузницу и гранильню. Осмотрела Дом Брачующихся, где в алебастровых вазах стояли свежие ветви, а на блюде лежали финики и гранаты. Проверила амбар и цистерну с водой, на что-то рассердилась, и сразу засуетились жрецы и забегали служки. То ли воды не хватало, то ли зерна, то ли огонь в жертвеннике был недостаточно дымным.
К вечеру служки наполнили цистерну, воскурился сладостный дым, в Священной роще улеглись под старыми дубами тени. По белым керамическим плитам фигуристым шагом прошествовал жрец, узкой хвостообразной бородой похожий на халдея. Храм наполнился гостями, их веселое дыхание колыхало воздух и было слышно от подполья до крыш, шелестело праздничным вкусным сором во дворе и в каждом покое, зудело в рогах, лохматило и вздымало хвосты, раздувало одежды, звенело медными ножами, ухало барабанами из коровьей кожи — боги дождя и грозы, войны и мира, мудрости и военной доблести, боги-врачеватели и боги-кормильцы, повелители мух и саранчи, птиц и зверей, демоны дубрав и горных источников отдавали почести хозяйке, и уже нельзя было понять, ей ли молились прежде люди в звериных шкурах, перед ней они трепетали или перед ее матерью Инанной, или перед матерью матери, Аруру, или перед древнейшей матерью Мамет, память о которой стерлась. И тогда, легко касаясь сандалиями воздуха, Астарта поспешила к мужу.
Ополоснув бороду и чресла, взошел он на крышу ее храма, плоскую и открытую, как в вавилонском храме Иштар. Ждал праздника и начал чувствовать нетерпение. Уже кропили плиты вокруг алтаря благовонным кипарисовым маслом из микенских плошек и сливками от белой коровы из желтых кувшинов. Астарте нужны подарки, корысть, сперма, веселье, а Д-ну жертвенность. Народ его должен быть богобоязнен и суров. Как знать помыслы жертвующих? Корыстны они или боятся бога? Д-н не читает в сердцах смертных. Понимает он то, что любит, — жертвенную кровь. Близкая по составу к водам всемирного океана, она должна быть горячей, сказано Великой Матерью, что сказано, то сказано…»
33
Дважды в этом месте я прерывался. Тому были причины, но и сам Локтев начал смущать. Что-то в его Д-не было подозрительное. Что это за противопоставление рациональности и чувства? Промелькнуло в нескольких местах расхожее почвенничество. Астарта — это роскошества, свобода, страсти, разврат, а Д-н любит порядок. Народ и Д-н едины. Слишком это было знакомо. Локтев выражался туманно, а в такие времена, как тридцатые годы в Европе, следовало выражаться точнее. Антифашистские высказывания об археологах не показались мне убедительными. Человек может не любить фашистов и при этом не подозревать, что сам — фашист. Впрочем, говорил я себе, теперь все, что не скептицизм, подозревается в фашизме, такое теперь время, обжегшийся на молоке дует на воду.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Не родит сокола сова - Анатолий Байбородин - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя - Стив Дьюно - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин - Современная проза
- Все проплывающие - Юрий Буйда - Современная проза
- Женщина в мужском мире - Ева Весельницкая - Современная проза
- Случайная женщина - Джонатан Коу - Современная проза
- Свобода и любовь. Эстонские вариации - Рээт Куду - Современная проза