Форма входа
Читем онлайн Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
А завершается статьёй о “Мастере” (П. Андреев) — свободной от литературоведческих канонов и приёмов, — с просторными мыслями и прозрачным видением. Что этот роман — о Христе и дьяволе, о величайших человеческих грехах, о мире всеобщего оскудения, о том, как Добро оставило мир, “человек сдался”. — Но и “ясная гармоничная мелодия вступает вместе с загадочным лунным лучом”, “слабая отдалённая надежда на наступление царства истины”. “Очевидно, тайна всех незаурядных произведений искусства в том, что в них незримо присутствует это загадочное „иное” измерение”.
© А. Солженицын.
1 А. Луначарский в “Известиях” (1926, 8 октября).
2 А. Орлинский в “Правде” (1926, 8 октября).
3 Ж. Эльсберг в журнале “На литературном посту” (1927, № 3).
4 Е. Мустангова в журнале “Печать и революция” (1927, № 4).
5 Литовский О. Так и было. М., “Советский писатель”, 1958, стр. 205.
ЛАМПАНИДУС С ГОЛУБЫМИ ФОНАРИКАМИ
Геннадий Снегирев (20 марта 1933 — 14 января 2004) — классик детской литературы, автор 150 книг, изданных пятидесятимиллионным тиражом — в Советском Союзе и в России, в Японии и во Франции, в Германии и в Америке, в Италии и в Польше, и там и сям. По его рассказам, напечатанным в букварях, хрестоматиях и учебниках, учатся дети. Его писательский язык сравнивали с языком детских рассказов Льва Толстого, ставили в один ряд с Пришвиным, Чарушиным и Житковым… Но как ни странно, не менее он прославился среди московской интеллигенции своими коротенькими устными — отнюдь не детскими — рассказами. Ими восхищались К. Паустовский и Ю. Олеша, М. Светлов и Ю. Домбровский, Н. Глазков и Н. Коржавин, Д. Самойлов и Е. Винокуров, Ю. Коваль и Ю. Мамлеев, Ю. Алешковский и А. Битов, художники Д. Плавинский и А. Зверев, Л. Бруни и М. Митурич. За ним пытались записывать, как В. Глоцер, его рассказы пытались воспроизводить по памяти, как Битов и ваша покорная слуга, увы! — блестящий снегиревский слог мертвел в чужих устах, ускользал, испарялся — оставался голый сюжет, афоризм, этакий экивок мысли — всегда, впрочем, экстравагантной. И тем не менее Снегирева пересказывали, пытаясь имитировать его интонацию, цитировали, давясь от хохота.
“Пастух верхом на лошади пасет овец в Бурятии, так?.. Я подъезжаю на своей лошади, здороваюсь по-бурятски: мэнд-э-э-э — чем дольше тянешь, тем больше уважения. Спрашиваю, есть ли у него спички. Прикуриваем. И мы с ним беседуем, так? И он мне говорит: „Советский власть шибко хороший власть, только маленько долгий””.
У Битова и в “Улетающем Монахове”, и в “Ожидании обезьян” Снегирев, превращенный авторским произволом в детского писателя Зябликова, то украшает повествование своими баснословными историями, то отправляет героя в гипнотическое путешествие по Италии в поисках его сбежавшего брата, с которым тот и беседует, в конце концов настигнув его где-то в Венеции…
Вот и у меня в давней повести “Маленькие сценки большой жизни” он становится художником Прохоровым и вещает: “Чтобы быть сумасшедшим, надо иметь железные нервы и крепкую психику”. Так он учит юнцов уклоняться от армии, кося по психушке: “Чтобы сойти за сумасшедшего в этой стране, надо говорить правду, и только правду”. А то он вдруг появляется под своим собственным именем в моих более поздних рассказах “non-fiction” (“Гениальный семинар” и “Жутха”): мифологический герой, учитель жизни.
И эти мои рассказы, и это интервью я читала ему по многу раз: он выслушивал их с пристрастием профессионала, с безошибочным чутьем вылавливая из текста неточные слова и уязвляя за каждый лишний эпитет. Литературный вкус его был безупречен, изыскан и аскетичен. Рассказы были опубликованы в журналах и потом вышли в книге, а интервью предназначалось для моего моно-журнала, который уже два года назад должно было выпустить издательство “Лимбус-пресс”… Жаль, потому что Снегирев очень ждал, когда же наконец выйдет это интервью. То и дело звонил мне, иногда ночью, и вносил в него “окончательные поправки”: слушай, ты там еще вот что напиши про профессора Лебедева… Я послушно хватала ручку и записывала.
Он умер 14 января этого года. Его отпевал в храме св. мученицы Татианы мой муж — священник Владимир Вигилянский. Проститься с Геннадием Снегиревым пришли многие из его друзей, кто-то плакал навзрыд, расставаясь с этим прекрасным, “штучным” человеком. Но уже на поминках, когда, как водится, настало время воспоминаний о нем, вдруг зазвучал смех, который перерос в дружный хохот: какая-то вдруг радость, веселье, словно Гена сидит с нами за столом — живехонький, неповторимый, и вокруг него, как всегда, радость, веселье, приключения, парадоксы, жизнь. И — никакого ощущения кощунственности этого внезапного смеха на похоронах: словно воистину светлый, талантливый человек, проживший удивительную и достойную жизнь, не умещается в рамки отпущенного ему срока, переливается вовне, перерастает, достает до самых небес, где смерть упразднена, низвергнуто небытие и потому не существует никакого “нет”, а есть только — да, да, да!
— О чем ты мечтал, когда был молод?
— Обойти под парусом вокруг света, жить среди пигмеев, побывать в тропиках, на островах Океании... Но когда я был молод, это было невозможно, а когда стало возможно — нет ни денег, ни здоровья, да и не с кем. Когда-то я с профессором Лебедевым прошел всю Лену под парусом, без мотора. А это очень сложная вещь — идти по такой широкой реке без мотора. Там очень крутая волна! Это была спасательная шлюпка — четыре на полтора, — приспособленная к морю, потому что лепится к волне. А там постоянно дует ветер с Ледовитого океана и идешь галсом все время, зигзагом, под ветер. При этом любой поворот очень опасен, потому что, как говорят в Якутии, если “падет” ветер с Верхоянских хребтов, то сразу мачту срежет. У нас были сети-мелкашки, и мы питались только рыбой. Но когда были шторма, то вся рыба залегала на дно. И — голодаешь. Тогда остаются чайки. По вкусу они как утки. Сразу надо шкурку снимать, чтобы жир не проник в мясо, а то они рыбой пахнут. А так ее сварил — и наелся. Они большие — серебристые чайки. Тебе там никто не поможет, потому что на сотни километров — никого.
— Ты любишь это ощущение “бездны на краю”, риска, авантюры, дуновения смерти…
— Конечно! Жизнь — это и есть граница смерти и жизни. Просто... Сколько мы удивительного видели! Мы — без мотора, поэтому не распугивали ни зверей, ни птиц. За это надо было расплачиваться: приходилось идти на веслах. Профессор Лебедев сидел на корме, он был сильно болен — когда мы вернулись, он сразу же умер... Мы дошли очень далеко, за могилу Делонга. Была такая американская экспедиция командора Делонга. Это самый конец века. Они все погибли... Они вошли в дельту Лены и решили вверх идти. Они все взяли с собой, даже пони, только забыли одно — лески, крючки и приспособления, чтобы делать лунки во льду. Поэтому они все погибли от голода...
— Это что, были такие у тебя идеалы Руссо? Желание освободиться от цивилизации, слиться с природой?
— Когда-то человечество придет к гибели от цивилизации… Уже приходит…
— А нельзя жить обычной, неприметной “цивилизованной” жизнью и видеть в ней и глубину и высоту, и трагедию и экзотику?
— Все перемешано в жизни. Так? Например, у него жена шлюха, а он бежит в шесть утра в очередь к газетному киоску покупать “Правду”, чтобы узнать о судьбе Анджелы Дэвис. Просто... Человек пошел на кладбище — и женился! Все перемешано: мелочи жизни и большое. Без этого не обойтись. В одном из моих рассказиков “Аральское море” я пишу о просторах, о жизни сусликов и почему-то описываю, как на одной станции продавали кисель и как дикие осы садились на руки. А ты возьми Чехова, посмотри, как он пишет: у него низменный быт якобы и в то же время — такие просторы духа!
— Ты мне когда-то говорил, что надо изменить масштаб события, чтобы его постичь…
— Ну да, когда ты его меняешь, все приближается. Иногда я вынимаю время, и тогда события обнажают истинный свой смысл и обнаруживаются связи между ними... Ты же видишь — у меня нет не только пишущих машинок, но и записных книжек, дневников. Чем дальше от события проходит время, тем больше обнажается главное, тем лучше композиция, потому что детали бьют друг друга. Если событие близко, то ты не хочешь от этого отказываться, от другого. А так ты свободен, потому что ты со временем помнишь главное. Для того чтобы писать для детей, да и для взрослых, нужно очень хорошо знать жизнь и иметь слух на язык. Если слуха на язык нет, лучше вообще не браться писать. С композицией ничего не выйдет, если будешь писать то, что видел, как некоторые. Еще подписывают так: “рассказ-быль”. Что это такое? Если пишешь для маленьких, надо постоянно осознавать, что жизнь — это чудо: и в малых проявлениях, и в больших.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.
Похожие на Новый Мир ( № 12 2004) - Новый Мир Новый Мир книги
- Ярость - Салман Рушди - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Иисус говорит - Peace! - Алексей Олин - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Чудо - Юрий Арабов - Современная проза
- Сны Флобера - Александр Белых - Современная проза
- Дед и внук - Сергей Бабаян - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- ТАСС не уполномочен заявить… - Александра Стрельникова - Современная проза
- Все рассказы - Марина Степнова - Современная проза
