Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Деньги должны находиться в обороте. Это всем выгодно, — говорила Саша. Я не понимал этих слов. Но потом, когда уже следствие установило многие факты ее спекулятивных гешефтов, я понял, что вкладывалось в эти ее суждения.
Саша любила ездить. И повсюду присматривалась к тому, чем живут люди в данной местности. Если там, где она оказывалась, была дешевая шерсть и не было вязальных машин, она тут же устанавливала связь между большим количеством шерсти и отсутствием вязальных машин. Разрабатывала идею доставки вязальных машин в места, богатые шерстью, находила исполнителей и в скором времени доставляла партию машин потребителю, разумеется, по спекулятивным ценам. Саша умела предугадать, какую пользу принесет данный товарообмен. Поэтому машины обменивались не на деньги, а на шерсть или же изделия из шерсти: свитера, пуловеры, вязаные гарнитуры. Разумеется, я об этом до начала следствия ничего не знал. Саша со мной играла в романтическую особу, несколько разочарованную, но ищущую, возможно, собирающую материал для задуманного романа на детективной основе. Как выяснилось потом, гешефты, которые она проводила в жизнь, имели размах, поскольку втягивали десятки разных людей, способных выжать из каждой акции максимум дохода.
Саша отдавала себе отчет в том, что рядовая, серая, безликая, нетворческая спекуляция — это удел недалеких людей. Однажды она увидела цыган, сбывавших партию мохеровых шарфов. Она прикинула, сколько они смогут иметь на одной сотне шарфов — в пределах одной тысячи. Нет! Этот вариант ее не устраивал. А сколько грязи, волокиты, риска.
Саша знала: существует рынок, доступный лишь меньшинству. На этом рынке царят иные нравы, иные отношения. Этот рынок не похож, собственно, на рынок. Антиквариат, бронза, серебро, золото, камни, живопись, скульптура — всё самой высокой пробы и даже по-своему духовно (по мнению Саши). Однажды ей удалось раздобыть несколько саком — украшения башкирских невест. Этот народный убор, украшенный "чешуйчатыми" серебряными монетками, уральским гранатом, сердоликом и обработанным малахитом, отданный ювелирам на переливку и переработку (по эскизам Саши), дал баснословный доход. Камни и серебро соединялись современной вязью с таким изяществом, что нарочитая грубость камня в ажурной серебряной оправе обретала подлинную красоту.
Саша, столкнувшись однажды с Касторским, поняла, что в делах махинаций с драгоценностями требуется высший класс квалификации, высшая культура. Тут не просто спекуляция. Тут наука. Она стала читать специальную литературу. Училась у Касторского, поражаясь не столько его всезнанию, сколько какой-то особой трепетности, которая охватывала его, когда он рассказывал о свойствах той или иной ювелирной вещи. Вещь, о которой он повествовал, как бы на глазах оживала, сверкая, горя всеми гранями, обнаруживала свои непостижимые тайны, и Касторский, намекая на них, загадочно улыбался.
Валерьян Лукич, надо отдать должное, был великим тружеником.
В одной из многочисленных комнат особняка на улице Разина было несколько шкафов. И каждый оборудован просто фантастически. Откроешь дверцы — увидишь крохотный верстачок, выдвижную лампу, токарный станочек, разный инструмент. У этих шкафов нередко сутками просиживали опытные мастера-ювелиры — по договору (деньги в конце рабочего дня на бочку!) выполнялись сложнейшие заказы Касторского. Здесь шли работы по реставрации, здесь же изготавливались новые колье, серьги, перстни, браслеты. Трудно поверить, но Касторский платил в день от 30 до 100 баксов, сам следил за исполнением заказов, сам рассчитывался и сам сбывал украшения. Нередко добытая где-то старая вещь, купленная за две-три тысячи рублей, превращалась в сложнейшую ювелирную композицию (в несколько гарнитуров) на сумму в сто — двести тысяч долларов. Касторский любил свое дело. Создать, как он выражался, великое произведение искусства — браслет или колье, скажем, для этого мало быть художником, надо быть еще и чародеем, чтобы придать предмету волшебный блеск, способность обнаруживать свои природные свойства в движении, играть, переливаться всеми гранями, всеми оттенками цветов, вдобавок весь этот внешний блеск должен соотноситься с той цветовой гаммой, которую предпочитает будущий владелец, а все это требует величайшего мастерства.
Новая тайна
Долининские псы меня знали, а потому не залаяли. Два охранника резались в карты. Они кивнули мне, и я прошел в дом. Двери были раскрыты, я услышал знакомые голоса. Долинин был пьян, а потому не контролировал себя. Он почти орал:
— Всех к ногтю! Всех! Никого не пощажу. А это ты возьми. Пригодятся. — Я увидел, как стоявший ко мне спиной Петров взял пачку американских банкнот и торопливо сунул их в карман. Интуиция мне подсказала, что надо линять, и как можно быстрее. Я попятился, свернул налево, где был черный ход. Потом вспомнил, что меня все же видели охранники. В моей сумке зарисовки с физиономией Касторского. Я вытащил свои наброски и подошел к охранникам.
— Ну-ка, Андрюха, отгадай, кто это? — спросил я как ни в чем не бывало.
— Да Кащей это, чего уж тут гадать. Только боссу не показывай. Он его терпеть не может.
— А я как раз и принес ему показать наброски. Что он скажет. Без его разрешения не буду заканчивать работу…
— Это ты верно решил.
— У него кто-то там есть. Я подожду. — Я сел рядом. Охранники резались в очко, и я попросил карту. Я ударил по банку, хотя у меня была совсем паршивая карта — семерка бубей. К семерке пришел король, а затем десятка.
— Очко, — сказал я.
— Берешь половину банка, — сказал Андрей.
— С какой стати?
— А с такой, что ты не с самого начала играл.
— Но если бы я проиграл, я выложил бы весь банк?
— Отдай ему, не шуми! — сказал другой охранник.
— Да не отдам я ему… — заорал Андрей.
В это время в проеме дверей показался Петров.
В том, что он оказался в доме уважаемого Дениса Васильевича Долинина, не было ничего предосудительного. Мало ли какие дела были у Петрова с директором акционерного общества "Рассвет".
Петров махнул мне в знак приветствия рукой, показал на свою перевязанную другую руку и вышел со двора.
В этот вечер я разговорился с Долининым.
— Я обеспечил району три тысячи рабочих мест. Накормил район. У нас самое дешевое мясо и молоко. А против меня снова кто-то копает.
— Неужели Касторский?
— Да нет. У него свои проблемы. А меня, дружище, власть ненавидит. Коммунисты. Они думают, если придет Зюганов со своей камарильей к власти, что-нибудь изменится. Кто страну сейчас кормит? Предприниматель. Такие, как я, ты разумеешь это, художник?!
— Согласен с вами, — поспешил я поддакнуть, все время размышляя над тем, не заметил ли меня раньше в доме Долинин, когда вручал банкноты Петрову. Что бы это могло значить? Долинин против властей и против Касторского. А что, смута и есть война со всеми и против всех!
— Я пойду, — тихонько промолвил я, когда Долинин вроде бы как поутих.
— Сиди. Мне, дружище, и поговорить не с кем, — и вдруг совершенно трезвым голосом, точно проснувшись, спросил у меня Долинин: — Ну а что, этот чертов кулон нашли или нет?
— Не знаю. Что-то нашли, да говорят, подделка…
В это время охранник Андрей показался на пороге:
— Бахметьев к вам. Пусть войдет?
— Зови, — ответил Долинин, показывая мне на дверь, дескать, уходи, потом поговорим. С радостью я вылетел с долининского двора, едва не сбив с ног полковника ФСБ Семена Петровича Бахметьева.
Новый человеческий тип
Я размышлял: в стране сменился уклад. Мы чуть было не сдохли с голоду. Помню, как нас пугал бывший мэр Москвы Гавриил Попов: "Запасайтесь продуктами. Стройте хранилища на балконах — делайте этакие вместительные ящики с отоплением и туда складывайте всякую снедь, в первую очередь картошку". Моя мама тогда нанесла в дом всякой всячины: крупы, макарон, муки, а самое главное — штук сорок банок томатной пасты. Витамины. Будут хлеб и томаты — с голоду не умрем, рассуждала она. А потом, года через два, банки вздулись, склеились, и их пришлось выкинуть. Теперь страна завалена отборными продуктами. Челноки, мешочники, мелкие и крупные предприниматели на своих горбах ввезли в Россию баснословное количество продуктов, промышленных товаров, чего угодно. Власти негодовали, дескать, Россия — дешевый рынок. А что они, эти власти, могли предложить взамен. Томатную пасту пятилетней давности, прогорклую муку и гнилую картошку?! Как же быстро все переиначилось. Еще не так давно великий педагог Макаренко радовался тому, что в стране не найти ребенка, который бы мечтал о собственной лавочке.
Как-то мы с Костей разговорились на рынке с пареньком лет двенадцати:
— Что ты сам-то имеешь от торговли?
— Отец мне дает часть денег.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Князи в грязи - Михаил Барщевский - Современная проза
- Князи в грязи - Михаил Барщевский - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Мост - Радий Погодин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Запах шахмат - Антон Фридлянд - Современная проза
- Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза