Его язык вдруг развязался, и он говорил и говорил без удержу, ругался, издевался, угрожал, а она все это слушала, словно окаменев. И впервые крикнул ей в лицо про позор своего рождения. Но говорил с ней не как с несчастной женщиной, брошенной любовником, а как с уличной девкой, которой не повезло и которая знать не знала, кто же отец ее ребенка. То были вовсе не упреки внебрачного сына, который чувствует себя обездоленным, запуганным или опозоренным самим фактом своего незаконного рождения, он употреблял мальчишечьи грязные ругательства, которые уличные сорванцы кричат вслед шлюхам. Однако Тереза видела, что при всей своей испорченности в глубине души он вряд ли понимал, что говорит. Просто выражался так, как было принято в его кругу, и она не ощущала ни обиды, ни боли, только ужас бесконечного, никогда еще ею не испытанного одиночества, в котором ей из далекого далека слышался голос странного незнакомца, который был таким же человеком, как она, и которого она сама когда-то произвела на свет.

В ту же ночь она написала Альфреду, что ей безотлагательно нужно с ним поговорить. Прошло несколько дней, прежде чем он пригласил ее к себе. Держался он приветливо, хотя и немного сухо, и его испытующий взгляд обеспокоил Терезу: в порядке ли ее одежда и вообще, как она выглядит. Поэтому говоря о цели своего визита и рассказывая довольно сбивчиво о своих последних переживаниях, связанных с Францем, она все время невольно старалась углядеть свое отражение в висевшем напротив зеркале, что поначалу ей никак не удавалось. Когда она умолкла, Альфред, немного помолчав, высказал свое мнение, более того, он сделал целый доклад, из которого Тереза, в сущности, не узнала почти ничего нового. И выражение «moral insanity», безнравственность, она тоже не впервые слышала из его уст. В конце же он сказал, что не может посоветовать ей ничего нового: пусть мальчик живет отдельно. По возможности — в другом городе, покуда не произошло ничего такого, что будет уже нельзя исправить.

Тереза, ерзавшая в кресле, тем временем углядела свое лицо в зеркале и ужаснулась. Правда, освещение было плохое, но все же не стоило полагать, что зеркало может превратить красотку в уродину, а молодую девушку в старуху. И она видела в этом чужом, непривычном зеркале, видела с неоспоримой ясностью, что она в свои тридцать четыре года выглядит отцветшей, пожилой и поблекшей, словно ей уже перевалило за сорок. Правда, за последние недели она очень похудела, а кроме того, была неудачно одета, особенно шляпа совершенно ей не шла. Но все равно лицо, глядевшее на нее из зеркала, было для нее неприятным сюрпризом.

Когда Альфред умолк, она поняла, что под конец вообще не слушала его. А он подошел к ней поближе, чувствуя себя обязанным добавить несколько сочувственных слов: возможно, в прискорбном поведении Франца виноват до некоторой степени его переходный возраст — и, главное, предостерег Терезу от самобичевания, к которому она, судя по всему, весьма склонна и для которого на самом деле нет никаких причин. На это она горячо возразила: что такое? Это у нее-то нет причин упрекать себя? А у кого же тогда они есть? Ведь она никогда не была для Франца настоящей матерью, всегда приезжала к нему лишь на несколько дней или недель, а по-матерински обращалась с ним, так сказать, от случая к случаю. Большей частью она занималась своими делами — своей работой, своими заботами и — зачем отрицать — своими любовными историями. И разве зачастую не воспринимала мальчика как тяжкую ношу, даже как несчастье, уже давно, намного раньше, чем заподозрила или заметила эту его moral insanity, эту его безнравственность. Еще в ту пору, когда он был невинным малюткой, более того, еще до его рождения она не хотела ничего про него знать. А в ту ночь, когда его рожала, надеялась и желала, чтобы он вообще появился на свет мертвым.

Ей так хотелось сказать всю правду до конца, но в последний момент она удержалась, опасаясь, что совсем уж откровенным признанием отпугнет друга и в какой-то степени подчинит себя его власти — и в конечном счете не только его одного. И она замолчала. А Альфред, хоть и положил руку на ее плечо, как бы желая утешить и подбодрить, другой же рукой — это не ускользнуло от нее — вынул из жилетного карманчика часы. И поскольку Тереза после этого поспешно поднялась, он обронил, как бы извиняясь, что в шесть ему необходимо быть в клинике. Но Терезе не следует ничего предпринимать, не посоветовавшись с ним. И — пожалуй, сначала он вовсе и не имел намерения заходить так далеко — предложил ей в ближайшие дни прийти к нему в приемные часы вместе с Францем или, еще лучше, он сам навестит ее — возможно, в воскресенье зайдет во время обеденного перерыва, чтобы еще раз побеседовать с Францем и лично во всем разобраться.

Тереза и сама не поняла, почему это столь естественное предложение бывшего любовника, а теперь друга и врача подействовало на нее так, словно он протянул ей спасительную руку. Она поблагодарила его от всей души.

Обещанный Альфредом визит не состоялся, поскольку на следующее же утро Франц исчез из дома матери, не оставив никакой записки. Первой мыслью Терезы было известить полицию, но она этого не сделала, опасаясь, что у властей могут быть причины истолковать исчезновение Франца как своего рода бегство и своим сообщением она может раньше времени навести на его след. Она связалась по телефону с Альфредом, который поначалу вышел из себя из-за этого звонка, но потом дал ей понять, что не видит ничего плохого в новом повороте событий и что она поступает совершенно правильно, не предпринимая никаких шагов: пусть все идет своим чередом. Его равнодушие больно задело Терезу, она даже почувствовала, что отношение Альфреда обижает ее сильнее, чем бегство Франца. Конечно, вскоре наступили часы горя и даже отчаяния. Бессонными ночами она ощущала неожиданную тоску по беглецу и подумывала, уж не дать ли объявление в газету вроде того, какое ей однажды попалось на глаза: «Вернись, я все простила!» Но наступало утро, и она понимала бессмысленность этой затеи, ничего подобного делать не стала и уже спустя несколько недель заметила, что ей живется хоть и не веселее, но зато спокойнее, чем в ту пору, когда Франц был рядом.

Соседям она сказала, что Франц нашел работу в одном австрийском провинциальном городке. Поверили они или нет, но никто особенно не интересовался семейными обстоятельствами фройляйн Фабиани.

Ее работа, которой она долгое время занималась совершенно равнодушно, как бы машинально, вновь начала приносить ей некоторое удовлетворение. И она давала не только уроки отдельным ученикам, но уже вела группы из нескольких девочек примерно одного уровня знаний.

В остальном Тереза по-прежнему жила совершенно обособленно, никто о ней не беспокоился, ни мать, ни брат, ни невестка. Альфред тоже не подавал признаков жизни. Она старалась поменьше выходить из дому и сумела поставить дело так, чтобы лишь изредка давать уроки на стороне. Почти не было случаев, чтобы она к одной из своих учениц питала личный интерес, который выходил бы за рамки занятий, и иногда она чуть ли не с тоской вспоминала прежние времена, когда благодаря своему положению воспитательницы и жизни под одной крышей ближе сходилась со своими воспитанницами, чем это происходило теперь, а к некоторым из них привязывалась всем сердцем и чувствовала себя как бы их второй матерью.

Но вот в одно прекрасное время, спустя несколько месяцев после исчезновения Франца, одна из учениц несколько дней подряд пропустила занятия, и Тереза из-за отсутствия этого юного существа, едва ли достигшего шестнадцати лет, так расстроилась, как еще никогда не бывало в таких ситуациях. Получив записку от отца девочки, в которой тот объяснял отсутствие дочери на занятиях воспалением горла и высокой температурой, Тереза впала в непонятное для нее самой беспокойство, которое никак не проходило. И когда через несколько дней Тильда вновь появилась, Тереза почувствовала, что ее лицо от радости зарделось, а глаза засияли. Она сама ничего этого, скорее всего, не заметила бы, если б, словно в ответ, на губах Тильды не заиграла странная, вроде любезная, но в то же время высокомерная и даже насмешливая улыбка. В этот момент Тереза поняла, что она любит эту девчушку и что любовь ее в какой-то мере безответная. Поняла она также, что эта девочка в свои шестнадцать лет — и не только благодаря более благоприятным жизненным обстоятельствам — принадлежит к другому разряду человеческих существ, чем сама Тереза, — к умным, трезвым, замкнутым, с которыми не может случиться ничего неприятного или тяжелого, потому что они умеют сами за себя постоять и взять от каждого, кто окажется рядом или попадет в сферу их притяжения, под их влияние, столько, сколько им будет нужно или просто покажется забавным. Тот момент, когда Тильда с милой улыбкой вошла в комнату после восьмидневного отсутствия, опоздав, как всегда, на несколько минут, придвинула стул к столу, за которым сидели пять учениц, и едва заметным жестом светской дамы сделала Терезе знак не прерывать ради нее занятий, — этот момент был одним из тех, когда в сумеречную душу Терезы упал луч, в свете которого эмоциональное отношение между ней и Тильдой раз и навсегда предстало с безусловной ясностью и полнотой.

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 65

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Тереза - Артур Шницлер бесплатно.

Похожие на Тереза - Артур Шницлер книги

Фрау Беата и ее сын - Артур Шницлер - Классическая проза
Тереза Дескейру - Франсуа Мориак - Классическая проза
Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер - Классическая проза
Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза

Оставить комментарий