После столь мимолетного свидания их контакты возобновились только осенью 1946 г., когда Гринберг привел Гольдштейна в Еврейский антифашистский комитет на Кропоткинскую, 10. Там состоялся уже продолжительный и серьезный разговор, в том числе и о знакомых Гольдштейну родственниках Сталина со стороны второй жены.

Существует версия, что такой интерес к родственному окружению вождя был вызван у Михоэлса тем, что посредством него он надеялся, информируя о положении евреев в СССР, как-то повлиять на правителя и со временем склонить того к принятию мер, направленных против усилившегося в годы войны антисемитизма. Видимо, для достижения этой цели руководитель ЕАК попросил своего собеседника при случае расширить соответствующий круг знакомств, включив в него Светлану Сталину и Григория Морозова[101].

В годы войны и в первые послевоенные годы не только Михоэлс, но вся еврейская московская элита воочию убедились на собственном опыте, что целенаправленная антиеврейская кампания происходит с правительственных верхов, и главный «дирижер» ее — Сталин.

Тем более что у Михоэлса был прямой выход на Молотова и Лозовского, которых он неоднократно информировал как в устном, так и в письменном виде о положении в стране с антисемитизмом, о проблемах, с которыми столкнулось советское еврейство на Украине, в Белоруссии и других регионах в первые послевоенные годы. То, что журналистов, писателей интересовали семейные интриги и похождения самого вождя для публикаций в зарубежной американской прессе, это целиком закономерное явление, которое всегда было и будет актуальным для прессы. Если у неформального лидера советского еврейства и существовала надежда как-то повлиять на кремлевскую национальную политику посредством родственников диктатора, то ему вскоре пришлось распрощаться с иллюзиями.

Еще в мае 1947 г. Светлана Сталина и Григорий Морозов неожиданно расстались друг с другом. Собственно, никакого официального развода не было. Просто в один не очень прекрасный для Григория Морозова день его выставили из квартиры в «Доме на набережной». Потом он был приглашен в отделение милиции, где у него отобрали паспорт со штампом о регистрации брака с дочерью Сталина и вручили взамен новый, «чистый». То же самое случилось и с паспортом Светланы. Правда, ее в милицию не вызывали. Все формальности взял на себя брат Василий, который, между прочим, в свое время познакомил сестру с Григорием.

Эта семейная драма произошла наверняка не столько вследствие причин «личного порядка», как писала потом С. Аллилуева, сколько из-за вмешательства ее отца, давно тяготившегося родственными узами, связывавшими его с еврейством. Именно он дал указание «органам» изъять переписку дочери с Морозовым, чтобы потом похоронить ее в своем архиве в Кремле. Личное благополучие дочери мало что значило для диктатора в сопоставлении с так называемыми государственными интересами, тем более что в качестве главной угрозы этим интересам ему со временем повсюду стал мерещиться грозный призрак еврейского национализма.

С какой варварской жестокостью Сталин расправился со всеми родственниками жены — Аллилуевыми! «Болтали много. Знали слишком много… А это на руку врагу…» — так объяснил Сталин своей дочери причину произошедшего с ее родственниками по матери[102].

Е. А. Аллилуева, которую Гольдштейн знал еще с 1929 г. по совместной работе в советском торгпредстве в Берлине, первым браком была замужем за братом жены Сталина П. С. Аллилуевым, неожиданно умершим в ноябре 1938 г., как говорили, от сердечного приступа. Начиная с 10 декабря 1947 г. стали арестовывать окончательно вышедших из доверия Сталина его родственников по линии второй жены. Первой 10 декабря взяли Е. А. Аллилуеву, которой вменили в вину то, что она «на протяжении ряда лет у себя на квартире устраивала антисоветские сборища, на которых распространяла гнусную клевету в отношении главы Советского правительства». После нескольких дней следственной обработки с применением мер физического воздействия Е. А. Аллилуева уже 16 декабря показала на допросе, что ее старый знакомый Гольдштейн, заходя периодически в гости, расспрашивал о Сталине, его дочери Светлане и о том, как у нее складываются отношения с Григорием Морозовым. В результате уже через три дня Гольдштейна доставили на Лубянку, причем его арест проводился без санкции прокурора, по личному указанию Абакумова. А вскоре последний получил от Сталина конкретные инструкции, в каком направлении следует вести дальше следствие по этому делу.

Абакумов немедленно довел до сведения заместителя начальника следственной части по особо важным делам В. И. Комарова о том, что Гольдштейн интересовался личной жизнью Сталина «не по собственной инициативе, а что за его спиной стоит иностранная разведка». Поскольку никаких фактических данных, подтверждающих эту версию, не существовало, следствию предстояло их добыть в виде «признания» от арестованного. Для достижения этой цели в ход были пущены все средства, среди которых был и арест жены Гольдштейна М. А. Кржевской.

Другой заместитель начальника следственной части по особо важным делам — М. Т. Лихачев сразу же по ознакомлении с указом Кремля вызвал к себе полковника Г. А. Сорокина, ведущего дело Гольдштейна. И как только тот прибыл на Лубянку из Сухановской тюрьмы, где вел допросы, приказал ему «размотать шпионские связи Гольдштейна и выявить его шпионское лицо». То, что происходило дальше, становится ясным из письменного объяснения, данного Сорокиным 3 января 1954 г. комиссии по расследованию незаконной деятельности абакумовского ведомства:

«…Никаких материалов, изобличавших Гольдштейна в шпионской деятельности, и даже вообще какого-либо дела против Гольдштейна я ни от кого не получал, и, как впоследствии мне стало ясно, такового вообще в МГБ не имелось…

По истечении некоторого времени на допрос Гольдштейна явился Комаров и сказал, что он имеет распоряжение Абакумова о применении к Гольдштейну мер физического воздействия. Это указание Абакумова… Комаров выполнил в тот же вечер при моем участии. На следующий день Гольдштейн в отсутствие Комарова дал мне показания о том, что со слов Гринберга ему известно, что в президиуме Еврейского антифашистского комитета захватили руководство отдельные буржуазные националисты, которые, извращая национальную политику партии и Советского правительства, занимаются несвойственными для комитета функциями и проводят националистическую деятельность. Кроме того, Гольдштейн показал о шпионской деятельности Михоэлса и о том, что он проявлял повышенный интерес к личной жизни главы Советского правительства в Кремле. Такими сведениями у Михоэлса, показал Гольдштейн, интересовались американские евреи…»

В последнем предложении приведенного документа и заключалась та сверхзадача, которая была поставлена Сталиным перед руководством МГБ. Одно дело — в кругу родных и знакомых перемывать косточки «главы советского правительства», и совсем другое — осуществлять целенаправленный сбор информации об этой персоне по заданию вражеской разведки. При каких условиях было получено это «признание» и что на деле означали так называемые меры физического воздействия, поведал 2 октября 1953 г. сам Гольдштейн в письме Маленкову, отправленному из Владимирской тюрьмы:

«19 декабря 1947 г. я был арестован в Москве органами МГБ СССР и препровожден на Лубянку, а затем в следственную тюрьму в Лефортово. Здесь без сообщения причин моего ареста от меня потребовали, чтобы я сам сознался и рассказал о своей якобы вражеской деятельности против Родины…Меня начали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой по мягким частям и голым пяткам. Били до того, что я ни стоять, ни сидеть не был в состоянии… Через некоторое время мне предложено было подписать протокол (якобы продиктованный мною), в котором говорилось, что я признаю себя виновным. Я… отказался подписать такой протокол. Тогда следователь Сорокин и еще один полковник (Комаров. — Авт.)… стали так сильно меня избивать, что у меня на несколько недель лицо страшно распухло и я в течение нескольких месяцев стал плохо слышать, особенно правым ухом… За этим последовали новые допросы и новые избиения. Всего меня избивали восемь раз, требуя все новых и новых признаний. Измученный следовавшими за собой (так в тексте. — Авт.) дневными и ночными допросами, терроризируемый избиениями, руганью и угрозами, я впал в глубокое отчаяние, в полный моральный маразм и стал оговаривать себя и других лиц в тягчайших преступлениях»[103].

Чтобы лично удостовериться в «правильности» выбитых из Гольдштейна показаний, в Лефортовскую тюрьму сразу же прибыл Абакумов. Он не стал тратить время на подробные допросы еле ворочавшего языком узника, а сразу спросил у него о главном: «Итак, значит, Михоэлс — сволочь?» — «Да, сволочь», — ответил тот. Потом последовал аналогичный вопрос в отношении Фефера, на который был дан отрицательный ответ.

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 122

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Почему евреи не любят Сталина - Яков Рабинович бесплатно.

Похожие на Почему евреи не любят Сталина - Яков Рабинович книги

Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923 - Юрий Фельштинский - История
Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Владимир Иосифович Гурко - Биографии и Мемуары / История
Воспоминания бывшего секретаря Сталина - Борис Бажанов - История
О фашизме в России и демократическом лозунге Нет красно-коричневой чуме! - Ирина Дедюхова - История
О Леониде Андрееве - Лев Троцкий - История
Сталин (Том 1) - Лев Троцкий - История
Правда о «золотом веке» Екатерины - Андрей Буровский - История
Бич божий. Величие и трагедия Сталина. - Платонов Олег Анатольевич - История
Бронемашины Сталина 1925-1945 - Максим Коломиец - История
Ржев – Сталинград. Скрытый гамбит маршала Сталина - Вячеслав Меньшиков - История

Оставить комментарий