может заниматься мелким изобретательством. Обладающий незначительным умом не способен на настоящий подвиг» (7, 139). Дело правителя – рассчитать возможности каждого и в соответствии с ними определить его место.
Правитель пользуется расчетом не только в распределении людей, но также в экономике, в хозяйственной жизни. Тощие и плодородные земли используются в соответствии с их свойствами: на плодородных сеют злаки, на гористых и холмистых – бамбук. Хозяйственные работы производят в соответствии с четырьмя сезонами и календарными вычислениями. Этот распорядок подробно описан (7, 147–148). В расчете урожая правитель исходит из необходимости иметь государственный запас на случай стихийных бедствий или неурожая: «Мощь неба и земли позволяет рассчитывать так, чтобы через три года запахивания поля оставался годовой запас; за девять лет сбора такого запаса имелся трехгодичный фонд; за восемнадцать лет был бы запас на шесть лет, а за двадцать семь – девятилетний запас… Государство, в котором нет девятилетнего запаса, называется „недостаточным“; в котором нет шестилетнего запаса, – „страдающим“; в котором нет и трехлетнего запаса, – „нищим“» (7, 146–147). Исходя из этого, правитель рассчитывает и свое потребление и налоги (Там же). Когда же, случалось, пренебрегали расчетом, то «отбирали у народа без меры, накладывали поборы ни низших, не соразмеряя их с достатком, и тогда мужчины и женщины оставили земледелие и ткачество и не могли удовлетворить требования высших – сколько ни прикладывали сил, все был недостаток. И тогда господин и слуга стали ненавистны друг другу» (7, 146), т. е. было нарушено согласие.
Мудрый правитель уподобляется искусному мастеру, в частности искусному возничему, в совершенстве управляющему своей колесницей: «Держащие власть – это колесница правителя; имеющие ранги и жалованье – это удила и уздечки. Правитель помещает себя на колесницу держащих власть, берет в руки жезл имеющих ранги и жалованье, глубоко проникает в меру мягкости и резкости [натяжения вожжей] и знает, где натянуть, где ослабить. И тогда Поднебесная исчерпывает все силы и не знает устали» (7, 137). Таким образом, искусство управления отождествляется с искусством средней ступени.
Правление, основывающееся на гармонии, расчете, соответствии, признается, как видим, совершенным правлением. Однако при этой оценке авторы «Хуай-наньцзы» исходят из той посылки, что в Поднебесной господствует неизбежное зло – разделение. Такая форма правления может быть признана совершенной, так как это разделение уже существует как факт. Но все же безусловным идеалом признается такое состояние общества, когда нет надобности в управлении. Отсюда постоянный лейтмотив – призыв дернуться к временам «золотого века». Если совершенного правления добивается правитель, умело сообразующийся с законами природы, то идеальное правление под силу только мудрецу высшей ступени, тому, кто уподобляется вершителю законов самой природы, т.е. дао, и объединяется в одно с самим Великим Единым. Когда такой правитель становится наверху, то Поднебесная «сама приходит в гармонию», «народ сам становится безыскусственным», «нет благовещих знамений, а никто не погибает преждевременно», «нет раздоров и споров, а пропитания достаточно», все свершается само собой наилучшим порядком, и «не известно, кто это делает» (7, 117).
Таким образом, теория государства и государственного управления «Хуай-наньцзы» естественно вписывается в общефилософскую концепцию памятника. Исходным моментом здесь является представление о вечном круговращении – именно поэтому «золотой век» не просто когда-то был, но может быть возвращен. Когда авторы «Хуайнаньцзы» говорят об обществе, где каждый должен заниматься своим делом, исполнять свои функции, то они исходят из представления о нем как о едином целом, все части которого взаимообусловлены и где нарушение функций одной части ведет к нарушению единства целого.
Мифотворчество как искусство
(на материале главы «Небесный узор» из «Хуайнаньцзы», IIв. до н.э.)[327]
Содержанием главы «Небесный узор» («Тянь вэнь») из «Хуайнаньцзы»[328] («Философы из Хуайнани») является круг проблем, связанных с астрономией, астрологией, календарными исчислениями, музыкальной теорией, определением мер и весов и пр. Подобные темы были предметом рассмотрения и в других древних памятниках, предшествовавших «Хуайнаньцзы»: «Чжоу ли» («Чжоуские обряды»), «Ли цзи» («Книга обрядов», в особенности глава «Юэ лин» – «Полунные приказы»), «Го юй» («Речи царств»), «Люйши чуньцю» («Вёсны и осени г-на Люя»). Однако ни в одном из перечисленных текстов эти темы не являлись самостоятельными, а всегда рассматривались в связи с другими. Только в «Хуайнаньцзы» они впервые выделены в самостоятельную главу и представлены как одно взаимосвязанное целое.
К изучению материала этой главы можно подходить с разных точек зрения: как к истории науки, как к истории философии и как к истории литературы. Последний аспект выделен нами в качестве темы данного сообщения, хотя специфика древности такова, что выделить можно только угол рассмотрения, но нельзя при этом избежать комплексности.
В ханьское время (в данном случае имеется в виду конкретно II в. до н. э. – время правления ханьского У-ди) миф уже давно перестал быть преимущественной и тем более единственной формой описания мира и окружающих вещей. В этот исторический момент человеческие представления о действительности выражаются иным, чем мифологический, языком, а именно языком не образов, а понятий. Однако в этой главе мы видим выраженное стремление дать картину мира и в «научном» (в древнем смысле слова) описании, и как художественную картину. Ни в том, ни в другом способе не было бы применительно к данному времени ничего удивительного: достаточно развит язык понятий, достаточно развит поэтический язык. Приковывают к себе внимание два обстоятельства: рядоположенность того и другого способа, вплоть до контаминации; и опоэтизация дефиниций, добытых путем измерения. Речь идет не о том, что авторы главы используют мифологические образы в качестве раскраски, а о том, что они создают искусственно мифологическую картину бытия и делают это как раз в тот момент, когда способны вовсе обходиться без мифологии. На этой теме хотелось бы остановиться поподробнее.
Для эпохи Древности характерно восприятие мира как эталона красоты, гармонии и совершенства. Похоже, в духе своей эпохи, авторы задались целью «поверить алгеброй гармонию»: они одержимы идеей всеобщей измеримости не только отдельных вещей, но и самой вселенной – в градусах, сантиметрах, метрах, шагах, т.е. человеческой мерой, той, которую сам человек создает как инструмент исчисления. В отличие от таких текстов, как, например, «Чжуанцзы» (IVв. до н.э.), где царствуют определения «неизмеримое», «беспредельное», где ценность признается только за тем, что «нельзя взять и подержать в руке», тем, что не поддается «угломеру и отвесу», здесь утверждается, что даже самые большие вещи, каковыми являются «небо и земля» (тянь ди), можно измерить: надо только поставить шесты утром и вечером и определить расстояние между ними в полдень и на закате, что-то сложить и разделить, и получишь точное расстояние от
