Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ныне черный штандарт рабства вздымается над Американскими Штатами, над страной, которая в прошлом снискала уважение целого мира справедливой войной против вездесущего англичанина! Нет, господа, не о гуманности, не о мире пекутся янки, ратуя за неприкосновенность торгового флота, а единственно о своих корыстных интересах, представляющих для мира не меньшую опасность, чем военные флоты европейских держав. Вот в газетке "Полинезиаль" эта маленькая заметка скажет вам о симпатиях Американских Штатов вразумительнее, чем все правительственные реляции. Поглядите!
Изыльметьев прочитал заметку, набранную петитом:
"В Америке, впрочем, радуются необыкновенному участию, которое Англия и Франция принимают в восточном вопросе, и соединяют большие надежды с употреблением в дело большой части морских сил означенных стран. Новый пароход "Вильям Норрис", который должен был совершать плавание через Атлантический океан в двадцать дней, продан турецкому правительству за 230 тысяч долларов".
- Теперь толкуйте о симпатиях, об отличном уважении, с которым имеет честь быть и оставаться мистер Виллье! - воскликнул Завойко, принимая из рук Изыльметьева газету. На улице послышались громкие крики, и Завойко беспокойно поглядывал в окна, но ничего необычного не замечал. - "Вильям Норрис", этакая махина в тысячу четыреста тонн, передается туркам! Американские порты, ремонтные мастерские, склады, магазины - все к услугам Англии. Американские купеческие суда на службе у французов, у всех, кто имеет достаточно денег, чтобы платить за них. Револьверы Кольта и нарезные ружья отправляются не в Петербург, а в Портсмут, в Гавр, нам же остается... отличное уважение достопочтенного мистера Виллье...
- Канальство, истинное канальство! - откликнулся Вильчковский.
Крики на улице росли. Завойко, выглянув в окно, увидел толпу, которая тесным кольцом окружила медленно едущую телегу. Впереди толпы адъютант Завойко, штурманский офицер Лопухов.
- Трифонова при-и-везли! - сказал заикающийся Гезехус.
За подводой шли не только зеваки, но и многие чиновники, забросившие ради такого события свои необременительные занятия.
Пока купца везли на боте по Пенжинской губе в Большерецк, он ухмылялся, чудил, похлопывал по плечу Лопухова. Сорил деньгами, смеялся, весело подмигивал командиру бота, приятелю, который не раз бывал в его хлебосольном и пьяном гижигинском доме.
Но когда Трифонова ссадили в Большерецке, связали и бросили на телегу под одобрительные крики камчадалов и русских поселенцев, он взбесился. Окладистая борода растрепалась и приняла дикий вид. Он не раз пробовал перекусить веревки белыми волчьими клыками.
Увидев в окне фигуру Завойко, Лопухов подбежал к зданию и стал навытяжку, с ног до головы покрытый дорожной пылью.
- Доставил-с, ваше превосходительство.
- Буянил?
- Вначале был тих, покорен. Полагал - пугаем. А когда убедился, такое вытворял, - Лопухов развел руками, - не поверите.
- Ладно. Развяжи его и веди ко мне. Судью кликни.
Трифонов тяжело ввалился в кабинет. Сверлил злыми глазами офицеров, избегая Завойко. Василий Степанович подошел к нему, спросил в упор:
- Укротили?
Купец угрюмо молчал.
- Эх ты, вепрь! Такое время настало, в России кровь православная льется, впору бы и тебе за ум взяться! Да куда там! Того и гляди, англичанину прислужишь, камчатские племена разбоем смутишь...
- Слышь-ка, Василь Степанович, - начал Трифонов полупочтительно, - ты меня перед миром не срами. Все старшой приказчик виноват, Козьма Скосырев. Каторжный он...
- Тебе пара.
- Не черни купеческого имени, - настаивал Трифонов. - Я тебя озолочу...
- Подлец ты, подлец! - невозмутимо ответил Завойко. - Тебе и невдомек, что не все то купить можно, что под богом живет.
- Все, Василь Степанович! Как есть все. - Он с тревогой посмотрел в нахмуренное лицо Изыльметьева, на окуляры Вильчковского, внутренне робея стольких незнакомых людей. - Тебя, может, и не куплю: ты характерный. Да ведь не тебе деньги даю, даю на капризы твои, на хозяйство. Хочешь, доставлю тебе сто лошадей, крепких, сибирских? Почту зимнюю за свой счет заведу... Тише Жерехова жить стану...
Вернулся Лопухов с Васильковым. Они остановились позади Трифонова.
Вильчковский поднял окуляры на лоб, уставился большими влажными глазами на Завойко и проговорил с явным интересом:
- Ишь ты, почту сулит... Полезное дело!
Ободренный Трифонов пообещал:
- Церковь новую поставлю!
- Не твоими руками церкви строить, душегуб! - И Завойко приказал полицмейстеру. - Увести его! В железа!
Трифонов побелел, затрясся, заговорил торопливо, сбивчиво:
- Гимназею построю!.. Нищих кормить буду...
- Тебе нищих плодить, а не кормить! - отрезал Завойко.
Купец долго цеплялся за косяк двери, ругался и норовил вырваться из рук казаков.
Когда наконец дверь за ним закрылась, Васильков сказал:
- Купец дело говорит, Василий Степанович. Лучше бы с пользой для края. В Иркутске непременно откупится.
- Мы его здесь судить будем.
- Невозможно-с! Купец первой гильдии, не подлежит-с. Только Иркутск и Санкт-Петербург.
- Тогда готовьте бумаги - и в Иркутск!
Судья с сожалением взглянул на губернатора.
- Напрасные усилия-с...
- Нет! - отрезал Завойко. - Бумаги! И в дорогу! Немедля в дорогу! Глядеть за ним, шельмой, в оба, не то отобьют: приказчик-то Скосырев бежал.
Подвода с Трифоновым тронулась к гауптвахте.
Протодиаконская октава Трифонова гремела на весь порт. Люди смеялись. Даже Чэзз, который обычно оказывал Трифонову знаки внимания, трясся от смеха, упершись покатой спиной в дверь своего магазина.
Отойдя от окна, за которым стихал шум, Завойко проговорил, будто извиняясь перед офицерами:
- Сколько лет терпели, подумать невозможно! А и без него не слаще будет. Не доставит купец хлеба - и люди остаются аки птицы небесные, не имея чего съесть. Но у птиц крылья, они долетят к пище, а человеку невозможно... Любите этой край, господа, - закончил он простодушно, - не хмурьтесь на него.
II
Экипаж торгового брига "Ноубль" принес в Петропавловск известие о скоплении больших неприятельских сил в Тихом океане. Из Большерецка, из Тигиля и Нижне-Камчатска тоже приходили тревожные слухи, их привозили иностранные китобои, плававшие у восточного и западного побережья полуострова. Слухи множились. В воображении служилого люда и чиновников небольшие неприятельские отряды, замеченные в Ванкувере, на Сандвичевых островах и в океане, вырастали в грозные эскадры. Жены рыбаков и поселенцев во всем находили дурные приметы: и в необычно буйном даже для Камчатки росте трав, и в том, что слишком рано отошла чавыча, что Авачинская и Жупановская горелые сопки и плоский Толбачек курились сильнее обычного и чаще погрохатывала, содрогаясь, гористая камчатская земля.
А в конце июля 1854 года жители поселка снова хлынули к причалам, - в малой бухте бросил якорь транспорт "Двина". Он привез из Иркутска партию сибирских стрелков в триста пятьдесят штыков, капитана второго ранга Александра Павловича Арбузова, назначенного помощником Завойко и командиром порта, и специалиста по крепостному строительству инженер-поручика Мровинского.
Стрелки, набранные из тринадцатого, четырнадцатого и пятнадцатого сибирских линейных батальонов, крепкие таежники, несмотря на тяжелый переход по Охотскому морю, держались бодро.
Прибытие "Двины" губернатор воспринял как последнее усилие Иркутска помочь ему. Теперь-то уж больше нечего и неоткуда ждать. Судьба, именно судьба, а не равнодушное начальство, уже одарила его нечаянной радостью: если бы не цинга, штормы и противные ветры, не видать бы ему "Авроры", с ее экипажем и артиллерией. Да и "Двина" на неизведанном пути от Шилки до озера Кизи, в опасном амурском лимане, рисковала немало, а вот пришла, на радость камчатцам!
На следующий день после прибытия "Двины" Завойко, Изыльметьев, Арбузов и Мровинский с небольшой группой офицеров осматривали окрестности Петропавловска. Завойко и Изыльметьев шли впереди: губернатор - в партикулярном платье, с непокрытой головой, капитан - в темном мундире, болтающемся на исхудавшем после болезни теле. За ними шел Мровинский, недовольный плохо проведенной ночью, вяло откликавшийся на обращения начальства, Тироль, Арбузов, командир "Двины" и кое-кто из местных чиновников.
Осмотр начали с северной окраины Петропавловска. Здесь, между склонами Петровской горы и оконечностью Николки, лежало Култушное озеро, отделенное от Авачинской губы песчаной косой. Между Николкой и Култушным озером в узком дефиле изгибалась грунтовая дорога. Она вела в глубь полуострова.
Серое небо нависло над портом. Туман окутал зыбким покровом озеро и Авачинскую губу. Он сблизил горы, и в это туманное утро казалось невероятным, чтобы неприятель, если он явится на Камчатку, решился напасть на город через узкое озерное дефиле. Тут намечалось сооружение батареи, уже названной Озерной.
- История России. Алексей Михайлович Тишайший - Сергей Соловьев - История
- Славяне и авары. Вторая половина VI — начало VII в. - Сергей Алексеев - История
- 22 июня: Никакой «внезапности» не было! Как Сталин пропустил удар - Андрей Мелехов - История
- Кормовой флаг Громобоя - Сергей Григорьев - История
- Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Уинстон Черчилль - История
- Начало России - Валерий Шамбаров - История
- Русский пятистатейник - Андрей Милов - История / Прочая научная литература / Языкознание
- Август 1991. Где был КГБ - Олег Хлобустов - История
- Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы - Олег Гончаренко - История
- Хроники мусульманских государств I-VII вв. Хиджры - Айдын Али-заде - История