Он был одет с необычной тщательностью, как будто собирался не в контору, а на какое-то торжество. При виде нового костюма, белоснежной рубашки, ненадеванного галстука ей понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить и поверить в свое воспоминание. Таким он появлялся у нее в дни жениховства. Она продолжала ходить взад и вперед, как бы в ослеплении, сама себе не веря, забывая о страданиях и прошедших годах.

Мужчина обмакнул кусочек хлеба в соус и отодвинул тарелку. Женщина увидела, как робко и испытующе блеснул новый взгляд, устремленный к ней из-за стола, если только она сама его не выдумала.

— Я сожгу чек Менделя. Или могу подарить его тебе. Так или иначе, это вопрос дней. Бедняга он.

Ей пришлось немного переждать. Потом она заставила себя отойти от плиты и села напротив худого мужчины, терпеливо, без мучений дожидаясь, пока он уйдет.

Услышав, как замирает шум машины вдали на дороге, она поднялась в спальню; ей сразу бросился в глаза бесполезный маленький револьвер с перламутровой рукояткой, и она принялась разглядывать его, не беря в руки. Там, за окнами, никак не наступало лето, хотя весна неистово двигалась вперед, а дни и мелкие заботы не могли, да и не хотели останавливаться.

К вечеру, после неизменного обряда борьбы с колючками до кровавых царапин на руках, женщина посвистала, подражая птицам, и поняла, что Мендель исчез вместе с ее тощим мужем. Возможно, они никогда и не существовали. Оставался ребенок на верхнем этаже, но он ничем не мог облегчить ее одиночество. Никогда не была она с Менделем, никогда не была с ним знакома, и никогда не видела его крепкое, мускулистое тело; никогда не знала его неотступной мужской воли, его заразительного смеха, его беззаботного слияния с полным счастьем. Капли крови из царапины на лбу медленно скользили по носу.

Заплакал ребенок, и пришлось подняться. Старик курил, сидя на камне, так спокойно, так неподвижно, что казался частью своего каменного сиденья. Двое других были скрыты в глубине колодца. Наверху она успокоила ребенка и заметила на полу смятый костюм мужа. Она порылась в карманах, увидела бумаги, исписанные цифрами, монеты, какой-то документ. И наконец письмо.

Написанное женским почерком, очень красивым и четким, безличным, оно не занимало и двух страниц, подпись была непонятна: Масам. Но смысл письма, сочетание глупостей, клятв, фраз, свидетельствующих об уме и таланте, был вполне ясен. «Должно быть, совсем юная, — подумала женщина без досады и зависти, — так писала когда-то я, писала ему». Фотографий она не нашла.

Под словом «Масам» мужчина написал красными чернилами: «Ей будет семнадцать лет, и она пройдет обнаженная над и под землей, чтобы остаться со мной, пока длится эта песня и эта надежда».

Она не испытала чувства ревности, возненавидела не мужа, быть может, только жизнь, собственное непонимание, странную злую шутку, которую сыграл с ней мир. Несколько недель они продолжали жить как всегда. Однако он не мог не заметить перемену, не почувствовать, как все эти прощения и отталкивания превращались в мягкое, лишенное враждебности отчуждение.

Они произносили слова, но, в сущности, уже не разговаривали. Она не хотела замечать искорки мольбы, вспыхивающие иногда в глазах мужчины. «Все равно как будто он умер много месяцев назад, как будто мы никогда не знали друг друга, как будто его нет рядом со мной». Ни одному из них не на что было надеяться. Слова не шли с языка, взгляды избегали друг друга. Мужчина вертел в руках сигарету и пепельницу; она намазывала хлеб маслом и джемом.

Когда он возвращался в полночь, женщина откладывала книжку, притворялась спящей или же говорила о работах в саду, о плохо выстиранных рубашках, о ребенке и ценах на продукты. Он слушал ее, не задавая вопросов, равнодушно, самому ему рассказывать было нечего. Потом доставал из шкафа бутылку и пил на рассвете, один или с книгой.

А она, в тишине летней ночи, тайком поглядывала на его заострившийся профиль, на макушку, где прежде времени появилась седина, где волосы начинали редеть. Она отказалась от жалости к себе и перенесла ее на мужа. Теперь, возвращаясь, он не ужинал. Шел к шкафу и пил ночью, на рассвете. Растянувшись на кровати, он иногда начинал говорить каким-то чужим голосом, не обращая свои слова ни к ней, ни к потолку, рассказывал веселые и невероятные истории, придумывал людей и их поступки, обычные или сомнительные обстоятельства.

Все разрешилось как-то вечером, когда мужчина пришел очень рано, не стал ни читать, ни раздеваться, улыбнулся ей, прежде чем заговорить. «Ему хочется, чтобы время шло поскорее. Сейчас расскажет о том, чего никогда не было, станет тянуть, сколько захочет. Какую-нибудь нелепость, вплетенную в наше существование, в эту умирающую выдумку, которая заменяет нам жизнь». Мужчина принес одну початую рюмку, а другую, полную, протянул ей. Он уже долгие годы знал, что она к ней не прикоснется. Она не успела лечь в постель до его прихода, и он застал ее в большом кресле, она все читала и перечитывала в книге слова, которые знала на память: «Представьте себе растущую тоску, стремление бежать, бессильное отвращение, покорность, ненависть».

Мужчина сел напротив, выслушал обычные сообщения, принимая их молча. Когда приближалась убийственная пауза, он заговорил о другом:

— Старик, тот, что получает деньги, курит и, ничего не делая, следит за работой поденщиков. Один год он учился в семинарии, несколько месяцев изучал архитектуру. Говорит, что ездил в Рим. На какие деньги, несчастный? Не знаю точно когда, во всяком случае, через несколько лет, он решил снова появиться в этих местах, в городе. Нарядился священником. Что-то выдумывал, неумело, путаясь и сбиваясь. Неизвестно почему, но два дня и две ночи ему удалось прожить в семинарии. Он пытался получить помощь для строительства часовни. С упорством, похожим на безумие, показывал, разворачивал чертежи на синьке. В конце концов его снова выгнали, хотя он брал на себя все расходы, обещал лично собрать нужные деньги.

Кажется, именно тогда, а не раньше он нарядился в сутану и пошел, стучась во все двери, просить милостыню. Не для себя, для часовни. Ему как будто удавалось убеждать людей своим пылким рвением и туманными рассказами о пережитых несчастьях. И еще у него хватило ума сдавать собранные деньги в судебную палату. Так что, когда вмешались настоящие священники, дело ограничилось штрафом, который он не заплатил, и несколькими днями тюрьмы. А потом никто не мог запретить ему строить дома. Он покрыл кровлями столько ужасающих строений, которые окружают нас здесь, в Вилья-Петрус, что люди стали называть его «строитель». Иные даже обращаются к нему «сеньор архитектор». Не знаю, что тут правда, что выдумка. Да и у кого есть время проверять.

— А вдруг правда? — прошептала она поверх рюмки.

— Так или иначе, это не наше дело.

Она заворочалась в постели. Подумала о ком-то, кто был жив или выполнял непонятный обряд жизни, о ком-то, кто жил и выполнял этот обряд много веков назад и ставил вопросы, встречавшие лишь неизменное молчание. Женщина или мужчина — все равно. Подумала об огромном землекопе, опять о ком-то, о сострадании.

— Пока старик выполнял… — начал он снова; но тут зазвонил телефон, и мужчина встал, тонкий, проворный, сдерживая поспешные шаги. Он поговорил в темном коридоре и вернулся в спальню с недовольным, почти рассерженным лицом.

— Это Монтера из конторы. Остался подводить баланс и теперь… Теперь говорит, будто там что-то неладно, будто ему необходимо сейчас же меня видеть. Если ты не возражаешь…

Ей незачем было смотреть на его лицо, чтобы понять, чтобы вспомнить, что она с самого начала знала, для чего понадобился этот нелепый рассказ о старике; что он говорил, а она слушала лишь затем, чтобы ждать, вместе ждать телефонного звонка, подтверждающего свидание.

— Мас Ам, — произнесла женщина, усмехнувшись, чувствуя, как растет вокруг нее тоска. Она выпила рюмку одним глотком, поднялась, принесла бутылку и поставила на столик рядом с кроватью.

Мужчина не понял, он не хотел ни понимать, ни отвечать.

— Впрочем, если ты предпочитаешь, чтобы я остался… — продолжал он.

Женщина снова усмехнулась, не отрывая глаз от шторы, лениво колыхавшейся на окне.

— Нет, — отрезала она. Затем снова наполнила рюмку, наклонилась и выпила, не помогая себе руками и не пролив ни капли.

Мужчина постоял некоторое время молча и неподвижно. Потом вернулся в коридор за шляпой и пальто. Она спокойно дождалась шума отъезжающей машины; чувствуя себя почти счастливой посреди тишины и одиночества, встряхнула затуманенной головой и снова подлила коньяк в рюмку. Она была теперь уверена, убеждена в том, что это неизбежно, подозревая, что захотела этого, как только увидела колодец и там, в глубине, торс мужчины, который копал землю огромными белыми ручищами, без всякого усилия отдаваясь ритму работы. И все же она не могла совсем избавиться от недоверия: не могла уговорить себя, что сама сделала выбор, думала, что другие, кто-то или что-то, решили за нее.

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 53

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Манящая бездна ада. Повести и рассказы - Хуан Онетти бесплатно.

Похожие на Манящая бездна ада. Повести и рассказы - Хуан Онетти книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
Мне грустно, когда идёт дождь (Воспоминание) - Рэй Брэдбери - Современная проза
Тень Галилеянина - Герд Тайсен - Современная проза
Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
Рассказы - Хуан Саэр - Современная проза
Конкурс комплиментов и другие рассказы от первого лица - Нестерова Наталья - Современная проза
Замок на песке - Айрис Мердок - Современная проза
Ловкость рук - Хуан Гойтисоло - Современная проза

Оставить комментарий