Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Das kommt mir nichl aus dem Sinn[20]
Tom?
Лекарство погружает меня в холодные морские глубины.
— Температура, миссис Шипли. Градусник. Просыпаемся, открываем рот. Вот так…
Меня вытаскивают из сна, как рыбину из водоема.
— Что такое? В чем дело? Вы кто?
Я прекрасно вижу, что она в белом халате, но все равно поначалу не понимаю, где я. Наконец до меня доходит. Я в западне. Меня заперли здесь, и теперь мне уже не вырваться. Затем вспоминается и причина, и в тот же миг возвращается боль, мой незваный гость, и я хватают медсестру за руку.
— А-а…
— Больно? Доктор Корби велел давать вам обезболивающее по требованию. Подождите-ка, дорогая моя, сбегаю за лекарством.
Сестра произносит это так невыразительно, а «дорогая моя» звучит так обыденно из ее уст, что я даже не сомневаюсь: она сдержит свое обещание. Это вам не таблеточная медсестра. Она совсем другая: крупная, с проседью в каштановых волосах. Она не смотрит сверху вниз. Как мила мне ее деловитость. В то же время это лишает меня уверенности, ломает мой стержень, как всегда происходит, когда мне сочувствуют, и вот уже я позорно вишу у нее на руке и плачу, не в силах остановиться.
Она хлопает меня по содрогающемуся плечу.
— Ну ладно, будет вам. Все хорошо. Подождите минутку. Я сейчас.
Она приносит ослепительно-розовую таблетку, которую я выхватываю у нее из рук и глотаю. Наконец у меня получается взять себя в руки.
— Спасибо, сестра. Вы молодец.
— Это моя работа, — сухо говорит она, но сама улыбается.
Я вдруг понимаю, что это и правда ее работа. Нечего мучиться совестью. Это облегчение. Терпеть не могу чувствовать себя обязанной. Благодарной я умею быть не хуже других, но только не из-под палки. Она уходит, а я пытаюсь снова заснуть, но тщетно. Повсюду ходят люди, издавая целый набор утренних звуков: смачно зевают, шуршат постельным бельем, рыгают, пускают мощные потоки кишечных газов.
Женщина на соседней койке что-то мурлычет себе под нос, то и дело переходя на какую-то бессмысленную песнь.
— Лю-лю… — поет она.
Такая тощая — кажется, и встать-то не сможет, не то что передвигаться, но вот она осторожно выбирается из кровати и пускается в путь, согнувшись пополам и придерживая руками живот, как будто оттуда что-нибудь выпадет, если она его отпустит. Худоба ее ужасна: кожа да кости, ни дать ни взять ведьма из страшной сказки. Роста в ней не больше полутора метров, а в согбенном виде она вообще похожа на гнома — этакий призрак карлика, того и гляди испарится.
— Ну а вам как сегодня спалося? — спрашивает она. — Видать, не шибко сладко?
В голосе ее звенит развеселость, столь ненавистная моему сердцу. Не по адресу она со своей жизнерадостностью. Боже правый, хоть бы она ушла и оставила меня в покое.
— Я почти не спала, — отвечаю я. — Разве заснешь под все эти стоны и причитания? На железнодорожном вокзале и то потише будет.
— Дык вы же ж больше всех и причитали, — говорит она. — Слыхала я вас. Два раза вставали, а медсестра обратно укладывала.
Я бросаю на нее холодный взгляд:
— Вы что-то перепутали. Я не произнесла ни слова. Всю ночь пролежала в кровати. Даже не шелохнулась, смею вас заверить.
— Это вы так думаете, — отвечает она. — Миссис Рейли не даст соврать.
Она окликает женщину с койки напротив:
— Миссис Рейли, дорогая, не спите? Слыхали, как эта женщина ночью разговаривала? Скажите-ка, вставала она ночью? Как неваляшка, ей-богу, туда-сюда.
На помятой кровати слегка пошевеливается живая глыба, но голос у нее оказывается чистым и мелодичным, с заметным ирландским акцентом, и так он не вяжется с этим огромным колыхающимся телом, что зрелище меня завораживает и я не могу отвести от нее глаз.
— Слышала я ее, бедняжку. Как тут не услышать.
Только теперь до меня доходит смысл ее слов. Не может такого быть. Я не помню. Я чувствую, что гном у моих ног задумал недоброе. Ей-то вообще какое дело? Врет она. Я знаю, что это неправда.
— Вы ошибаетесь. Я полночи пролежала, не сомкнув глаз, только слушала всех. Не могла заснуть из-за шума и гама. Здесь кто-то на немецком говорит?
— Это вон она, миссис Доберайнер, — шипит крохотное создание, показывая пальцем на кровать через проход. — По-английски она не очень, зато петь большая мастерица. Истинно жаворонок. Только вот про что поет, поди разбери. Развелось нынче иностранцев.
Она подается вперед и пронзительно кричит:
— Говорим, как поете-то славно, миссис Доберайнер.
Очевидно, она уверена, что, если говорить громко, это сломает любой языковой барьер.
— Поете, говорю, — надрывается она. — Лю-лю…
Она осекается и качает головой, глядя на меня.
— Временами ей ох как тяжко, — сообщает она шепотом, как будто в нем есть какой-то смысл. — Сами понимаете, человек ничего объяснить не может. Никакого терпежу не хватит. В общем, жалко, что ночка у вас не удалась. А ночью не поспишь, так и день не задастся.
— Не смогу я спать в такой толпе, — с раздражением говорю я. — Ни за что на свете. Марвин сказал, нет выбора, потому что двухместные все заняты. Не смогу я здесь спать никогда и ни за что, и точка.
— Двухместные? — сразу же отзывается она. — Повезло же вам, если у вас столько денег. Я-то в двухместную не пойду, хоть бы их сто тысяч мильёнов было свободных, бери — не хочу. Марвин — это ваш сын? Видала я его вчерась. Хорош. Везет вам. Мне-то похвастаться нечем.
— У вас детей нет?
— Нет и отродясь не было, хотя мы всегда их хотели. На все воля Божья, я так думаю. Ни детей, ни плетей у нас с Томом.
— С Томом? Так, значит, это вы всю ночь Тома звали?
— Очень даже может быть, — спокойно отвечает она. — Даже и спорить не буду. Привыкла, что он ночью рядом. Ну а как иначе. В августе пятьдесят два годочка будет как женаты. Мне уж семьдесят стукнуло. А поженились в восемнадцать. А вашего как зовут? Джоном?
Я раскрываю рот в изумлении, а она заходится сдавленным смехом:
— Ну? Говорила же, что слыхала я вас. Теперь хоть поверили?
Я отвожу взгляд. Уединиться здесь негде. Занавески все время отдернуты. Я закрываю лицо рукой, а крохотное создание придвигается к моему изголовью.
— Ладно вам убиваться, — говорит она. — Я ж не со зла. Его что, в живых уж нет? Очень жалко. Я не хотела вас так расстраивать.
Она и правда не со зла. Больничная сорочка — совсем детская на вид — доходит ей только до колен, и из-под нее торчат тощие голени в синих прожилках. Сорочка выглядит как отбеленный мешок из-под муки с завязочками за шеей, а когда она наклоняется, чтобы прочитать карточку в ногах моей койки, сорочка распахивается, и я вижу обвислые, будто полые ягодицы. Я бы рассмеялась, не вспомни, что на мне самой точно такое же одеяние.
— Миссис Шипли, как я погляжу? — говорит она. — Давайте уж тогда знакомиться. Я миссис Жардин. Эльва Жардин. Там, значит, миссис Доберайнер, я уж вам говорила, ну а та полная дама — это миссис Рейли.
Она наклоняется поближе:
— Видали вы хоть раз в жизни такую толстуху? Ее прикатили на коляске, а в кровать потом аж три санитара грузили. Гормоны, я так полагаю. Вот уж где наказание. Том всегда мне говорил: Эльва, ты как пушинка, хоть бы мяса маленько нарастила. А сейчас я и рада, и плевать я хотела, кто что думает. Вы и сами не худышка, миссис Шипли, но уж с ней-то не сравнить.
— Я вас умоляю, — я и сама не знаю, что говорю, просто очень хочу тишины. — Мне нехорошо. Вы не могли бы оставить меня в покое?
— Ладно, — фыркает она. — Если уж вам так надо.
Оскорбленная, она ретируется, по-прежнему согнувшись почти вдвое. Время идет медленно. Мне удается немного поспать. Иногда я слушаю проезжающие мимо машины. Они всё носятся и носятся по своим делам. И все же они ненастоящие. Это игрушечные машинки, и улица — лишь плод воображения. Все настоящее — здесь. Порой у меня кружится голова, меня тошнит. Медсестра — уже другая — приносит успокоительное. Я погружаюсь в дрему.
— Мама…
Марвин. Неужели уже приехал?
Дорис приболела. Завтра придет. Как ты?
Возвышаясь надо мной, он смотрит растерянно, пытается сообразить, что говорить. Широкое красноватое лицо спрыснуто п́отом. Жаркий был день. Я и не заметила. Он стирает пот с верхней губы тыльной стороной ладони. Как ни странно, я рада его видеть. Я не собираюсь жаловаться. Но как только открываю рот, меня прорывает.
— Ты даже не представляешь, Марвин, какой тут галдеж ночью. Кто храпит, кто во сне разговаривает, жуть, да и только. Я почти не спала. Соседка трещит как сорока. Ни на секунду рта не закрывает. Всем что-то от меня надо, надо, надо. Ох, знал бы ты, каково это…
— Я спрошу про двухместные.
— Да хоть какие, всё лучше, чем здесь. Ты даже не представляешь.
— Хорошо, — говорит он. — Я попробую все устроить. Ты чего-нибудь хочешь?
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Под сенью Молочного леса (сборник рассказов) - Дилан Томас - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Белый Тигр - Аравинд Адига - Современная проза
- Сказки Уотершипского холма - Ричард Адамс - Современная проза
- Клеа - Лоренс Даррел - Современная проза
- Мрак твоих глаз - Илья Масодов - Современная проза
- Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя - Стив Дьюно - Современная проза
- Ди - Пи в Италии - Борис Ширяев - Современная проза
- Девственники в хаки - Лесли Томас - Современная проза