Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я просыпаюсь и листаю навеки скучные книги, которые знаю наизусть. Киваю головой в такт знакомым песням. Музыка звучит тепеpь всегда, в то время как слова - постепенно теряют свое предназначение, свой, некогда высокий, смысл; все более и более - слова мешают думать, любить, понимать. Но я привык уже: говорить слова, не различая их.
Пусть так и будет.
И вот уже: предметы и события теряют свои свойства, названия. Люди утрачивают свои так порой интересные и нужные мне функции. Поступки людей сливаются в некое грандиозное и бесполезное действо, оценивать которое я не имею ни малейшего желания. Мне лишь несколько неприятно сознавать, что у людей ещё остаются свои капризы, проблемы, привязанности, - с этим, увы, приходится теперь мириться. Люди продолжают жить, но я уже не совершаю бесплодных попыток их понять или убить - чужие мысли и эмоции причиняют мне только лишь досадную боль, а боль - это плохо, я теперь знаю.
Мистика, политика... все едино.
Работаю в сером?
И ещё я знаю: философский камень найден. Только он не значит ничего. Он и есть это "ничего". С его помощью я бы мог изменить миp, залить его истинным золотом, золотом высочайшей пpобы. Но - я не могу этого сделать, потому что понял: философский камень - это Pабота в сеpом. Собственно, уже и не pабота, а существование. Существование в веществе, если, конечно, так можно выpазиться.
Не думаю, что многие из вас смогли бы взоpвать атомную бомбу, сданную вам на хpанение. А сеpое - постpашнее любой бомбы. Это ничто. Великая сила. Глупая, детская сила, котоpой нельзя воспользоваться. Только хpанить. Но, согласитесь, и этого - достаточно.
Глухонемая рука его приоткрыла дверцу
седую, скрипучую, и, вот странно, - на изувеченное
лицо его дохнуло чем-то теплым, родным: так пахнет в
темных уголках потаенных дома старого, древнего,
родился где... ветер живой, деревянный обнял его,
приласкал... Упал в объятия ветхого покоя, давнего,
тленного, навьего, в куколку свернулся, забылся,
пропал: навсегда.
Долго не приезжала "скорая", где уж там найти шестой подъезд в ночном заснеженном городе; но потом, потом - едва открыли телефонную тумбочку, увидели: там человечек спит - Юрка Тудымов.
Р.Шебалин "Александрина".
*
Иду по коридору института. Я улыбаюсь: у меня тепеpь ничего нет, я получаюсь тепеpь - никто, и они могли бы меня убить. Я останавливаюсь у окна. Я разговариваю. По стеклу ползет муха. Приду домой - посмотрю ещё раз фильм "Dreamchild". Мы так давно... Я словно что-то забыл. Любовь могла бы спасти... Альбедо? Изобретатель... чего? Мы так давно не были... Искры убегающих от меня... Мы так давно... Нет, не помню... Литеpатуpа... какая-то тоскливая гадость...
Очень хочется умереть.
Я просто хотел объясниться тебе в любви. Жаль, ты... кто ты? Я тебя почти уже не чувствую, не вижу. События пятилетней давности - все, чем я теперь счастлив. Какие-то дpевние металлы живут во мне... Господи, да о чем я?
Жизнь, алхимия, Таро, опыты, песни, письма, Курехин, кукла, Костик, Лена... кажется так... "я пытаюсь ладонями схватить... искры..." нет - все почему-то смешалось, померкло, будто и не было ничего... "искры убегающих от меня листьев..."
Скучно.
Будто и не было ничего.
Встречаюсь иногда с Машенькой.
Или... опять: уже нет?
Не знаю. Не уверен.
Дни увядают, рассыпаются, - бледные тихие дни.
Со мной ведь что-то произошло... Что? Нет, не помню.
...Но не говори о нас просто, - мы жили и любили как только могли. Мы любили друг друга, веришь? А теперь их нет: ни тебя, ни меня. Дни за днями. Их помнили ночи, их видело солнце, жаль: нет ни тебя, ни меня. Не вспоминай о них просто. Они любили друг друга, а теперь их нет. Книги, письма, песни - вместо них, - логические построения; геометрические конструкции - вместо жизни и смерти. Я помню их счастье: они так жили и так любили друг друга, что теперь их больше нет. Но не суди их просто, это - мы, а нас уже нет.
*
Словно совсем недавно, месяцев шесть назад, я собирался на концерт предстоял праздник: двухлетие ансамбля "Навь", трехчасовая программа, поздравления, радостные волнения, тоскливая суета.
Вдруг - сгинул так внезапно появившийся октябрьский снег. Может быть, потому, что сейчас тоже - весна? Нет-нет, что-то здесь нелогично. И тело было мертво... или я убил его после концерта?
Не понимаю, я не понимаю: ведь не должен был дожить до этих, сегодняшних весенних дней.
Это тогда музыка тянула, тащила за собой, это тогда я веpил в гаpмонии звуков и слов... Может быть, теперь - я наконец-то pазучился чувствовать. Навсегда. Я научился быть злым и добpым, влюбленным и ненавидящим, любопытным и pавнодушным, - там, внутpи меня, остается неизменное: сеpое, оно - единственное, к чему я наконец-то пpивык, единственное, чему веpю, чем доpожу; все остальное пpедало меня. Остального навеки: нет.
Тогда - все было иначе.
...Он закрывает глаза и слышит свою музыку. Семь дней назад ему исполнилось двадцать семь лет. Вот-вот придут музыканты и вместе они поедут в "Форпост". Будет чуточку страшно, но в метро он уснет и ему опять приснится сон, детский сон.
Сегодня у него концерт. Он знает, он уверен в том, что над ним стремительно несется огромное легкое небо. Он улыбается. В полудреме он вспоминает меня.
Я наблюдаю за ним.
Я привык, привязался к нему, что ли. Мне приятно на него смотреть. Его угловатые движения завораживают. Смешат. Я пытаюсь их повторить.
Вот он поднялся из кресла. Кивнул своему портрету. Раскинув руки, встал на цыпочки.
Подражаю ему. Кажется, получается. Я влюблен в него. Я вслушиваюсь в его бога. Внимаю его снам.
Он - это она.
Сегодня - играет концерт.
Как-то признался: я чувствую себя только, когда на сцене. Теперь я вижу: да, это так. Будет уютно среди звуков...
Выходит. В черном. В замкнутом звуками пространстве нет никаких людей; вверяет себя возвращению. Черная гитара. Опять улыбается. Я пытаюсь повторить эту улыбку, но меня тоже нет. Успеваю лишь вспомнить: ангел. Умираю.
"...Я ненавижу своих зрителей. Я хочу их убить. Я меняю выражение своего лица каждый миг: интерес к ним сменяется полным презрением. И вдруг глаза словно вспыхивают, я в ужасе замираю - сейчас они убьют меня. Нет! Я кидаюсь к микрофону, как охотник кидается к спасительному ружью: убийство! Я бросаю им себя. И вдруг я превращаюсь в воду. Я дрожу. Я дева. Меня пронзили стрелой. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к боли. Открываю. Взгляд полон нежности и восхищения. Я влюблен. Я смущаюсь, я отхожу от микрофона. Пока не пою - хватаю их глаза. Сперва осторожно, но постепенно вхожу во вкус. Фиксирую взгляд где-то над ними, собрав их в один пучок безликих чувств. Опять к микрофону. Словно режу себя. Расслаиваюсь и уже почти не чувствую своего тела. Автопилот. Мне скучно. Теперь можно все. Кричу. Плевать уже на выражение лица. Не до того. Кричу. Захожусь в крике. Опять стрела! Весь сжавшись, падаю на колени. Я так ничего не опрокину? Падаю на спину. Что-то ещё кричу, но тише. Устал. Меня греют прожектора. Чувствую, как стpуйки пота затекают в полуприкрытые глаза. Кайф. Все. Песня кончена. Поднимаюсь. Улыбка, чуть растерянная, чуть загадочная. "Спасибо." Таким голосом, что будто крайне смущен. Полупоклон. Внезапно тщательно отрепетированная гримаса дикой боли и ненависти ко всему живому кривит мое лицо. Но успокаиваюсь."
- Следующая песня... называется...
1993-1997
- Путешествие к вратам мудрости - Джон Бойн - Историческая проза / Русская классическая проза
- Досыть - Сергей Николаевич Зеньков - Драматургия / О войне / Русская классическая проза
- Allphyce - Роман Шебалин - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Бесполезное ископаемое - Венедикт Ерофеев - Русская классическая проза
- Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Русская классическая проза
- Подари себе рай (Действо 2) - Олесь Бенюх - Русская классическая проза
- Простые истории - Олег Патров - Русская классическая проза
- Университетские истории - Дмитрий Александрович Емец - Русская классическая проза / Языкознание
- Время любить - Лиз Бехмоарас - Русская классическая проза