– Ты должен радоваться, что твои гены будут в правителях этой страны. Помоги ей, чем можешь. И я не поняла, почему ты королеву назвал американкой?
Прибежала раскрасневшаяся Рабэ:
– Милорд, карета подана!
Мы вышли, сели в экипаж и поехали вон из дворца.
– Знаешь, твое высочество, была у меня одна интрижка, о которой я не вспоминал. Даже боялся вспоминать. Могли приписать измену родине… если бы компетентные органы узнали о ней.
– Как интересно, расскажи! Опять в Афганистане?
– Да.
– У тебя жизнь делится на три части. Учеба в училище и Афганистан. А что ты делал между этими двумя этапами? По этому периоду полный пробел.
– Там ничего интересного нет. Это период классовой борьбы с тещей, – неохотно ответил я. Вспоминать Люськину мать я не хотел. Не сложилась у нас с ней любовь и понимание.
Я, как сейчас, помню разговоры мамы и дочки.
– Твой зарплату получил?
– Да, мама.
– А что купил тебе?
– Да ничего.
– Не любит, значит. И чего ты, дура, его терпишь?
– Мама, как ты можешь так говорить. Витя хороший!
– Кобель он хороший, небось на баб премии тратит.
– Мама, он не получает премии.
– Вот и плохо, а твой отец получал. И что ты держишься за него?
– Мама, ты сама нас поженила!
– Сама! Сама! Вечно во всем мать обвиняешь. У тебя своя голова есть.
И за что, скажите, мне ее любить? Ну, это я отклонился от темы. Карета медленно катила по городу, покачиваясь на брусчатке. А я вспоминал.
Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Июнь. Я прибыл в Кабул по какой-то надобности, и меня на втором этаже представительства перехватил начальник второго отдела, полковник Капустин.
– Глухов, зайди к коменданту, у него для тебя есть дело.
Я поморщился, опять чем-нибудь нагрузят. Все местные ловко рассосались, вот и нашли крайнего.
Комендант дал мне двух помощников и свою «Волгу» с водителем.
– Витя, приехала комиссия или делегация ЮНИСЕФ, там наши будут, надо будет сопроводить и охранять.
– А че они тут забыли? – Эта организация занималась чем-то связанным с детьми.
– Не знаю, пару часов поездите по детским приютам, подарки раздадите, и все. С меня печи, капельницы и две бутылки. Выручишь?
– Для тебя, родной Роман Михайлович, все что угодно. Печи – это круто!
– Тогда езжай к посольству. Там подхватишь посольского, и он скажет, куда рулить.
От посольства мы поехали к зоопарку. А там! А там была она, королева! У меня захватило дух, и женщина это заметила, улыбнулась и с легким акцентом спросила:
– Вы тоже член делегации русских?
– Член, но не делегации, – ляпнул я. Стыдно сказать, но я пожирал ее глазами.
– Гиана Монтенари, – протянула она руку.
– Итальяно? – «блеснул» я знанием итальянского, вместо того чтобы поздороваться. Я вообще потерял способность мыслить. И она это заметила.
– No. American. – Голос ее был волшебно-чарующим. По крайней мере, мне казалось тогда именно так. Я смотрел на нее и не мог насмотреться. А она купалась в моем обожании.
– Виктор. Глухов. Раша. – Я потел под ее взглядом.
Когда все закончилось, я отпустил водителя и помощников. А сам остался. Не хотелось мне расставаться с красавицей.
Она сама подошла ко мне.
– Мы можем где-нибудь посидеть и пообщаться, Раша, – передразнила она меня.
– Лучше ко мне. У меня есть водка, картошка в мундире, и я приготовлю салат из печени трески. – В общем, высокий штиль ухаживания вояки. Но это сработало. Я тоже чувствовал, что ее влекло ко мне.
– Картошка в мундире? – Ох уж эти глаза! Они прожигали меня насквозь. – А это что, русский мундир?
– Русский! – уверенно ответил я.
Сев в нарушение всех правил безопасности в такси, мы прибыли на квартиру, где жил мой товарищ, но сейчас он был в отпуске на родине, а ключи от квартиры были у меня, чтобы не жить в нашей гостинице. Как знал, что пригодится. Помыл картошку и под зачарованным взглядом американской итальянки положил в воду.
– А где мундир? – Она чуть голову не засунула в кастрюльку.
– Сверху картохи.
– Это же – harsh rind![66] – Она подняла голову и обиженно посмотрела на меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– По-русски это мундир. – Я подал ей рюмку водки. – За русский мундир!
– За русский мундир, Раша! – подняла американка свою рюмку.
Это ее «Раша» делало из меня желе. Я готов был растечься у ее ног и пребывать так вечность, чтобы только быть рядом. Вот… Не знаю, что за очарование в ней было. Прямо колдовство какое-то!
Мы выпили. Она глубоко стала дышать, хватая воздух.
– Хорошо! У меня огонь по рукам пошел, – сказала она. – Когда мундир сварится? Чем заесть?
– Мы после первой не закусываем. А мундир еще не готов.
Я взял гитару и тихонько запел. Спел одну песню. Выпили.
– Как там мундир? – не успокаивалась она.
– Не готов.
– Откуда знаешь? – Ее глаза уже блестели.
– Так твердая еще!
Пел я минут двадцать, потом, вспомнив, что обещал салат из печени трески, поставил варить яйца.
– Спой еще, – выпив следующую рюмку попросила она, и я спел.
Снова вспомнил о яйцах и попросил ее: посмотри, яйца должны уже быть готовы.
Она вышла, сразу вернулась.
– Не готовы. – И села.
– Откуда знаешь? – удивился я. И получил замечательный ответ:
– Так твердые еще!
Вспоминая прошлое, которое казалось уже таким далеким, словно это было в другой жизни, в другом перерождении, я усмехнулся. Как так бывает? Вот вроде счастье, вот оно, рядом, а не ухватить. Не твое, чужое.
– И все? – спросила Шиза.
– Нет, не все. Картошку мы не ели и салат тоже. Мы предавались любви до утра. Это было какое-то обоюдное помешательство. Ненасытность друг другом. Жажда и нежность, страсть и грубость, все смешалось в тот день и ночь. А утром… утром Гиана навсегда исчезла из моей жизни. «Не ищи меня, – сказала она на прощанье. – Я замужем». А через неделю я погиб. И встретил ее здесь. Вот, теперь все.
– Не поняла! Ты считаешь, что королева – это та американка?
– Нет, просто очень похожа. – И даже имя, подумал я. – Не обращай внимания, просто накатило.
Шиза помолчала, затем сказала:
– Приходи ко мне сегодня, я знаю, как это лечится. Как у вас говорят – клин клином стучать надо.
– Вышибать. Не стучать, – поправил ее я.
И действительно, когда она, как всегда бесцеремонно, выгнала меня из моей собственной души, я был излечен, но заболела Эрна.
Прибежала Рабэ и, не обращая внимания на мою наготу, потащила меня к ним в комнату.
– Да подожди ты, морда рогатая. Дай одеться! – вырвался я из ее цепких рук. Быстро надел штаны, рубаху и сапоги.
Эрна лежала на кровати и тяжело дышала. При этом ее аура была разорвана в клочья. Я подкачал энергии и стал восстанавливать ее. Но как только я ее скреплял в одном месте, она тут же рвалась в другом, и я ничего с этим поделать не мог. Промучившись с полчаса, я спросил Шизу:
– Ты понимаешь, что происходит?
Шиза долго молчала. Я подумал, что она, как всегда, скрылась в фоновый режим и теперь до нее не достучаться, покуда сама не выйдет на связь. Такое случалось, она исчезала, когда чувствовала себя виноватой, и сидела тихо, как мышка.
Стоп! Виноватой! Это может быть ключом к разгадке состояния Эрны.
– Шиза, давай вылезай и объясняй мне, что на этот раз ты натворила. – Я был непреклонен. – Или сам к тебе приду.
– Она не хочет жить, – отозвалась Шиза. – Она убивает себя силой своей воли. Я не учла того, что она… как бы это сказать правильно… мечтательница.
– Что-то ты темнишь, крошка. Давай подробнее, что это за недуг такой, мечтательность?
Мне трудно было понять, как от мечты можно умереть. Мечтаешь, мечтаешь, и все, умер? Я представить себе такого не мог. Нет! Это бред какой-то.
– Она безумно влюбилась в тебя и боится потерять. Давай я тебе расскажу все. Подкинь ей пока энергии.
