воронье — кружили над крестьянским полем.
Малко принял решение. Он зашагал, обходя склон, с которого скатился вчера, справа. Там он нашел то, что искал: засыпанные снегом трупы убитых вчера солдат, почти все хорваты — его рота, кое-кого он знал по имени.
Малко вспомнил, как это было вчера. Они уже думали, что все кончено, и пошли, как гусята по дороге, на гору в село — почему-то по дороге, их погубила эта человеческая тяга к дорогам — веселые, уставшие, увешанные оружием, поснимав фуражки и каски, и тут как раз с той церкви и ударил пулемет. Малко не был тогда среди них, он поднимался в числе последних по склону, когда солдаты как камнепад стали валиться на него, сбили с ног, погребли под собой.
— А… Томак, — Малко присел на корточки перед первым убитым, которого он перевернул лицом вверх. — Ну что ж, поделись теперь, — найдя во внутреннем кармане френча бумажник, Малко пересчитал деньги: сто тридцать немецких марок. Подумав, он снял с Томака кольцо — золотое, пригодится.
Обыскивая следующего, он на секунду замер — показалось, что где-то рядом шепчет человек. Резко встав, Малко огляделся: никого, только тихо падает снег. Страх, пройдя как порыв ветра, оставил его — успокоившись, он продолжил свою работу.
Чуть позже он вновь выпрямился и внимательно посмотрел на волнистый край дороги.
«Да кто же там, Господи побери», — сказал он себе. Он снял с плеча автомат, осторожно, стараясь не шуметь, вскарабкался вверх по склону, пригнувшись вышел на середину дороги и посмотрел вниз.
Здесь трупов было меньше, и внизу по полю шла, поминутно спотыкаясь и падая коленями в снег, женщина — старая, сгорбленная. Она была закутана в длинную темную ткань, то ли шаль, то ли громадный платок. Подойдя к убитому, женщина опустилась рядом с ним на корточки, пригнулась — Малко показалось, что старуха хочет поцеловать мертвому руку — и почему-то застыла, не шевелясь в своей сгорбленной позе, похожая издали на огромную с распущенными черными крыльями птицу.
Потом она встала и медленно побрела к следующему. Малко смотрел. Он вспомнил о Честаре, обо всем, что было, потом, оглянувшись еще раз на дорогу, стал не спеша, чуть лениво спускаться вниз. Он чувствовал себя уверенным,
ему хотелось жить и говорить.
Пройдя метров десять, он остановился.
Старуха, вставая, качнулась, шаль сползла и оголила ногу — вид белого чистого тела внезапно сверкнул и ударил по глазам как быстрый осколок солнца.
«Не может быть, — пробормотал Малко, — это ведь…»
Подходя к ней все ближе, Малко тревожно догадывался, что женщина не так стара, как казалось издали. Подойдя вплотную и встав за ее спиной — она сидела на корточках, держа в левой руке замерзшую ладонь мертвеца и что-то шептала, — он хмуро смотрел на покрытое гусиной кожей тонкое девичье колено, на почти прозрачную щиколотку, утопающую в рваной, явно не по размеру кроссовке. Он смотрел на ее густые черные волосы и думал о том, какое у нее лицо, а когда она обернулась — быстро, стремительно, — понял, что не ошибся: большие бесстрашные глаза с двумя голубыми бликами, обветренные губы, нос с горбинкой, сросшиеся брови.
Она неотрывно, почти не мигая, смотрела ему в глаза — до тех пор, пока Малко, стараясь казаться сильным, не сказал:
— Ну… девчушка, чем ты тут занимаешься?
— Я людям гадаю, — тщательно выговаривая слова, ответила девушка.
Ему стало противно. Чувствуя отвращение к себе и к этой девчонке, он вспомнил о Честаре, о том, что надо бежать, и что церковь пылает уже два дня, о набитых деньгами карманах — он опустил глаза, сделал к ней шаг, едва не наступив на огромную, наверняка сорок пятого размера, кроссовку, и вздрогнул, ощутив тепло ее дыхания.
Он взглянул на нее.
— Как тебя зовут?
— Христина.
— Сербка?
— Да.
— Я — Малко… А фамилия у меня ваша. Ты чего тут, с ума сошла, что ли?
— Я… Я людям гадаю…
— Чего? Мертвецам? Да ты…
Он расхохотался, потом, оборвав смех, покрутил пальцем у виска и добавил:
— Погадай лучше мне, — и протянул руку, не сняв перчатки.
Она не шелохнулась.
— Ну ладно, — снисходительно сказал Малко. Уверенность снова вернулась к нему, и ему показалось, что надо пожалеть девушку.
— Христина!
Она молчала.
— Я не убью тебя, Христина, — сказал он, заглядывая ей в глаза.
Она не ответила.
— И о чем же?
— Что? — спросила она.
— Ты им гадаешь.
— О разном. О том, что их ждет.
Малко улыбнулся.
— Ну и что же будет вот с этим? — он кивнул влево, туда, где лежал в камуфляжной куртке лицом вверх убитый.
— Его съедят ястребы.
— Ястребы? — он вздрогнул. — Что? — сказал он еще раз.
— Они прилетают сюда.
Он обернулся.
— С гор?
— Да.
Вдруг Малко задрал голову. Тех, что он принимал за ворон, стало больше, они кружили, временами исчезая в черных клубах дыма горящей церкви.
— Это они?
— Да.
— Черт возьми… — Малко, пытаясь улыбнуться, опустил глаза и смотрел на ноги девчонки, на голые, ярко видные сквозь распахнутую шаль тонкие худые ноги слабой женщины, покрытые гусиной кожей холода, и на секунду злое ледяное желание охватило его, полное власти и ненависти к этим белым коленям, тонким кистям рук, их захотелось схватить, выкрутить, сделать больно.
Она тоже опустила глаза, как бы соглашаясь с его гневом.
Малко с полминуты молчал, облизывая тающий на губах снег.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Христина…
Она посмотрела на него.
— Христина, — сказал он, словно пробуя на вкус ее имя как снег, — ты… Что у тебя случилось?
— Ничего.
— А отец, мать…
— Их убили позавчера.
— А потом?
— Что — потом?
— У тебя… — ему в глаза опять сверкнула белизна ее ног, — ты уже спала с кем-нибудь? — спросил он неожиданно, как человек, который заговорил во сне.
— Да, вчера, три раза.
— Это были солдаты?
— Солдаты…
— Кто они?
— Я не понимаю…
— Ну кто? Сербы, хорваты?
— Я не помню, не помню, — сказала она испуганно. Протянув руку, он погладил ее лоб, такой же белый и чистый, как и ее колени. Она молчала. Малко смотрел, как его руку в перчатке и ее черные волосы медленно покрывает тут же тающий снег.
— Скажи… Но ведь ястребы не едят падаль.
— Сейчас все всё едят. Так получилось.
— Да, это так, — он убрал руку и положил ее на ремень автомата.
— А с этим что будет? — спросил он, указывая на засыпанный снегом труп позади Христины.
— Его тоже съедят ястребы.
— А вот того?
— И его.
— А там? — он махнул рукой в сторону дороги.
— Там тоже.
— Ястребы?
