людям, если это мясо будет человечиной. Субэдэ по крохам собирал сведения о том, как сделать из алмас совершенное оружие. И сейчас считал, что собрал достаточно…
Стоящие в отдалении кебтеулы видели, как Субэдэ острием зажатого в руке пхурбу показал зверю на город, плывущий в рассветной дымке. Гора серой шерсти слушала молча, лишь изредка по ее телу пробегала заметная дрожь.
– Алмас не ела три дня, с того самого времени, как хан приказал штурмовать город, – сказал один из воинов, лицо которого было изуродовано старым ожогом. – Когда она вот так дрожит от голода, мне порой становится не по себе.
– Не бойся, – ответил другой. – Думаю, что она не станет тебя есть и выплюнет сразу же, если вдруг и схватит по ошибке. Я точно знаю, что алмас не ест печеный конский навоз, даже когда он немного похож на человека.
– Я также знаю, что она не ест тупые деревянные чушки, поэтому тебе тоже нечего опасаться, – спокойно отпарировал обожженный воин. Возможно, в другое время они либо хохотали бы над шутками друг друга, либо хватались за ножи от обиды. Но сейчас, глядя на ожившее сказочное чудовище, шутили они совсем по другой причине – для того, чтобы постоянно помнить о том, что они – люди, отважные воины Орды, а не вопящие от суеверного ужаса, теряющие разум существа, со всех ног бегущие подальше от этого страшного места.
– Все-таки великий воин наш Субэдэ, – покачал головой обожженный воин. – Клянусь очагом юрты, в которой я родился, что со времен Потрясателя Вселенной мир не знал более храброго воина.
– Да уж, – кивнул второй воин. – Вот бы кому быть ханом…
Обожженный воин резко обернулся и ударил по губам собеседника тыльной стороной тяжелой кожаной перчатки, усиленной нашитыми на нее полосами железа.
– Молчи, дурак, – прошипел он. – Старики говорят, что Непобедимый слышит все, что говорят люди за пять полетов стрелы. Потому он всегда заранее знает планы врага. А подобные разговоры он ненавидит! Моли Тэнгре, чтобы он был сейчас слишком занят для того, чтобы слушать твою болтовню. Иначе мы оба очень скоро будем молить всех степных демонов о великой милости – чтобы нас быстро сожрала алмас вместе с твоими деревянными мозгами и моими несчастными ушами, которые вынуждены слушать твой бред…
Но воин был прав. В этом мире для Субэдэ сейчас существовали лишь он и жуткое наследие мертвого владыки Империи Цзинь. Полководец неотрывно глядел в глаза алмас, вместе со словами мысленными образами передавая чудовищу свою волю.
– Иди, алмас. Возьми это – и иди, – наконец сказал он, указывая на громадный квадратный щит, который за ночь смастерили рабы из цельных сосновых стволов. К щиту несколькими прочными волосяными арканами был примотан узловатый дуб, целиком вывороченный из земли и начерно очищенный от ветвей и корней. У дерева был мощный комель, отчего оно напоминало огромный пест, которым урусские шаманы толкут в ступах свои снадобья.
Алмас не могла ответить – ее глотка не была создана для человеческой речи. Но сейчас она понимала все, что говорил ей Субэдэ. И полководец знал, что его приказ будет исполнен в точности. Иногда Субэдэ спрашивал себя: что именно понимает алмас? Его слова? Его мысли? Или все-таки он сам был просто придан кинжалу из неведомого черного металла для того, чтобы на понятном для чудовища языке озвучивать волю бога, заключенного в пхурбу? Порой в мгновения, когда перед ним приоткрывалась завеса иного мира, и такая мысль закрадывалась ему в голову. Когда двое воинов идут рядом, один из них всегда будет умнее и хитрее другого.
Субэдэ усмехнулся. Какая разница? То, что он делает, нужно Орде. А значит, нужно и ему. Лишние мысли всегда мешают действию…
* * *
– Зашевелились, – буркнул Тюря, нахлобучивая поплотнее шапку, набитую прошлогодней соломой и обшитую для крепости бычьей кожей.
– Слышь, Тюря, – бросил ему усатый сотник, доставая стрелу из колчана. – Шел бы ты на проезжую башню. Здесь сейчас стрелки понадобятся, а ты со своим топором ни к селу ни к городу.
Тюря насупился.
– Зря дуешься, – сказал сотник. – Там наших двое всего. Мало ли что.
– Ладно, – недовольно пробурчал Тюря и побрел куда велели.
А на стенах закованные в латы дружинники в который уж раз за сегодня проверяли луки и самострелы. Перед битвой оно никогда не лишнее.
Внизу, под стенами, толпился бездоспешный люд, готовый по первому приказу метнуться туда, куда прикажут суровые княжьи воины – стрел поднести, раненого со стены снять, котлы с кипятком по всходам взнести, ежели враги на стены полезут, – да мало ли что может понадобиться витязям, на которых в случае чего всегда первый удар приходится. А уж коли вражья сила все ж на стены влезет да строй дружины прорвет – тут уж простой люд как раз со своими топорами да рогатинами подоспеет. Порой и без этого норовили на забрало влезть да подсобить хоть в чем, лишь бы не томиться внизу в ожидании.
Только гоняли мужиков со стен суровые гридни. Мягко, до поры просили не лезть под руку. Вон Тюрю тоже спровадили – правда, за каким-то лешим не с глаз подальше, а на самую главную башню, на которую основной удар направлен. Может, потому, что длинный он, как жердь, и жилистый, будто из канатов плетенный. Самострел натянуть – оно самое то, что нужно. Потому как порой и в четыре руки непросто совладать с усиленными железом луками, которые приладил ко многим самострелам узкоглазый купец. А Тюрина силища для такого дела может сгодиться. Крепок детинушка вырос. Жаль, что умишко детским остался.
Наконец, солнце выбралось из-за кромки леса. И тут же, будто проснувшись, зарокотали барабаны Орды. Напряглись спины дружинников на стенах, жала стрел нацелились в степь. Хотелось мужикам спросить снизу, что там да как? А нельзя. Время для разговоров кончилось…
Вновь из степи катился сплошной вал, нарастал топот копыт и душераздирающее визжание сотен всадников. И казалось, сейчас сомнет тот вал ряд заостренных кольев, перекатится через ров и захлестнет бревенчатые стены вместе с ниточкой его защитников…
Воевода надвинул на лицо железную маску-личину.
– Пр-р-р-иготовиться! – разнесся над стеной его приглушенный металлом рык.
Сзади скрипнул оттягиваемый назад рычаг камнемета, установленного на огромном деревянном колесе, ось которого была глубоко всажена в землю. Четверо дюжих мужиков, взявшись за рукояти, ввернутые в колесо, готовились повернуть гигантскую машину по первому приказу Ли, который стоял на стене, спрятав кисти рук в широкие рукава шелкового халата. Мужики косились на него подозрительно, но слушались – воевода приказал лично: все,
