брить, парикмахер не обязан интересоваться фамилиями клиентов. Еще нелепее говорить, что Основский ему что-то передавал, что кого-то Захаров вызывал сегодня в переулок по телефону… Все это выдумки, на которые он отказывается отвечать!
– Скажите мне лишь одно: как вы попали в Советский Союз? – спросил его Виктор.
– Я никак не мог попасть или не попасть, я всегда жил в Озериках, – насмешливо ответил Захаров. – Мой отец живет в Озериках, и моя мать живет в Озериках…
– Да, но и Павел Борисович Левин тоже живет в Озериках, – уверенно возразил Виктор.
– Вот только в этом я и виноват, – сразу согласился Захаров. – Мне всегда хотелось жить в Советском Союзе…
Часом позже были арестованы Основские. Анна Григорьевна при аресте расплакалась.
– Что будет с Сашей? – спрашивала она. – Его поместят в детский дом, да? Его поместят в детский дом?
Основский, наоборот, рисовался и подражал каким-то книжным героям.
– Через несколько дней вы меня освободите, – сказал он. – Вам известно, кого я фотографировал? Мои снимки печатались во всех газетах. Я напишу письмо…
Продолжала плакать Анна Григорьевна и на допросе. Говорила, что приносила домой только негодную копировальную бумагу. Потом она признала, что среди копировальной бумаги могли оказаться и листки, на которых отпечатался текст секретных документов. Потом призналась, что муж заставлял ее рассказывать о служебных делах. Наконец созналась и в том, что муж ее особенно интересовался военными изобретениями и что она сообщила ему о вызове в Москву инженеров Зайцева и Сливинского…
Но Основский интерес к военным изобретениям объяснил любознательностью. Он интересуется фотографией, оптикой, техникой, вообще всякими изобретениями. Никакого Захарова не знает. Ах, это парикмахер? В таком случае возможно, что он у него брился. Передавал Захарову копии секретных документов? Чепуха! Вы нашли у Захарова хоть одну копию? Покажите!
В течение ночи надо было произвести обыск и у Основских, и у Захаровых; правда, Виктор верил в осторожность преступников и мало надеялся на какие-либо находки.
За исключением отклеенных со стекол листов копировальной бумаги да нескольких копирок, валявшихся вместе с красками и карандашами в игрушках у Саши, найти у Основских ничего не удалось. Среди копирок не нашлось ни одного более или менее ясного отпечатка, и уж, конечно, никаких копий секретных документов. Это было подозрительно. Анна Григорьевна призналась, что она приносила домой копии секретных документов.
– Куда же они девались? – спросили Основского.
– Я их уничтожал, – сказал он. – Чтобы не попались на глаза кому не нужно.
У Захаровых можно было надеяться найти чертежи, которые Захаров не успел еще передать хотя бы тому же иностранцу в сером костюме, знакомство с которым он так решительно отрицал.
Елена Васильевна встретила неожиданных гостей с испугом и удивлением. Она сама старалась все показать, спешила все открыть и беспокоилась, как бы что при осмотре не пропустили.
– Вероятно, вы думаете, что мы спекулировали? – спрашивала она. – Конечно, я знаю, есть такие парикмахеры, которые занимаются спекуляцией. Но Павел Борисович совсем в этом не нуждался. Мы себя все-таки уважаем. Вы еще в комоде не посмотрели…
Виктор сам руководил обыском. Елена Васильевна не возбуждала в нем подозрений. Такие люди, как Захаров, редко посвящают жен в свои дела. Наоборот, простые, разговорчивые жены служат для них как бы громоотводом от любопытства обывателей. Если сверток и был спрятан в квартире, Елена Васильевна не могла об этом знать. Приходилось отодвигать вещи, присматриваться к щелям в полу, ощупывать обои.
Виктор помнил разговоры в парикмахерской о патефоне Захарова.
– А где же ваш патефон? – спросил он больше для порядка, вряд ли в патефоне могло быть что-нибудь спрятано.
– А я его продала, – сказала Елена Васильевна.
– Продали? – удивился Виктор. – Ведь ваш муж никак не мог с ним расстаться?
– Представьте себе! – сказала Елена Васильевна. – Муж действительно очень дорожился. Но сегодня днем он опять написал объявление о продаже, а вечером прислал человека с запиской, и тот купил у меня патефон.
– Сегодня вечером? – переспросил Виктор. – А у вас цела эта записка?
– Конечно.
Елена Васильевна подала записку.
На клочке бумаги в мелкую клеточку, вырванном из недорогой записной книжки, размашисто и неровно было нацарапано карандашом несколько отрывочных слов: “Уезжаю на несколько дней. Объясню по приезде. Отнеси объявление и немедленно продай патефон. П.”
Слова “немедленно продай” были подчеркнуты, а буква “П” заканчивалась кривым угловатым росчерком.
– Вы уверены в том, что это написал ваш муж? – пытливо спросил Виктор.
– Ну что вы, неужели я не знаю его руку? – обиделась Елена Васильевна. – Вот и росчерк его.
– А объявление у вас цело? – спросил Виктор.
– А как же. Мне ведь завтра нужно было отнести его в газету.
Она достала из сумочки объявление. Тем же почерком, но более аккуратно и чернилами, был написан текст объявления: “Срочно прод. патефон “Хиз Мастере Войс” с пластинками. Зв. веч. Г–4–68–71”.
Виктор сличил почерки.
– Да вы не беспокойтесь, – вмешалась Елена Васильевна. – Я ведь в сберкассе работаю, привыкла в почерках разбираться.
– Но ведь объявление еще не напечатано? – спросил Виктор. – Как же вы успели продать?
– А я его этому самому человеку, который записку принес, и продала, – пояснила Елена Васильевна. – Он спросил цену, я сказала, а он и купил не торгуясь.
– А вы этого человека знаете? – поинтересовался Виктор.
– В первый раз видела, – сказала Елена Васильевна.
– Адрес он свой не оставил?
– Да зачем мне адрес… – Елена Васильевна усмехнулась.
– Как же это так вы продали? – рассердился Виктор. – Ни адреса не спросили, ничего!
“Пожалуй, в патефоне и был спрятан сверток с чертежами, – подумал он, – и Захаров успел передать патефон сообщникам”.
– Расскажите, расскажите, как все это произошло, – обратился Виктор к Елене Васильевне. – Когда это произошло, что он говорил, как выглядел?
– Как это произошло… – нерешительно повторила Елена Васильевна. – Часов около одиннадцати он пришел, уже я спать собиралась. Муж у меня в карты ушел играть, значит, должен был вернуться поздно. Ну вот, позвонил, отдает записку. За сколько, спрашивает, будете продавать? Я ему и скажи: две тысячи, самую большую цену, какую только муж называл. А он мне и говорит: “Чего вам зря беспокоиться, давайте я куплю”. Отсчитал две тысячи, забрал патефон, пластинки и ушел.
Елена Васильевна протянула Виктору сумочку.
– Вот, проверьте, я вас не обманываю.
– А какой он из себя? – нетерпеливо спросил Виктор, с досадой предчувствуя ее ответ.
– Вот наружность я плохо запоминаю, – виновато объяснила Елена Васильевна. – Невысокий такой, обыкновенный. Ну в шляпе, в пальто. Коверкотовое такое…
– Зеленоватое? – спросил Виктор с отчаянием.
– Вот-вот! – обрадовалась Елена Васильевна. – Зеленоватенькое такое. Кажется, заграничный материал, у нас такого не делают. Нитки там как-то по-особому крученные…
Человек в зеленоватом пальто опережал Виктора повсюду!
Обыск можно было и не продолжать.
– Ищите-ищите, – сказал Виктор, поворачиваясь к своим помощникам. – Посмотрите в кресле, между пружин: много там мочалы?
Глава 14. Паспорт из Озёриков
– Товарищ Пронин? Разрешите обратиться с вопросом, товарищ майор?
– Пожалуйста, товарищ Железнов.
– Можно явиться к вам с докладом, товарищ майор?
– Пожалуйста.
– Когда прикажете, товарищ майор?
– Явитесь в тринадцать часов, товарищ Железнов.
– Есть в тринадцать часов, товарищ майор. Разрешите считать разговор оконченным?
– Пожалуйста, товарищ Железнов.
Служба всегда служба, и Виктор должен был представить Пронину свой отчет.
Ровно в час дня Виктор постучал в дверь к Пронину. Иван Николаевич сидел у письменного стола. Он был в гимнастерке, в суконных брюках и в фетровых сапогах, должно быть, его знобило. На столе лежали листки чистой бумаги и очинённые карандаши. Пронин никогда не перебивал подчиненных во время докладов, он лишь делал на бумаге пометки, чтобы потом сразу и обстоятельно отметить ошибки и промахи. Окно было закрыто, комната прибрана, Агаши не было слышно, – служба всегда служба.
– Разрешите войти? – спросил Виктор, приоткрывая дверь.
– Пожалуйста, – приветливо отозвался Пронин. – Заходи.
Виктор остановился у письменного стола.
– Разрешите доложить, товарищ майор?
– Садись, – сказал Пронин. – Пожалуйста.
– Разрешите коснуться всей разработки? – спросил Виктор, придвигая стул и садясь.
– Да, поскольку надо воссоздать общую картину, – сказал
