чуть впереди остальных, и его армия остановилась и замерла в ожидании дальнейших событий.
И я замерла на своем месте, глядя в прицел винтовки и всеми фибрами своей волчьей души пытаясь оценивать обстановку в целом и не только через призму чувств Адама.
— Но мы уберем тебя, если это будет нужно, чтобы забрать нашего брата, которого ты удерживаешь насильно вот уже шестнадцать лет!
Я ошарашенно моргнула, покосившись в прицел на невозмутимого Адама.
Шестнадцать лет!
Это же очень много!
— Ваш брат был виновен и наказан по законам волколаков.
Голос Адама прозвучал спокойно и сдержанно.
По его виду, как всегда, было просто невозможно понять, что происходило в его голове.
Но я чувствовала всё: и его возбуждение от предстоящей стычки, и азарт, и жажду крови.
А еще страх за меня.
Это чувство он старался скрыть особенно тщательно за стеной отчуждения, чтобы эти волки ничего не почувствовали и не заподозрили, что Адам здесь не один.
Впрочем, если Дина была за мятежников, то она уже наверняка успела поведать все секреты несокрушимого Дарка.
— Он жив! Я знаю это! — прорычал мужчина, который на вид был такого же возраста, как и Адам, и, кажется, начинал терять терпение, стоило только заговорить о его брате.
— Вы искали его слишком долго. За эти годы многое могло измениться.
Адам блефовал.
Выводил главарей мятежников на эмоции намеренно, чтобы в пылу своих чувств они стали делать ошибки и просчеты в нападении.
Он был уверен в себе и своей силе настолько, что по телу выступали мурашки.
Мой волк казался совершенно несокрушимым, даже если из-за меня потерял так много крови, что любой другой был бы вынужден лежать без сил в глубоком спасительном сне.
Поэтому Дарк был особенным.
Не таким, как остальные волки.
Каждый раз я убеждалась в этом наглядно и каждый раз была искренне поражена.
— Мы не хотим войны с тобой, чистокровный. Но если ты не отдашь нам Волко, то не пожалеем даже тебя.
— Лучше подумай о том, что ты не пожалеешь других своих братьев ради спасения его одного, — эти слова Адам сказал на полном серьезе, без попытки задеть, напугать или унизить.
Просто он знал, что будет дальше.
И сколькие не вернутся по прихоти тех, кто привел их к стенам дома.
— Каждый из них знает, на что идет. Ради Волко они готовы умирать и готовы жить.
И это тоже была правда.
Эту армию можно было назвать стаей — явление настолько редкое для волколаков, что оно вызывало только искреннее уважение и, наверное, даже капельку зависти.
Стаю невозможно создать насильно или искусственно.
Это особенное доверие. Особенное состояние души, когда чувства и мысли одного волка поддерживаются другими волками настолько, что становятся общими.
У Килана с его друзьями детства тоже была стая. Стая без вожака. Но это не мешало мужчинам быть настолько близкими духовно друг к другу, что если одному из них становилось плохо, то страдали все в равной степени. Я и сама видела, как на теле Ская появлялись раны ровно в том месте, куда ранили Килана, хотя никто об этом даже не догадывался.
Здесь было нечто похожее, только куда глобальнее.
— Разве ваш Волко заслуживает такой верности?
— Ты ничего не знаешь о нем, черный волколак! Просто скажи, где он, и мы уйдем, не тронув никого.
Адам криво усмехнулся и покачал отрицательно головой.
— Не скажу. Потому что иначе поставлю под удар других волков.
У предводителя волков-викингов были ярко-голубые глаза. Почти бирюзовые. Но взгляд был цепким, умным и хищным. И когда волк прищурился, мне стало откровенно не по себе.
Сколько волков стояло за его спиной?
Сотня? Может, две? Или больше четырех?
Разве Адам сможет победить их всех в одиночку и голыми руками?
Я тяжело сглотнула и подумала о том, что нужно было брать с собой еще пару автоматов.
Килан не любил их, но всегда повторял, что только автомат может стать неплохой сдерживающей силой для устрашения противника, который превосходит тебя во много раз.
А еще, что в этом случае вовсе не обязательно целиться — главное, стрелять в тех, кто ближе всего, оттесняя врага тем, что ранения будут множественные и мгновенно у большинства.
Да. Автомат нам бы сейчас не помешал.
Я уже почти было дернулась, чтобы выползти из комнаты, пока еще была такая возможность, чтобы метнуться к погребу снова и прихватить еще кое-что из оружия, когда краем глаза заметила странное движение сбоку от застывшей армии белых волколаков.
Если бы мужчины двигались, а не стояли как вкопанные в ожидании команды своего главаря, то вряд ли я обратила бы внимание на то, что в самых ближайших кустах засел кое-кто еще.
Не снайпер, но волк, который хотел этой бойни больше всех. Из ревности.
Темная шевелюра Дины отличалась от зеленой листвы и белых волос мужчин-мятежников, чтобы слиться с пейзажем целиком и полностью.
Но не в этом было дело.
А в том, что она целилась. В Адама.
Сколько у меня было времени, чтобы не дать попасть ему прямо в сердце?
Глава 18
Килан всегда говорил, что между выстрелом и попаданием в цель должен быть один удар сердца.
Если начнешь думать — передумаешь стрелять, потому что смерть всегда ужасна и уродлива.
«Если решила стрелять — стреляй. Всё, что будет потом, — потом решай».
И я выстрелила, не дождавшись даже этого удара сердца.
В напряженной тишине сотни яростных мужчин звук получился еще более резкий и настолько громкий, что походил на взрыв.
Я не собиралась убивать Дину, поэтому целилась в руку, в которой она крепко и умело держала револьвер.
И я попала точно в цель.
Женщина взвыла от боли и рухнула в кусты, видимо думая, что следующая пуля прилетит ей прямо в лоб.
Вот только не было ни радости, ни облегчения, потому что я поняла, что стала тем самым спусковым механизмом бойни, которую, возможно, всё-таки можно было предотвратить.
Не знаю, кто первым бросился в бой — Адам или мятежники.
Увидела только в прицеле, как он зарычал и стал в буквальном смысле увеличиваться в размерах, в высоту и ширину, обрастая выпуклыми мышцами, поросшими шерстью!
Адам стоял на двух ногах, как человек, но человеком уже не был!
Как и не был до конца волком!
Существо, покрытое черной волчью шерстью, с волчьей головой и острыми ушами, было нечто средним
