раздражали мои сомнительные музыкальные импровизации, но такую игру он не ожидал услышать даже от меня.
Вначале он с изумлением воззрился на странную пианистку, потом отыскал глазами меня, присевшего на поручень кресла, и высоко поднял свои подвижные брови.
Озмидова повернула голову и, как ни странно, …покраснела.
— Юра! Тебе не кажется, что нас нужно познакомить? — с шутливой укоризной в голосе сказал отец, теперь уже вогнав в краску меня. Дело в том, что я решительно не знал, кого кому представлять первым: отца Озмидовой или ее отцу.
Если бы это был обычный случай, я бы просто сказал:
— Па, это…
Но сейчас я совершенно растерялся. Озмидова же, напротив, пришла в себя. Она встала и, сделав (о, господи), какое-то старомодное приседание, весьма мелодично произнесла:
— Я — Дана, одноклассница Юры, а вы его папа?
— Именно так. Рад знакомству. Меня зовут Роман Ильич. Но я, кажется, помешал вам э-э-э музицировать? Продолжайте… продолжайте…
«Ничего себе, — думал я. — «Дана»! Первый раз слышу, чтобы ее так называли. Просто "Мата Хари из седьмого «Б»!»
Но отец! Отец! Сама галантность! Садится на убогую нашу табуреточку и начинает подыгрывать ей в басах, и такая получатся аранжировка — класс!
Потом отец извинился и возвратился к себе в кабинет, а мне ничего не оставалось, как пригласить Дану — Дашу в Логово.
Пригласить пригласил, а сам тоскливо подумал: «А дальше — то что?»
Но тут Озмидова увидала наше плетеное кресло-качалку, реликт начала века, и, превратившись в нормальную девчонку, бросилась к нему, топоча своими копытцами.
Надо сказать, кресло это было прозвано в нашем доме «качалкой раздора», потому что я и Стоян постоянно ссорились из-за него. Только-только я усаживался в кресло и, закрывая глаза, пускался по «бурным волнам» к коралловым островам, как заявлялся Стойко с пледом через плечо и стягивал меня с кресла.
— Все, внучек, дай бабушке отдохнуть!
Обычно это бывало, когда к отцу приходили гости, и Стояну неудобно было дремать на своем диване, а на кровати моей он не помещался, разве что в позе «эмбриона», но это было не по нему.
Усевшись в кресло, Озмидова оживилась, заправила волосы за уши и приняла просто-таки нормальный человеческий вид.
— Ой, как классно! Я такие кресла только в старых мультиках видела.
Юра! Юра! Ты музыку какую-нибудь поставь для кайфа!
К этому моменту в сознании моем произошло какое-то раздвоение.
С одной стороны, Озмидова распалась в нем на две личности: одноклассницу Дашу и некое подобие Ванессы Паради. С другой стороны, я сам как бы расслоился. Потому рука сына профессора Мещерского потянулась к полке с кассетами бельканто Беллини и фуг Баха, но «выученик» доктора Дагмарова быстро пресек эти сопливые интеллигентские поползновения и развязно спросил:
— Тебе что? Диско энд хаус, хип-хоп, поп и фолк или латину?
— Мне шансон. Только не Монтана. Меня Буся им заколебала.
Я выбрал из отцовской коллекции Азнавура, включил маг, сел на край стола и завил ноги веревочкой. Так только отец умеет и я. Стоян, хоть и худой, но не такой гибкий, как папа.
Азнавур пел, Дана — Даша раскачивалась в кресле, а я сидел и опять думал, чем же ее дальше развлекать и о чем говорить? Тут Даше встала, вылезла из своих копытец и начала танцевать.
«Шансонетка», — вспомнил я строчки из конспекта по истории музыки, — песня, сопровождающаяся танцевальными движениями».
Странная моя гостья двигалась совершенно раскованно, зато я талантливо изображал соляной столб. Наконец запись оборвалась, а Даша остановилась как раз на медвежьей шкуре у моей кровати.
— Ой, Юра, она настоящая?
И стала топтаться на ней маленькими узкими ступнями.
— Made in Antalia!
— Нет. Серьезно.
— Коряки деду подарили, когда у него сын родился. Дед эпидемиологом был, боролся с эпидемией клещевого энцефалита в Сибири.
— И карта оттуда?
Над кроватью висела большая карта Средиземья, перерисованная мной из Толкиена. Года три назад умники из математического класса нашей школы увлеклись Властелином колец, а вскоре толкиенисты расплодились везде — даже среди сопливых первоклашек. В прошлом году эпидемия прекратилась также внезапно, как и началась. Это, когда шестой «В» объявил себя Барлогами, а Гномы из пятых и Рохан из седьмого «А» забили им стрелку.
На Дашин вопрос я не ответил, чтобы не ставить ее в неудобное положение.
А она стала коленками на плед и принялась водить тонким пальчиком по эльфийским рунам в моем исполнении, которые Стоян ехидно называет «танцующими червячками».
— Брандуин, Ар-нор…Шир!!! «О Элберет Гилтониель!»
Откровенно говоря, я был рад, что она сказала именно эти слова.
Теперь мне захотелось ответить: «Мы с тобой одной крови — ты и я»!
Но не впадать же в детство!
А Даша уже сидела на кровати, свесив ноги.
— Зачем тебе карта?! У тебя отец, как король Эльфов, и Дом…
А я улетаю в «веселый Париж» с мамой и…ее другом. Завтра. Потому что приехала тетя Лия, и теперь с Бусей будет жить она.
Дана-Даша встала и прошлась вдоль полок, лаская рукой книжные корешки и жесткие ребра кассет. — Мой дед был скрипачом, Буся костюмершей, мама — художница. И только тетя Лия — трезвая и земная. Она — экономист.
Обо мне Ли говорит, что я «уродливое проявление наследственного артистизма, вечно в кого-то играю, кому-то подражаю, а у самой ни голоса, ни слуха, …ни роста. И вместо волевого стержня у меня веревка пеньковая внутри».
Даша оглянулась и посмотрела на меня грустными глазами грачонка, выпавшего из гнезда. Был у меня один такой.
— А ты настоящий, — продолжала она. — Тоже, конечно, фантазер. (Тут я ужасно покраснел). Но в реальной жизни переживаешь, злишься, дерешься — от первого лица. Я ведь то твое сочинение на двенадцать строчек у Мимозы выкрала и Ли дала на рецензию. Только ты не обижайся, пожалуйста.
Я подумала, если это Мимозе можно читать, то, значит, и другим не запрещается.
Я воззрился на Дашу с недоумением, потому что не мог вспомнить, о чем идет речь.
— Ну, Горького мы проходили… "Песню о Соколе". И ты написал…только я неточно помню… «Хорошо, что я не Сокол и не Уж и принадлежу к отряду приматов. А из басен я люблю те, которые ленивый Крылов у Эзопа списывал".
Теперь я вспомнил. Мимоза тогда вместо отметки поставила мне вопросительный знак и написала: «Ручка исписалась или поток мыслей иссяк?» Даша продолжила.
— Лия очень смеялась, а потом сказала, что самостоятельный ум и чувство юмора — этого уже почти достаточно, чтобы человек состоялся как личность.
Разозленный тем, что какая-то там тетка решала,
