Форма входа
Читем онлайн Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Максим Викторович Винарский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать,
быть несправедливым, быть ограниченным, быть
отличным от прочего?
Ф. НИЦШЕ. ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА
Утром 1 февраля 1898 г. жители города Провиденс в американском штате Род-Айленд могли наблюдать довольно необычную картину. Прилично одетый джентльмен с пышными черными усами бродил вокруг публичной библиотеки, то и дело наклоняясь, чтобы достать из сугроба какие-то бурого цвета комочки. Комочки эти, а их были десятки, джентльмен складывал в мешок, который держал в левой руке. Накануне вечером снежная буря, экстраординарная по силе и свирепости, накрыла Провиденс. Жизнь на улицах остановилась, движение транспорта было парализовано. Как принято говорить в таких случаях, «даже старожилы не припомнят ничего подобного». Удивление обывателей возросло бы еще сильнее, если бы они могли проследовать за странным господином, когда тот, туго набив свой мешок, направился прямиком в университетскую анатомическую лабораторию. Придя к себе, Хермон Кейри Бампус, так звали респектабельного университетского профессора, неспешно убрал все предметы с длинного лабораторного стола и вытряхнул на него содержимое мешка. Бурые комочки оказались обычными домовыми воробьями, окоченевшими от холода и упавшими на землю во время бури. Воробьи во множестве жили в густом плюще, покрывавшем стены библиотеки, и для многих из них ночь с 31 января на 1 февраля 1898 г. стала последней. Для многих, но не для всех. Больше половины собранных Бампусом птиц (72 из 136), попав в тепло помещения, отогрелись и стали подавать признаки жизни.
Профессор из Провиденса не был орнитологом. Он изучал эмбриональное развитие беспозвоночных животных. Однако зрелище лежавших на снегу окоченелых воробьев навело Хермона Бампуса на мысль провести простое и остроумное исследование. И оно навсегда сохранило имя профессора в истории эволюционной биологии{331}. Все собранные птицы, как погибшие, так и «воскресшие», были тщательно измерены, причем по нескольким показателям сразу: общая длина тела, длина головы, размах крыльев и т. п. Проведя несложные расчеты, Бампус пришел к выводу, что морфологические данные у выживших воробьев ближе к средним значениям, чем у погибших. Шансы погибнуть у птиц были неодинаковы. Самыми крепкими оказались «середняки», а неудачниками – те, кто в ту или иную сторону сильно отклонялся от «золотой середины». Для ясности приведу общепонятный в наши дни пример. Представьте себе, что некое медицинское исследование, посвященное смертности от COVID-19, выявило: большинство выживших (возьмем мужской пол) имели высоту тела 165–180 см и размер обуви 40–43. При этом среди погибших была непропорционально велика доля лиц с ростом существенно выше или ниже среднего и малораспространенными размерами ступни. Нечто похожее наблюдалось у воробьев города Провиденс.
«Природа, – подытожил Бампус, – благоволит типичному»{332}. Так было открыто явление, которое почти полвека спустя русский зоолог-эволюционист Иван Иванович Шмальгаузен нарек стабилизирующим отбором. К нему мы еще обратимся.
К радости последующих поколений эволюционистов, Хермон Бампус опубликовал не только выводы из своих расчетов, но и сами первичные данные. По мере того как методы статистического анализа становились все совершеннее, к этим данным обращались разные группы исследователей, проверяя и перепроверяя выводы Бампуса. Выяснилось, что подлинная картина смертности воробьев города Провиденс была сложнее, чем это виделось почтенному профессору. На нее влиял фактор половых различий, который Бампус почему-то не принял в расчет. Преимущественное выживание «золотой середины» подтвердилось только для самок, а вот среди воробьев-«джентльменов» самыми стойкими оказались те, что покрупнее; субтильные особи почти все очутились в списках покойников{333}. При этом самцы в целом были более живучими; доля погибших среди них меньше, чем среди самок (рис. 8.1).
Несмотря на то что результаты Бампуса подверглись некоторому пересмотру, главный его вывод остался без изменений: старуха с косой уничтожает свои жертвы разборчиво, а не вслепую{334}. Жизнь и смерть подчиняются каким-то правилам, а не глупому везению, раздающему из прихоти счастливые билеты.
Рис. 8.1. Вероятность выживания у самок воробьев по данным промеров Бампуса. Источник: https://www.mun.ca/biology/scarr/Bumpus_1898.html; представлено в модифицированном виде
Сейчас, в эпоху высокотехнологичной экспериментальной биологии, работающей на молекулярном уровне, исследование Бампуса может кому-то показаться «простым, как мычание», элементарным. Для понимания его важности надо обратиться к исторической ситуации, в которой оно проводилось.
⁂
Рискуя надоесть своим читателям, я хочу еще раз повторить одну мысль, важную для понимания не только данной главы, но и всей книги. Дарвинизм – это не о том, что «живые организмы эволюционируют» (об этом и ламаркизм, и множество других «-измов»). И уж, конечно, не о том, что «мы произошли от обезьяны». Дарвинизм в подлинном смысле – учение об эволюции путем естественного отбора. В этом его суть, новизна и, выражаясь современным слогом, месседж. Опровергните естественный отбор, докажите, что он не существует или не работает, и дарвинизм мертв.
Сходя в могилу, Дарвин оставил вопрос о реальности естественного отбора открытым. В день его смерти ключевая концепция была, по существу, умозрительной. Еще в 1859 г. Адам Седжвик чутко подметил, что концепция эта родилась у Дарвина в ходе размышлений, как логический вывод из ряда исходных предпосылок, т. е. дедуктивно. К концу века ситуация не слишком изменилась. Даже такой убежденный и последовательный дарвинист, как Август Вейсман, в 1893 г. признал, что механизм действия естественного отбора детально не описан, потому что сделать это чрезвычайно трудно, на грани возможного{335}. Никто в природе ничего подобного не наблюдал, а если и наблюдал, то едва ли мог привести этому серьезные, способные убедить ученых доказательства. Если, конечно, не считать социал-дарвинистские аргументы, подобные тем, что выдвигал известнейший в свое время немецкий географ Ратцель:
Как можно усомниться в реальности естественного отбора, читая о том, как последние остатки примитивных племен тают, как снег под лучами солнца, едва только они вступают в контакт с европейцами, и о том, как европейские народы за три столетия целиком заселили огромные континенты{336}.
В конце XIX в. сторонники Дарвина, покоренные мощью его логики и «уверовавшие» в естественный отбор, были почти безоружны – и Вейсман это тоже признавал – перед лицом придирчивых критиков, требовавших прямых доказательств, а не мысленных экспериментов и аналогий. Критиков не убеждала даже явная параллель с искусственным отбором, производимым людьми (его результаты – разнообразные породы собак, голубей, сорта яблок и роз и многие другие организмы, созданные усилиями человека). «Докажите, что естественный отбор действительно происходит в природных условиях», – настаивали они.
Но где его искать и как доказывать?
На рубеже веков почти все ученые сошлись на том, что самые лучшие доказательства – экспериментальные, основанные на точном количественном подходе, измерениях, статистическом анализе данных. Джон Мерц в своей известной «Истории европейской мысли в девятнадцатом столетии» предсказывал, что наука в ХХ в. будет
…основана на числах и вычислениях – коротко говоря, на математических процессах; сам научный прогресс зависит от того, насколько широко математические идеи вводятся [для изучения]… нематематических объектов, а также от развития самих математических методов и концепций{337}.
По сути, это перифраз стародавнего изречения Галилео Галилея о том, что «великая книга природы написана на языке математики» и прочесть ее может только тот, кто этим языком владеет. В эпоху Галилея (начало XVII в.) так считали немногие ученые, сейчас – большинство. Математические доказательства обладают в их глазах магической силой повышенной убедительности, как будто числа и проводимые с ними операции относятся к иной, более «высокой» реальности, чем простые слова, описывающие природные явления.
Бампус догадался, как применить математический метод для проверки гипотезы естественного отбора. Ее логика состоит в том, что шансы особей на выживание неодинаковы: гибнут преимущественно «неудачники», хуже других адаптированные к жизненным условиям. Даже инкубаторные цыплята, вопреки расхожему присловью, не одинаковы по своим характеристикам, а уж животные и растения из природных популяций – и подавно. Степень приспособленности обусловлена различиями по размерам, весу, интенсивности обмена веществ и десяткам других признаков, которые можно выразить количественно. Именно это и проделал Хермон Бампус.
«Оттаявшие» домовые воробьи оказались по ряду признаков не такими, как погибшие. На первый
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Максим Викторович Винарский бесплатно.
Похожие на Мертвый лев: Посмертная биография Дарвина и его идей - Максим Викторович Винарский книги
- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Учение Чарлза Дарвина о развитии живой природы - Г. Шмидт - Биология
- Жизнь Маяковского. Верить в революцию - Владимир Дядичев - Биографии и Мемуары
- Лев Толстой и его жена. История одной любви - Тихон Полнер - Биографии и Мемуары
- Сокровенное сказание монголов. Великая Яса - Чингисхан - Биографии и Мемуары
- Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года - Александр Васькин - Биографии и Мемуары
- Книга воспоминаний - Игорь Дьяконов - Биографии и Мемуары
- Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии - Игорь Мардов - Биографии и Мемуары
