— Сделаю! Этот гад собирается поженить своего братца с нашей сестрой — во! — показал Шерхон кукиш. — За уличного попрошайку отдам Марджону, а Дадоджону — никогда! Это раз…

— Это ноль! — перебил, хихикая, Бурихон. — Хотите вы, не хотите, а Марджона выскочит за брата ака Мулло.

— Не выйдет! — рявкнул Шерхон.

— Тише, вы что?.. Вы не понимаете и не хотите понять, что лучше мужа, чем Дадоджон, нашей сестре не найдем. Парень перспективный, он с помощью ака Мулло далеко пойдет и когда-нибудь нам понадобится. Вы думаете, я вечно буду сидеть в этом кресле? Думаете, нет у меня врагов, которые стараются сковырнуть? О, если бы так… — покачал головой Бурихон и, подавив вздох, процедил сквозь зубы: — Мне никак нельзя без поддержки. Накатала какая-то сволочь жалобу. Если допустить до расследования, с треском снимут.

— Ну и что? — Шерхон сел на стул возле стола. — Без этого кресла не проживешь?

— Нет, не проживу.

— Лучше попрошайничать, чем лизать задницу этому старому псу.

— Да подумайте, пораскиньте мозгами! — вспылил Бурихон и, выскочив из-за письменного стола, нервно забегал по кабинету.

Шерхон не поворачивал головы. Наконец, остановившись перед ним, Бурихон заговорил поучительным тоном:

— Вы упускаете из виду политику, не чувствуете веянья времени. Это близоруко, ака. Поймите, война кончилась, наша страна победила, мир меняется. Половина Европы уже хочет строить социализм, не будет, значит, больше капиталистического окружения… Вы не смотрите на меня удивленно, я не буду читать вам лекцию о международном положении. Я только хочу подчеркнуть, что теперь значительно больше внимания будут уделять внутренней политике, то есть решительно и беспощадно станут наводить порядок, а это, в свою очередь, означает, что жить так, как хотите вы, будет нельзя. Выловят всех грабителей и бандитов, спекулянтов и расхитителей. Доберутся и до ваших ташкентских дружков, никому не поздоровится! Поэтому, пока еще есть возможность, надо кончать. Надо думать о будущем. Мы с вами полагаемся на всевышнего…

— Да пес-то старый тут при чем? — перебил, потеряв терпение, Шерхон.

— А при том, что играть с ним — все равно что играть с огнем. Я еще вчера предупредил: у него длинные руки и крепкие корни: приятели, кумовья, свои люди… Они у него повсюду, даже в руководящих органах, и благодаря этому он может и вознести, а если понадобится, и раздавить, как клопа.

— Я не боюсь его! — воскликнул Шерхон, вскочив на ноги. — Дело завмага как раз и может сгубить его. Если бы ты постарался…

— Вы невозможны, ака. Битый час объясняю, что нельзя связываться с ним, нельзя, понимаете?! Ничего вы не докажете, сами сядете…

— Ладно, увидим! Я в Ташкенте еще посоветуюсь. Пока мне ясно одно: Шаддода не выйдет за Дадоджона. Вот так!

— Выйдет!

— Не выйдет! — сказал Шерхон, направившись к двери.

— А вы спросите у нее! — крикнул Бурихон ему вслед.

Их отца звали Алахоном и титуловали Махсумом, так как он был сыном знатного богослова, однако людям запомнилось его прозвище — ишан Лайлатулкадр. Почему его так прозвали, трудно сказать. Лайлатулкадр — название летней ночи, в которую тот, кто бодрствует, может якобы узреть отблеск божьего лика, превращающего в золото все, за что человек ни ухватится. Алахон-Махсум в годы учебы в медресе любил покутить и пировал ночи напролет; может быть, поэтому и прозвали его друзья-недоучки Лайлатулкадром. Кличка навсегда заменила ему имя, которое было дано при рождении.

Надо сказать, что Бурихону это помогло скрыть свое социальное происхождение: в анкетах он писал «из служащих». Отец, слава богу, оказался довольно прозорливым человеком: будучи муллой и владея в Богистане обширными земельными участками, несколькими домами и дворами, он, как только грянула революция, сменил чалму на фуражку и стал советским служащим. В тот период острой нехватки национальных кадров Алахон Лайлатулкадр зарекомендовал себя грамотным и дельным работником, не раз получал премии и письменные благодарности, которые Бурихон бережет как зеницу ока. Разоблаченный своими бывшими батраками, старик перебрался с семьей в кишлак Хазрати Мазар (теперешний Карим-партизан). Здесь у него были усадьба, сад, надел земли, которую до самой коллективизации он сдавал в аренду. Теперь он стал писаться дехканином. Лайлатулкадр хорошо понимал, что новой власти будут нужны образованные люди, и поэтому одним из первых послал сыновей в советскую школу, а на смертном одре завещал учить дочь. Марджоне, или Шаддоде, в ту пору было два года.

Марджона… Когда семья перебралась в кишлак, мать вдруг возмечтала о дочери. Но бог никого не давал — ни дочку, ни сына. Алахон, который был старше жены лет на двадцать, если не больше, посмеивался над ее желанием. Разве можно нынче, когда все неустойчиво, смутно, рожать детей? Теперь каждый день у него на счету, сегодня он жив, а завтра может оказаться в лучшем мире. Так что достаточно и двух сыновей.

Но матери дочь роднее и ближе, чем сын. Дочь и первая помощница, и первая подруга. В дочери мать видит свое продолжение.

В общем, желание заиметь дочь не давало жене Алахона покоя. С этой мыслью она ложилась спать и с ней вставала. И бог словно бы внял ее мольбам…

— Мам, а почему я зовусь Марджоной?[30] — спросила однажды девочка, и мать ответила, что назвала ее так по желанию ангела, который дал ей вкусить от ниспосланного богом чудодейственного яблока.

Со временем вымысел и реальность в воображении матери Марджоны слились в нечто единое, порой ей казалось, что она даже ощущает во рту вкус того чудного яблока.

Итак, бог наконец-то внял ее мольбам о помощи, и однажды с криком «о аллах, о создатель!» во дворе появился ясноликий благородный дервиш. Алахона в тот день не оказалось дома — так было угодно судьбе, — и женщина встретила божьего странника благосклонно, расстелила перед ним скатерть с обильным и щедрым угощением, досыта накормила, а потом поделилась своим сокровенным желанием. Дервиш взял свою каджкули — выдолбленную тыкву, что служит дервишам вместо сумы, — и достал из нее румяное яблоко. Он разломал это яблоко на две половинки, одну съел сам, другую дал съесть женщине, жаждущей ребенка, и сказал, что вскоре, с божьей помощью, она затяжелеет и разрешится от бремени дочкой, которую непременно должна назвать Марджоной.

Дервиш ушел в другие края, больше его не видели ни в кишлаке, ни в округе. Однако ровно через девять месяцев, девять дней и девять часов на белом свете появилась девочка, которую мать нарекла Марджоной. Малышка стала любимицей всей семьи. С двух лет,

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 116

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Воронье живучее - Джалол Икрами бесплатно.

Похожие на Воронье живучее - Джалол Икрами книги

Бремя нашей доброты - Ион Друцэ - Советская классическая проза
За что мы проливали кровь… - Сергей Витальевич Шакурин - Классическая проза / О войне / Советская классическая проза
Прииск в тайге - Анатолий Дементьев - Советская классическая проза
Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович - Советская классическая проза
Во имя отца и сына - Иван Шевцов - Советская классическая проза
Девки - Николай Кочин - Советская классическая проза
Год жизни - Александр Чаковский - Советская классическая проза
Сын - Наташа Доманская - Классическая проза / Советская классическая проза / Русская классическая проза
Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза

Оставить комментарий