к жизни военно-морским канатом, доставленный на пароме в моря Уош и Северное Йо-хо-хо. Поэтическое представление в духе панды сегодня в половине восьмого вечера в развлекательном центре Стивениджа. Входной билет один фунт пятьдесят. Программа два фунта. Книги для парусного спорта».
Я надеялся, что он исчез, но когда я вышел на улицу, он вытирал комаров с лобового стекла куском влажной тряпки.
— Спасибо за завтраки. Прости за эту болтовню.
Он казался другим, как будто был пьян в кафе или обкурен, но теперь полностью выздоровел. Пока я был с Этти, он, должно быть, мылся и причесывался в туалете, потому что выглядел чище и умнее. Я не мог велеть ему убираться в Стивенидж, поэтому открыл ему дверь. Дисмал выбежал и оставил у мусорного бака свое собачье дерьмо. Когда я поискал его тарелку с завтраком, Делф сказал, что уже вернул ее в кафе. — Я увидел ту официантку, и она плакала. Что случилось?
— Это не твое дело. — Я передал ему сигару. — Отсоси это.
Мрачный Дисмал сел рядом со мной, и я снова погрузился в поток моторизованной жизни. Некоторое время мы молчали: впереди Дисмал, как статуя, сзади Делф, как манекен, а из под крышки багажника, как восковая фигура, торчит панда. Я тоже не чувствовал себя оживленным, но в остальном был счастлив. Облака были белыми и плотными, как на гравюрах Гренландии в книжках с картинками. Я почти ожидал увидеть, как сзади одного из них появится китобойный корабль, затем затормозил, чтобы не задеть «кортину», и обогнал ее, проверив в зеркало, что сзади чисто.
Двусторонняя дорога вела нас между чахлыми деревьями, и, несмотря на несколько привлекательных стоянок, я решил высадить Делфа на объездной дороге в Стивенидж, чтобы он мог приехать со своей коляской-пандой в соответствующем стиле. Погода на юге была лучше, небо открытое, мало облаков, поэтому ни он, ни его груз с литературой не промокли. Я рассказал ему о своем намерении.
— Это очень мило с твоей стороны, — сказал он. – Если ты когда-нибудь будешь в Йоркшире, можешь остановиться на день или два в Доггерел-банке. Там всегда найдется кастрюля тушеного мяса и бутылка вина из бузины. Но возьми с собой спальный мешок, потому что кровать у меня только одна. И бутылку виски, если можно. Временами бывает сыровато, но ты справишься.
— Спасибо.
— И несколько банок кошачьего корма могут пригодиться.
Он не мог думать ни о чем другом, это было неприятное молчание, потому что я боялся того момента, когда мне придется его отпустить. Мне хотелось вернуться и уговорить Этти поехать со мной и даже Делфа остаться, чтобы, по крайней мере, я был среди знакомых лиц, когда настанет решающая битва.
Если бы моя депрессия длилась больше нескольких мгновений, возможно, я бы чему-то научился. Но у меня никогда не было духовной конституции, чтобы выдерживать душевную боль достаточно долго, чтобы ее можно было уничтожить, или усовершенствовать. Я всегда ощущал чувство сожаления, когда начинал выходить из мрака.
— Прочитай мне стихотворение, — обратился я к Делфу, — и я дам тебе тридцать шиллингов.
— Два фунта.
— Тогда два фунта. — Я бы дал ему пять. – Пройдет время, прежде чем я тебя отпущу.
Он перевернул несколько бумаг.
— Я прочитаю тебе любовное стихотворение.
— Это лучшее, что ты можешь сделать?
— Что плохого в любовном стихотворении? Мы с Пандой прекрасно исполняем любовные стихи.
— У тебя нет забавного стихотворения?
От его смеха чуть не треснуло зеркало. — Нет такого понятия. Смех и стихи несовместимы. Люди покупают стихи только тогда, когда плачут или растроганы. Если я рассмешу их, они просто почувствуют себя хорошо и пройдут мимо перегруженного стола, не купив ни одной моей книги.
— Тогда подойдет любое стихотворение, — сказал я.
Он вылетел из окна. — Тогда послушай это. Он называется «Королева сумерек» — Рональд Делф:
«Рододендрон для руля.
пока мы управляем дикими каналами:
скользящие линии серебра между черным и зеленым.
Герань на окнах коттеджа
коготь золотого стекла,
дымовые трубы, льющие тени для век
в вечернем свете Бога
хватаясь за работу день и ночь.
Головки угольной шахты
клетки в сумерках, как наша баржа
между шлаковыми отвалами рулит свой путь,
и ты на полированной палубе кормы
сидишь, пока играешь
Гэри Глиттер на заводном граммофоне».
«Капри» прорвался вперед слишком близко, ведя свою маленькую игру. «Роллс-ройс» — это спортивная приманка для всех, а Делф не заметил моей умелой процедуры уклонения.
— Я знаю, что это не так уж и хорошо, и я все еще работаю над этим, но ты, черт возьми, вполне можешь что-нибудь сказать.
— Если бы в этой машине сидела женщина, — сказал я, — я бы не подвез тебя и через миллион лет.
— О, — сказал он злобно, — ты помешан на власти, да?
— Но мне понравилось твое стихотворение. Это оказалось лучше, чем я думал.
— О, чертовски хорошо. Чертовски хорошо. Теперь я знаю, почему я потею кровью. Просто чтобы услышать что-то такое комплиментарное. Ты не только сделал мой день, но и мою жизнь.
«Мне понравилось». Похвала ничего не стоила.
— Я был так увлечен, что чуть не попал в аварию. — Прямая дорога с двусторонним движением была потрясающим местом для скоростной езды. Я вспомнил беспорядочную и извилистую ленту смерти во время моей первой поездки на автомобиле в Лондон почти пятнадцать лет назад. — Ты действительно это сделал.
— Настоящая авария?
— Еще доля секунды, и мы превратились бы в пылающий погребальный костер: ты, я, Дисмал и Панда, поднимающиеся в небо в облаке копоти и пламени, — а, возможно, еще и четыре человека в машине-нарушителе. Это был бы холокост.
— Чудесно, — он записал. — Продолжай.
— На протяжении десяти миль будет многократная скопление людей и пробка, а в небе будут отражаться ленты синих мигалок, когда полицейские машины и машины скорой помощи попытаются добраться до нас. А если у одной машины взорвется бензобак, то же самое произойдет и с той, что позади, и с той, что спереди, и вы получите теорию домино в действии прямо в Йорке, как пламенный конь Дика Терпина по имени Рыжая Бесс, прыгающий через ворота магистрали.
— Не говори мне, — закричал он, заставив Дисмала лаять. — Не говори мне. Теперь я понял: «Как Пятый Всадник Апокалипсиса». Вот и все. Замечательный. Какой образ. Делф делает это снова. «Дик Терпин проезжает на лошади по кличке Покер Липс сквозь многочисленные скопления…» Теперь можно продолжать.
Его энтузиазм меня иссушил.
— Ну, тогда продолжай!
— Пиши свои собственные стихи, — я подал знак съезжать с автострады. — Вот пути и разошлись.
Мы вытащили его фургон с пандой из багажника,
