Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустилась ночь, но люди по-прежнему стояли на улицах, еще надеясь на возвращение близких. Но они не вернулись.
Рабочие «баутелагера» тоже не вернулись сегодня.
Иду по Рудницкой мимо седьмого номера. Здесь жили работавшие в Бурбишки и их семьи. Это — их блок, один из самых просторных в гетто дворов. Здесь всегда было шумно и оживленно. Совсем недавно решили посадить цветы. Уже начали копать грядки — замечаю я на ходу. Хотели заставить плодоносить землю гетто. Строили планы на будущее. От мысли об этом хочется кричать. Но там, во дворе, тихо. Женщины, матери, дочери сидят на земле, на ступеньках, на камнях — безмолвно-немой плач. Так сидят, когда выполняют «шиву» — поминальный обряд. Так скорбели наши отцы, когда теряли близких. Женщины все здесь, вместе. Наверно, ни одной не осталось в комнате: невозможно вынести все это в одиночку. Так они пытаются защититься от самих себя, — мелькает у меня в уме.
По приблизительному подсчету, сегодня депортировано около двух тысяч человек. В отличие от всех прежних акций, на сей раз это — рабочие.
Среди депортированных из «баутелагера» был и Барух. Все попытки освободить его ни к чему не привели.
Много месяцев спустя, в период, когда каждый из нас жил с ощущением, что он последний чудом уцелевший, внезапно появился Барух. Он рассказал нам о событиях того дня.
6 августа. Колонна, насчитывавшая 95 человек, вышла на работу. По пути, на Радуньском мосту они наткнулись на части СС (командовал ими Нойгебойер — начальник гестапо), которые окружили колонну и повели в направлении железной дороги. В колонне послышались крики: «Евреи! Не пойдем!» В мгновение ока люди побросали свои мешки, прорвались через ряды эсэсовцев и побежали к Понарской.
Неожиданно с этого направления появился отряд эстонцев и перегородил дорогу. Все улицы были снова заблокированы, людей окружили и повели к составу. Но они продолжали сопротивляться и отказались войти в вагоны. Солдаты накинулись на них, беспощадно колотя прикладами. Появился Майер, один из начальников гестапо, и заверил, что их отправляют в Эстонию на непродолжительное время на работу. Тем временем подошли новые группы евреев из работавших на Порубанеке и железной дороге. Много было женщин и детей, избитых до крови конвоировавшими их солдатами. Затем дали суп и хлеб. До супа не дотронулись из боязни, что отравлен. Люди в вагонах были уверены, что их везут на смерть. «Мы решили сопротивляться, — рассказывает Барух. — У одного из нас нашелся топор, и мы тотчас же начали взламывать пол. Имелось в виду, что если нас повезут в направлении Понар, мы придушим караулы, заберем оружие и сбежим. Но большинство боялось коллективной ответственности и было против попытки бегства.
К вечеру состав тронулся. Окошки были забраны колючей проволокой, в каждый вагон сел караульный. Поезд шел на огромной скорости в сторону Двинска. Когда отъехали от Вильнюса, потихоньку взломали оконные решетки. Около Свентян решили прыгать. Бросили жребий. Первым выскочил Баран. Но мы упустили из виду, что вагон прицеплен к платформе с кухней под охраной солдат. Те заметили, что выскочил Барух, и открыли огонь. Благодаря большой скорости поезда и темноте, ему удалось спастись, но другим уже нельзя было прыгать из этого вагона.
На следующий день прибыли в Виювари, оттуда — в рабочий лагерь.
Итак, — не Понары».
Согласно приказу, все «эйнгейты» были расформированы, работу в городе прекратили, и лишь на некоторых объектах осталось по 3–5 евреев. На улицах запрещено собираться группами из пяти и более человек, на это требуется специальный «шейн». Вся рабочая сила заперта в пределах гетто. Погоня за работой в мастерских юденрата по своим масштабам теперь напоминала погоню за желтым «шейном» и местом работы вне гетто полтора года назад.
От групп, депортированных в лагеря в Эстонии, приходят письма, все одинакового содержания: «Здоровы, работаем, жить можно». Некоторые зовут к себе свои семьи. Первые письма вызвали бурную радость. Ведь это означает, что их отправители живы. Правда, каторжно работают, но к этому уже привыкли. Главное — живы и, кто знает, может быть, доживут до победы!
Начинается эпопея посылок в Эстонию.
Люди расходуют последние копейки и шлют одежду и продукты. Юденрат организует отправку посылок. Теперь гетто живет, в основном, двумя вопросами: приняли ли вас в мастерскую и какую посылку отправили вы в Эстонию.
А письма из лагерей стали другими. Они уже не были написаны знакомым почерком и не вызывали радости и надежды. Все женщины, чьи мужья были депортированы, дети, у которых немцы забрали отцов, получили повестки явиться в трехдневный срок на Шавельскую 1, для отправки к своим близким. Повестки пришли тысячам, новым тысячам, обреченным на ссылку. Пространство на углу улиц Шавельской и Страшуни, рядом с самым большим в гетто кафе, отгородили веревкой. Кафе превратилось теперь в сборный пункт для отъезжающих. Возле веревки дежурят еврейские полицейские, один стоит у входа в кафе. В сущности говоря, трудно было назвать происходящее «акцией» — все делалось на виду у всех. Мимо обреченных на депортацию равнодушно проходили толпы евреев, знавших, что им-то опасность не грозит, их не депортируют.
В гетто в это время не было ни единого немца, все делалось руками еврейской полиции. После объявления срока отправки являлся еврейский полицейский со списком и уводил людей. Тех, кого не было в списке, не трогали. Люди начали прятаться. Снова ожили «малины». Снова евреи валяются по подземельям или замуровывают себя в толщу стен.
На сей раз «малины» не помогли. Еврейская полиция, не найдя подлежащего отправке, забирала других жильцов той же комнаты — круговая порука! Вместо каждого скрывшегося теперь брали двух-трех и предупреждали: если в течение 24 часов не появится разыскиваемый, отправят заложников. Этот прием оказался действенным.
У евреев гетто достаточно развито чувство коллективной ответственности, и если разыскиваемый отказывался выйти из «малины», за него брались соседи, наседая с уговорами, а родственники заложников просто грозили, что донесут о местонахождении «малины».
Спрятаться удается одиночкам. День за днем на улицах гетто я вижу одну и ту же сцену: медленно бредут маленькие группки людей с узлами за спиной, иногда под присмотром полицейского, а то и сами. Порой помогают поднести вещи знакомые; у веревки, огораживающей угол Шавельской и Страшуни, вещи складывают, взволнованно прощаются. Иногда расставание короткое, иногда затягивается — смотря по настроению полицейского, который, как правило, не склонен разрешать устраивать тут «представления». Вроде бы обычное прощание перед поездкой с пожеланиями доброго пути, но звучит оно теперь совершенно по-другому. Редко услышишь «до свиданья», и почти всегда — «держитесь, евреи, мы их переживем!»
Еврейские власти в гетто уверенно смотрят в будущее. Они заявляют, что теперь промышленность в гетто разовьется еще больше. Занятие получат все безработные, и значение гетто для немцев еще более возрастет. Действительно, мастерские укрупняются, но это не успокаивает людей. На улицах все чаще услышишь обрывки разговоров об акциях и ликвидации. А новости, доходящие с фронтов, подогревают надежды, стремление во что бы то ни стало выжить.
Конец августа 1943 года. Фронты приходят в движение. Все чаще — известил о победах Красной Армии, об усилении деятельности партизан. В гетто рассказывают о крупных партизанских отрядах, которые действуют в пределах вильнюсской области, об их доблести и потерях немцев. Этим евреи объясняют концентрацию латышей и эстонцев в Вильнюсе. Полагают, что немцы готовятся к большой облаве на партизан. Город кишит войсками.
Эти новости приносят те немногие, кто все еще ходит в город. Известия комментируются на все лады. Сильны, значит, партизаны, раз немцам пришлось сконцентрировать такие силы. Евреи шутят: если советские будут бить их на фронте, а партизаны — в тылу, возможно, что про нас они и позабудут… Это к добру — так успокаивает себя гетто и в ту ночь — ночь на 1 сентября, когда только на Рудницкой 17, поблизости от ворот, не дремлют посты ЭФПЕО.
В СРЕДУ 1 СЕНТЯБРЯ, В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА ГЕТТО внезапно окружено. Прежде чем люди проснулись и успели сообразить, в чем дело, в гетто вошли отряды вооруженных эстонцев и двинулись по улицам. Неописуемая паника охватила всех. Люди выскочили из домов, беспорядочно, бесцельно заметались. Еще момент, и начнется бегство в «малины». Несут плачущих со сна детей, наскоро связанные узлы, мешки, пакеты. В толпе пробегают связные ЭФПЕО, выкрикивая пароль: «ЛИЗА ЗОВЕТ!»
Приказ штаба о мобилизации выполняется быстро. «Лиза зовет!» — звучит на улицах и в домах, созывая бойцов на мобилизационные пункты.
Уже выпущена и расклеена на улицах листовка штаба:
Евреи!Оказывайте вооруженное сопротивление! Немецкие и литовские вешатели вошли в гетто. Они явились убивать нас. Еще немного, и нас, колонну за колонной, погонят через ворота.
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - Михаил Рывкин - О войне
- Не стреляйте в партизан… - Эдуард Нордман - О войне
- Августовский рассвет (сборник) - Аурел Михале - О войне
- Дети города-героя - Ю. Бродицкая - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / История / О войне
- Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны. 1944-1945 - Петер Хенн - О войне
- Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов - О войне
- «Ведьмин котел» на Восточном фронте. Решающие сражения Второй мировой войны. 1941-1945 - Вольф Аакен - О войне
- Полет орла - Валентин Пронин - О войне