Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что за орава?
— Полк из дивизии Дыбенко, — доложил старший.
— Да она же в Крыму!
— Не вся. Нас кинули из Мелитополя. Комполка убит. Я комиссар Михаил Ступаков.
— И сколь же вас?
— До ста штыков осталось.
— Где они? — презрительно усмехнулся Сашка, подкручивая усы. — Вижу одни берданки. На охоту, что ли, собрались, фраера? Да вы еще и босиком!
— Эх, и пулемет есть, но поломан, — смутился Ступаков. — Невезуха.
— Аники-воины. Присоединяйтесь, выберем вам командира, — весело решил Семинарист. — Ану дай бинокль.
Он стал осматривать горизонт. После недавних дождей небо было чистое, холодно-голубое. Сиротливая весна.
— Что, невезуха? — поинтересовался Михаил.
— Всюду, как мухи, нас облепили эскадроны Шкуро, — говорил Сашка, поворачиваясь то вправо, то влево. — Мы в мертвом кольце, братва.
— Э-э-эх! — вздохнул комиссар. Он знал: кому-кому, а ему — крышка.
Захарий поглядывал на него без сочувствия. Махно дал всем в Рождественке добрые наделы, заверив: «Что посеете — ваше. Разве только фуражу немного возьмем. Зато уголь для топки дадим из Мариуполя». А тут налетели эти большевики. На помещичьей, самой лучшей земле объявили совхоз. Что оно такое? На хрена? Мужики зашумели. Прикатила чрезвычайка, стала угрожать, как недавно австрийцы, и тоже была закопана в лесочке. Тогда-то Клешня и подался в полк Петренко и никаких братских чувств к красным не имел. Хай их беляки секут. Туда им и дорога. Особенно комиссарам.
— Где нас не ждут? — отчаянный Сашка потеребил ус. — Впереди! Пошли на прорыв. Авось в рубашке родились!
«Та ни-и, — решил Захарий. — Лучше голому и живому». Он сел, снял сапог, развернул портянку, не торопясь обулся и кинулся назад. Дальше по знакомой балочке где ползком, а где перебежками выбрался к неубранному кукурузному полю и затаился. Ночью прибился к своим. Его привели к командиру полка Петренко.
— А Семинарист, ваш ротный, где? — первым делом строго спросил тот. После дибривского пожара, когда сгорела и его хата, Петр почти не изменился: такой же смурной, подтянутый, немногословный. Война была для него привычным ремеслом, и он исполнял его, как и положено, круто и толково.
— Нас окружили. Я чудом спасся, а он убит, — соврал Клешня, пряча глаза.
— Жаль. Редкой удали был мужик, — вздохнул Петренко и снял фуражку. — Редкой. За такого десять небитых дают.
Как потом, однако, выяснилось, окруженные сдались без боя, иначе бы их порубили. Но перед этим Семинарист шустро зарыл в землю документы и серебряные часы. Бойцы его не выдали, как и комиссара Ступакова. Они прикинулись местными крестьянами и вместе с другими были отпущены на все четыре стороны. Шкуровцы пока что легко побеждали, потому не лютовали. Судьба опять щадила Самышкина.
Махновцы ведут переговоры с Григорьевым об одновременном выступлении против Советов. Мы задержали сегодня делегата… Просим принять неотложные меры к ликвидации махновцев, так как теперь в районе нет никакой возможности работать коммунистам, которых подпольно убивают.
Из телефонограммы Екатеринославского комитета партии большевиков в ЦК.
10 апреля 1919 г.
Пять дней спустя, под вечер, на рейде Мариуполя появился верткий катер и обстрелял город. На горизонте маячили то ли баржи, то ли корабли. Вскоре они исчезли. Но на берегу, где слышали о прорыве конницы Шкуро, поднялась паника. Первым бежал комендант-большевик Таранов. Как дезертир он был арестован заградотрядом Василия Куриленко. Всю ночь, однако, шла эвакуация военного имущества, и город бь!л сдан без малейшего сопротивления.
К свежевыкрашенному штабному вагону на станции Пологи поспешно подошли двое в потрепанных шинелях без погон и в фуражках со звездочками.
— Тут командующий Украинским фронтом? — нервно спросил один из них дежурного.
— А вы кто?
— Комиссары из бригады Махно. Срочно нам! Катите в Гуляй-Поле?
— Это не ваша компетенция. Сейчас доложу, — дежурный поднялся в вагон, снова появился. — Заходите.
Они увидели невысокого худощавого человека в тонких очках и с длинной, почти до плеч шевелюрой.
— Я командующий Антонов-Овсеенко. Слушаю, — сказал он густым басом.
Глядел как-то уж очень пристально. Молодые комиссары смутились. Прибыли жаловаться на анархистов, а тут точно такого же патлатого встретили.
— Говорите! — протрубил Владимир Александрович и улыбнулся. Он знал, что голосом своим кого хочешь собьет с панталыку.
— Мы… еле ноги… унесли, — заикаясь, доложил тот, что был повыше ростом, белёсый или бледный.
— И кто же вас напугал?
— Это банда. Не бригада! — вступил в разговор второй комиссар, черненький и лупоглазый. Губы его дрожали. — Махно приказал арестовать всех политкомов и оптом расстрелять!
— Он порвал напрочь с Советской властью! — добавил белесый.
— А вы порох, товарищи, нюхали? — командующий фронтом глядел так же строго, не мигая. — Или только языками чесали? Комиссар тот, кто первый в атаке. Лично у вас есть ранения?
Жалобщики окончательно потерялись, ответить «нет» не решались.
— Мы хотели предупредить: не ездите туда, в это кубло. Там гибель!
— Эх, милые, — вздохнул Овсеенко. То, что услышал, встревожило его, но никак не испугало. — Зимний кто брал? Временное правительство кто арестовывал?
Политкомы с недоумением уставились на него.
— Тогда мне тоже говорили: «Не рыпайся, опасно!» Потому приказываю: отправляйтесь в свои полки и бейтесь до крови. Народ сам оценит. Всё!
Поезд ушел, а горе-комиссары стояли на перроне огорошенные и пожимали плечами. Никак не верилось, что патлатые способны… Зимний взять! И выправка у него царского офицера. Предатель, что ли? Наших колотят, а он и усом не повел!
Владимир Александрович возвращался от Григорьева. Перед тем побывал в Симферополе. Надеялся встретиться с братом Ленина, Дмитрием Ильичом — председателем Крымского правительства. Жаль, не удалось: тот был в отъезде. Зато Дыбенко порадовал, вот уж поистине оптимист, не то что нытик Григорьев. Тысячи штыков и сабель навострил Павел Ефимович. Мастерские открыл. Тридцать пар сапог шьют в день. Заверил, что в ближайшие дни его армия ударит через Керченский пролив в тыл Деникину и разнесет того в пух и прах. Как не поддержать? Могучий хохол с кудрявой бородкой никогда не подводил. Вместе в «Крестах» сидели — вышли. В Севастополе обоих приговорили к повешению — бежали. Кто корабли и матросов прислал к Зимнему? Кто разогнал Учредительное собрание? Дыбенко! Кремень-мужик. Однако горяч, самому Ильичу перечил. Так и ты же, Овсеенко, партийная кличка «Штык» — не на первых ролях оказался!
Поезд шел по ровной, уже зазеленевшей таврической степи. Крестьяне таки засеяли ее. Война войной, а они не дремлют. «Мои землячки», — с теплотой подумал Овсеенко. Он родился в Чернигове, в семье поручика, дворянина, и сам офицер, а видишь, как колыхнулся. Уже пятнадцать лет профессиональный революционер. Сколько сажали, бежал — и со счета сбился. Даже тюремные стены рушил. «Но что любопытно, — пришло ему в голову, — все мы — висельники: я, Махно, Дыбенко. Найдем общий язык! Не анархисты ли первыми ворвались в Зимний? А Григорьев вон юлит. Кто же будет держать фронт от Донбасса до морей?»
Подъехали к станции. На перроне уже стояла лихая тройка. «Ай да резвый Батько! — усмехнулся Владимир Александрович. — А они предлагают его убрать. Дескать, сдал Мариуполь. На переправе, милые, коней не меняют. Но лично не встретил, сукин сын. Боится или нос дерет?»
В Гуляй-Поле ждал строй загорелых хлопцев. Оркестр играл «Интернационал». Овсеенко, не подозревавший, что музыканты всё утро специально разучивали эту пьесу, а обычно давали «Марсельезу», сошел с тачанки и увидел: к нему направлялся «малорослый, моложавый, темноглазый, в папахе набекрень человек».
— Комбриг Батько Махно. На фронте держимся успешно. Идет бой за Мариуполь. От имени революционных повстанцев Екатеринославья приветствую вождя украинских советских войск!
Пожали друг другу руки. «Шустёр, однако, шустёр», — определил комфронта. Григорьев встречал более сдержанно. Махно представил своих заместителей, приближенных, в том числе и старую знакомую Овсеенко еще по диспутам на Балтике Марусю Никифорову. Она улыбнулась приветливо, и аскетическое лицо Владимира Александровича посветлело. «Тоже висельница, каторжанка и беглянка, — вспомнил он не без иронии. — Огонь-баба! Умудрилась, как и Дыбенко, попасть даже под советский суд. Но перещеголяла Павла. Ее дважды наши судили, и оба раза я ее спас. Красива, стерва. Грубовата».
Махно вел его вдоль строя повстанцев. Они «ели» их глазами.
— Наш резерв. Новобранцы, — тихо доложил Батько.
Молодцы, — похвалил комфронта. Он давненько не видел столь преданных взглядов. «Вот тебе и банда, — думалось. — А какие же орлы на передовой! Эх, горе-комиссары». На самом же деле ему показывали отборную черную сотню, что охраняла Батьку и штаб. Он всерьез опасался, как бы комфронта не приехал схватить его за сдачу Мариуполя, связи с Григорьевым и наглый арест комиссаров. Конфликт с ними назревал давно, собственно, с самого их появлении в бригаде. Но нужен был повод, и он возник.
- Звон брекета - Юрий Казаков - Историческая проза
- Степан Разин. Книга первая - Степан Злобин - Историческая проза
- Золото бунта - Алексей Иванов - Историческая проза
- Cамарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой - Историческая проза
- Осколок - Сергей Кочнев - Историческая проза
- Белое солнце пустыни - Рустам Ибрагимбеков - Историческая проза
- Окровавленный трон - Николай Энгельгардт - Историческая проза
- Дорога издалека (книга вторая) - Мамедназар Хидыров - Историческая проза
- Золото Югры - Владимир Дегтярев - Историческая проза
- Марш - Эдгар Доктороу - Историческая проза