Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часть четвертая
ГРАЖДАНИН
1
После знаменательного разговора с Пущиным Рылеев в полной мере ощутил волнующую радость важных и глубоких перемен, произошедших в нем в ту минуту, когда он дал согласие на вступление в тайное общество. Изменился он сам: он мог бы повторить вместе с Пущиным, что будто вдруг получил особенное значение в собственных своих глазах; изменился взгляд на людей: он смотрел на знакомых, слушал их речи и пытался определить, не член ли тайного общества его собеседник.
Федор Николаевич Глинка, оказавшись возле рылеевского дома, обязательно заходил к нему по пути. Он приносил Настеньке конфеты и игрушки, с удовольствием толковал с Наташей о хозяйственных делах, о домашних заботах. Как многих старых холостяков, его тянуло к семейному очагу, хотя бы и чужому. Для Наташи Федор Николаевич стал неопровержимым авторитетом, и она то и дело говорила: «А Федор Николаевич сказал… А Федор Николаевич посоветовал…», поэтому, завидя приближающегося Глинку в окно, Рылеев знал, что до него он дойдет нескоро.
Но на этот раз Федор Николаевич прошел сразу к Рылееву.
— Я принес стихи для «Полярной звезды», — сказал он, — кажется, они мне удались. На тему стиха из псалма восемьдесят шестого.
Рылеев сразу начал читать. Глинка, поставив эпиграфом стих псалма: «И воста яко спя господь!», развивал в стихотворении мысль о том, что человек должен восставать против неправды, не ожидая, пока ее поразит бог.
— Как я понимаю, — сказал Рылеев, — вы полагаете, что человек сам за себя мститель?
— В определенных случаях — да. Когда зло очевидно и усиление оного весьма ощутительно, жалобные восклицания бесплодны, и тогда деятельное противоборствие злу есть необходимая для каждого гражданина обязанность.
Рылеев был почти уверен, что Глинка принадлежит к тайному обществу, и в этом он был прав, он чуть было не признался, что он тоже член этого же общества, но все же удержался.
Также члена тайного общества он подозревал в Грече, который своими язвительными замечаниями насчет правительства заслужил прозвище «первого либерала Петербурга». И еще некоторые знакомые, по мнению Рылеева, могли быть в тайном обществе…
С новым интересом, уже как к делу, к которому он и сам имеет отношение, Рылеев читал и выискивал сообщения и сведения об испанской революции двадцатого года, о восстании в Неаполе в том же году, о событиях двадцать первого года в Пьемонте и греческом восстании. Тот «дух времени», дух борьбы за свободу против самовластия и угнетения, который клокотал в Европе, теперь он ощущал и в России.
Рылеев всегда томился, если приходилось пребывать в вынужденном бездействии. Теперь же его бездеятельность как члена общества стала ему просто невыносима.
— Что я должен делать? — спрашивал он несколько раз Пущина. — Поручите мне что-нибудь.
— Подождите, — останавливал его Пущин. — Скоро вы узнаете больше, и тогда будет для вас дело.
Наконец Пущин сказал многозначительно:
— Завтра ввечеру будьте дома, я заеду за вами.
Пущин заехал за Рылеевым в пятом часу вечера. Они ехали на извозчике по сумеречным белым улицам. Пущин молчал.
— Меня ждет обряд приема? Как у масонов? — спросил Рылеев.
— У нас нет обрядов, подобных масонским, — ответил Пущин.
— Но как это все будет? Что я должен отвечать?
— Вас никто ни о чем не будет спрашивать, у нас нет ничего похожего на масонский ритуал, никаких клятв, мы удовлетворяемся честным словом. Впрочем, вот мы и приехали.
Через несколько кварталов сани остановились у большого дома на углу Восемнадцатой линии и Большого проспекта.
— Здесь снимает квартиру полковник Финляндского полка Митьков, член общества. У него будут еще несколько человек, кое-кто из них вам знаком, — сказал Пущин.
— О Митькове я тоже слышал.
В передней слуга принял шубы. Из комнат в переднюю вышел мужчина лет около тридцати, во фраке.
— Кондратий Федорович Рылеев, — представил Пущин ему Рылеева.
— Митьков, Михаил Фотиевич, — ответил мужчина. — Прошу в комнаты.
Рылеев обратил внимание на его мягкий, чуть задумчивый взгляд, не вязавшийся с представлением о человеке, известном своей воинской храбростью, участнике почти всех крупных сражений наполеоновских войн с 1807 года: Гудштадта, Фридланда, Бородина, Тарутина, Дрездена, Кульма, Лейпцига, взятия Парижа.
Впереди, в комнатах, слышался говор нескольких голосов, смех.
Рылеев вошел в комнату и остановился.
— Кондратий Федорович Рылеев, — громко объявил Митьков.
Рылеев жадно вглядывался в лица присутствующих. Он сам не знал, кого и что ожидал и хотел увидеть здесь, но ему представлялось, что в собрании членов тайного общества должно быть что-то особенное, таинственное…
В просторном кабинете Митькова, ярко освещенном лампами и свечами, на креслах и стульях, сдвинутых со своих мест от стола и стен и поставленных кое-как, расположились несколько офицеров, куривших трубки. Возле стола, на котором лежала стопка бумаг и небольшой желтый портфель, в кресле сидел штатский во фраке — Николай Иванович Тургенев.
Кое-кого из присутствующих Рылеев знал: кроме Тургенева, он был знаком с капитаном генерального штаба Никитой Михайловичем Муравьевым, пользовавшимся славой одного из самых образованных офицеров армии, и полковником лейб-гвардии Московского полка Михаилом Михайловичем Нарышкиным. Остальные ему представились: адъютант Второй пехотной дивизии поручик князь Евгений Петрович Оболенский, майор Александр Викторович Поджио, отставной подполковник Матвей Иванович Муравьев-Апостол, полковник Преображенского полка князь Сергей Петрович Трубецкой.
Тургенев кивнул Рылееву; Никита Михайлович Муравьев, пожимая ему руку своей маленькой крепкой и горячей рукой, сказал:
— Я очень рад, что вы с нами, Кондратий Федорович. По решению Думы вы приняты в общество сразу в качестве «убежденного».
Рылеев сел в одно из кресел в стороне. Прерванный разговор возобновился. Обсуждали, как понял Рылеев, пункты устава о внутреннем устройстве общества.
Главным докладчиком был Тургенев, поэтому все обращались в основном к
- Император вынимает меч - Дмитрий Колосов - Историческая проза
- Образы Италии - Павел Павлович Муратов - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Русская классическая проза
- Краше только в гроб клали. Серия «Бессмертный полк» - Александр Щербаков-Ижевский - Историческая проза
- Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду - Историческая проза
- Благословенно МВИЗРУ ПВО. Книга вторая - Владимир Броудо - Историческая проза
- Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич - Историческая проза
- Звезда цесаревны - Н. Северин - Историческая проза
- Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель - Историческая проза
- Осколок - Сергей Кочнев - Историческая проза
- Юг в огне - Дмитрий Петров - Историческая проза