Рейтинговые книги
Читем онлайн Ночь и день - Вирджиния Вулф

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 103

– Боже мой, Уильям, – встрепенулась она, как будто он оторвал ее от важной мысли, – опять ты о чувствах! Может, лучше не сотрясать зря воздух и не тревожиться понапрасну из-за того, что не имеет никакого значения?

– В том-то все и дело! – воскликнул он. – Я как раз и хотел от тебя услышать, что это не имеет значения. Потому что иногда мне кажется, что тебе ни до чего дела нет. Да, я тщеславен, у меня тысяча недостатков, но ты-то знаешь, это не главное, – ты знаешь, как ты мне дорога.

– А если я скажу, что и ты мне по-своему дорог, ты мне поверишь?

– Так скажи это, Кэтрин! Скажи это, чтобы я поверил. Дай мне почувствовать, что я действительно тебе не безразличен!

Но она молчала. Вокруг заросли вереска таяли в сумеречной мгле, горизонт заволокло туманом. Ожидать от нее страстных чувств или определенности – все равно что ждать от этих волглых далей жарких огненных сполохов, а от тусклого небосвода – прозрачной июньской синевы.

Теперь он заговорил о своей любви, и его пылкие признания – этого она при всем своем недоверии не могла отрицать – звучали довольно убедительно, хоть ничуть ее не трогали, и наконец, когда они дошли до старой калитки с тугими заржавелыми петлями и он, по-прежнему продолжая говорить и как бы между делом, резко распахнул ее, надавив плечом, – этот чисто мужской жест поразил ее, хотя обычно она не обращала внимания на то, легко или нет открывать ворота. Конечно, физическая сила ничто в сравнении с силой чувств, но – мелькнула мысль – какая мощь тратится впустую ради нее, и ей вдруг захотелось подчинить себе эту мощь, показавшуюся вдруг странно притягательной.

Может, проще сказать ему правду – что она приняла его предложение в некоем помрачении рассудка? Печально, конечно, но в здравом уме ни о каком замужестве не могло быть и речи. Она вообще не хочет замуж. А хочет уехать далеко-далеко, одна, в край северных бледных пустошей, и заниматься там математикой и астрономией. Двадцати слов хватило бы ей, чтобы объяснить ему что к чему. Но он умолк: он уже сказал ей еще раз, как он любит ее и за что. Набравшись смелости и не отводя глаз от расщепленного молнией ясеня, она заговорила, как будто читала начертанное на корявом стволе:

– Напрасно я согласилась на нашу помолвку. Со мной тебе не будет счастья. Я тебя никогда не любила.

– Но, Кэтрин!.. – воскликнул Родни.

– Никогда, – упрямо повторила она. – Или не так, как должна была. Разве неясно? Я не понимала, что делаю.

– Ты любишь другого? – перебил он ее.

– Вовсе нет.

– Генри? – допытывался он.

– Генри? Вот уж не ожидала, Уильям, что даже ты…

– Но кто-то же есть, – не унимался он. – Ты так изменилась за последние недели. Ты должна быть со мной откровенна, Кэтрин.

– Я и пытаюсь…

– Но тогда почему ты приняла мое предложение? – возмутился он.

И в самом деле, почему? Что было причиной: внезапная тоска, когда жизнь кажется бессмысленной и беспросветной? утрата иллюзии, позволяющей юности парить между небом и землей? отчаянная попытка примириться с реальностью? Кэтрин могла только вспомнить ту минуту, как вспоминаешь о чем-то, что было с тобой во сне, и теперь это казалось ей минутой поражения. Но разве может это быть достаточным объяснением тому, что она сделала? И вместо ответа она лишь печально покачала головой.

– Но ведь ты не дитя и не капризная девица, – не отступал Родни. – Ты бы не согласилась, если бы не любила меня! – вскричал он.

И при мысли о собственной низости – а ведь раньше она об этом предпочитала не думать, подмечая в основном его недостатки, – ее захлестнула волна жгучего стыда. Ведь что такое его недостатки, когда он так беззаветно ей предан? И что такое ее достоинства, если она не может ответить ему взаимностью! Внезапная уверенность, что отсутствие взаимности и есть величайший из грехов, овладела ею безраздельно: теперь ей никогда не смыть этого позорного клейма.

Он взял ее за руку, крепко сжал, и она не могла противостоять его властной силе. Ладно, она подчинится, как, вероятно, подчинились ее мать, и тетушка, и большинство женщин, и все же она знала, что каждый момент этого подчинения его силе будет моментом предательства по отношению к нему.

– Я сказала, что выйду за тебя, но это было ошибкой, – она все же заставила себя произнести эти слова, и ее рука, которую он сжимал, застыла от напряжения: даже такой малый физический знак подчинения был сейчас для нее невыносим, – потому что я не люблю тебя, Уильям. Ты сам это заметил, и все заметили, к чему дальше притворяться? Когда я говорила, что люблю тебя, это было ошибкой. Я знала, что это неправда.

И поскольку она не находила правильных слов, которые могли бы точно передать ее чувства, то повторяла их снова и снова с еще большей убедительностью, совсем не думая о том, какое впечатление они произведут на любящего мужчину. И для нее стало полной неожиданностью, когда он, со странно исказившимся лицом, вдруг выпустил ее руку. Неужели смеется? – мелькнула мысль, но в следующий миг она увидела слезы в его глазах. Она изумилась. В полном отчаянии, желая хоть как-то прекратить этот кошмар, она шагнула к нему, обняла – он покорно склонил голову ей на плечо – и повела за собой, что-то нашептывая, утешая. Наконец он вздохнул. Он шли молча, прижавшись друг к другу, и у нее по щекам тоже катились слезы. Заметив, что каждый шаг дается ему с трудом и ощущая странную тяжесть в теле, она предложила ему отдохнуть – нашлось и подходящее место под дубом, где курчавились бурые листья папоротника. Он согласился. Еще раз глубоко вздохнул, трогательным жестом, совсем как ребенок, утер слезы, и, когда он заговорил с ней, в его голосе не было и тени упрека. «Мы как дети из сказки, заблудившиеся в дремучем лесу», – подумала она, глядя на высокие кучи осенних листьев, наметенных ветром.

– Когда ты это впервые почувствовала, Кэтрин? – спросил он. – Потому что не может быть, чтобы так было всегда. Признаю, я погорячился в первый вечер, когда забыли твой сундук. Но разве это такая уж большая вина? Я обещаю, что больше ни слова не скажу о твоих платьях. Конечно, я разозлился, когда застал тебя наверху с Генри. Может, я повел себя не так, как надо. Но это же естественно, когда люди помолвлены. Твоя мать это подтвердит. А теперь это ужасное признание… – У него от волнения перехватило горло, но он продолжал: – Ты говоришь, что все поняла и решила – но ты с кем-нибудь об этом говорила? С матерью, например, или с Генри?

– Да нет же, конечно, нет, – сказала она, ероша сухие листья. – Но кажется, ты меня не понимаешь, Уильям…

– Так помоги понять…

– Я имею в виду: ты не знаешь, что на самом деле со мной происходит, да это и неудивительно, я и сама только начинаю понимать. Но только я уверена: без этого – без любви то есть, хотя точно не знаю, как назвать, – теперь она смотрела куда-то вдаль, на затуманенный горизонт, – в общем, без этого наш брак – сплошной фарс…

– Почему фарс? – спросил он. – Ты пытаешься все разложить по полочкам и только все портишь.

– Мне раньше надо было это сделать, – мрачно сказала она.

– Ты приписываешь себе то, чего нет, – продолжал он, жестикулируя, по своему обыкновению. – Поверь мне, Кэтрин, до того как мы приехали сюда, мы были совершенно счастливы. У тебя было столько планов о том, как украсить наш дом, – ты еще хотела чехлы для кресел, помнишь? – как всякая нормальная девушка, когда собирается замуж. И теперь, ни с того ни с сего, начинаешь придираться к чувствам – к своим, к моим, – и получается то же, что и всегда. Уверяю тебя, Кэтрин, я сам через все это прошел. Одно время я тоже задавал себе нелепейшие вопросы, из которых ровно ничего не следовало. И знаешь, когда накатит такое, на самом деле единственное, что нужно, – какое-то занятие, чтобы отвлечься. Если бы не моя поэзия, уверяю тебя, я бы сам умер от тоски. Открою секрет, – произнес он с усмешкой, которая на сей раз звучала немного странно. – Нередко после встреч с тобой я возвращался домой такой взвинченный, что приходилось по две-три страницы исписывать, иначе никак не удавалось выкинуть тебя из головы. Спроси хоть Денема, он расскажет, как он встретил меня однажды вечером, расскажет, в каком я был состоянии.

Кэтрин вздрогнула при упоминании фамилии Ральфа. Мысль о том, что Родни мог обсуждать ее с Ральфом, была крайне неприятна, но ей показалось, сейчас она не имеет права упрекать его, поскольку сама кругом перед ним виновата. Но Денем! Она так и видела его в роли судьи. Вот он с мрачным видом обдумывает все случаи ее ветрености на этом мужском суде женской нравственности и выносит страшный приговор ей и ее семейству одной фразой, исполненной тайного сарказма, которая, как ей теперь казалось, станет для нее вечным клеймом. Поскольку она совсем недавно с ним виделась, ей нетрудно было представить эту картину. Все это были мысли не очень приятные для гордой женщины, однако нужно учиться смирению. Кэтрин сидела насупившись, опустив глаза – пусть Уильям видит, как она умеет переносить обиду. Он и раньше любил ее не без опаски, к которой примешивался порой даже страх, а после помолвки он с удивлением стал замечать, что это ощущение страха даже усилилось. За ее спокойствием чувствовалась глубоко затаенная страсть, которая теперь казалась ему то загадочной, а то и вовсе непознаваемой, и на самом деле он даже предпочел бы ровное здравомыслие, которым всегда были отмечены их отношения. Но в ней была страстность, этого он не мог отрицать и потому заранее пытался найти для нее место в их будущей совместной жизни – например, лучше всего было бы направить ее на детей, которые у них родятся.

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 103
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ночь и день - Вирджиния Вулф бесплатно.

Оставить комментарий